Юхан Теорин - Санкта-Психо
— То есть содержание этих писем неизвестно? Вы не знаете, что в них?
— Как это не знаем… Бумага. Бумага со словами. Обычные письма.
Ян посмотрел на него долгим взглядом:
— Я не связываюсь с наркотой.
— О чем ты? Никакой наркоты. Ничего противозаконного.
— Но вы нарушаете правила.
— Да… но Махатма Ганди тоже нарушал правила. В благих целях.
Они помолчали.
Ян прокашлялся.
— Можешь рассказать о ваших больных?
— Каких именно?
Ян не хотел называть имя Рами. Не сразу.
— Я видел на территории старую женщину… седая, в черном пальто. Она сгребала листья за оградой. Она пациентка или работает у вас?
Улыбка исчезла с лица Реттига.
— Пациентка. И она не такая старая, как может показаться.
— А потом стояла и смотрела на детей.
— Она только этим и занимается. С тех пор как организовали ваш… вашу подготовительную школу. Как только ее выпускают во двор, сразу идет к ограде и смотрит.
— Любит детей?
Реттиг помолчал.
— У нее было трое. Была замужем за картофелеводом в Блекинге… лет двадцать пять назад. Муж ее по пятницам уезжал в город — на переговоры с заказчиками. Но в один прекрасный день Маргит узнала, что он снимает комнату в гостинице и там встречается с любовницей… а может, и не с одной. И тогда она достала из шкафа его двустволку.
— Поехала в гостиницу и застрелила мужа? — предположил Ян.
— Нет… — Реттиг покачал головой. — Она вывела детей во двор и застрелила их. Двумя выстрелами уложила старших, а потом перезарядила ружье и застрелила младшего… С тех самых пор она за решеткой.
Он замолчал. И Ян не знал, что на это сказать. Хотел сказать — прямо как Медея, но воздержался.
Реттиг доел свой кебаб. Он встряхнулся, словно хотел поскорее забыть неприятное воспоминание, и продолжил:
— Не волнуйся. Маргит никакой опасности для твоих малышей не представляет… Она не имеет права встречаться с детьми.
— Я не уверен, что хотел все это узнать.
— Но узнал, — тихо заключил Реттиг. — Есть много такого, чего люди не хотели бы знать о своих ближних… Я, например, знаю слишком много.
— О больных?
— Обо всех.
Ян вспомнил о книжках в ящике кухонного стола. У каждого свои тайны.
— Значит, только письма? Ничего другого?
— Ни наркотиков, ни оружия, ничего такого. Только письма… а что ты думал, Ян? Я же сам там работаю. Разве в моих интересах, чтобы люди вроде Ивана Рёсселя имели доступ к героину? Или к ножу?
Ян внимательно посмотрел на него:
— А Иван Рёссель тоже здесь?
Он знал это имя из бесчисленных рубрик в таблоидах. И шофер такси его упомянул.
— Конечно.
— Убийца Рёссель?
— Да. Убийца Иван Рёссель, — глухо произнес Реттиг. — У нас тут полно знаменитостей… ты даже представить не можешь.
Алис Рами, думает Ян. Но вслух произносит совсем другое:
— Когда я должен дать ответ?
— Лучше прямо сейчас.
— Я должен подумать.
— В гавани есть одно место… мы там репетируем. Можем встретиться там… Постучишь с «Богемос»… jamie session[4] или что-то в этом роде. И поговорим заодно. Годится?
Ян неуверенно кивнул.
— Тогда до завтра. Приходи в семь. Оттянемся, как говорят, по полной.
Не успел Ян запереть дверь за Реттигом, как тут же пожалел, что согласился. Зачем ему играть с «Богемос»? Он слышал их, они на две головы выше. Играют в другой лиге.
Он покосился на барабаны и тарелки и хотел сразу немного поупражняться, но было уже поздно. Соседи вряд ли оценят его искусство игры на ударных инструментах.
«Зверомастер», «Сто рук принцессы», «Ведьмина болезнь», «Вивека в каменном доме». К этому времени он выучил все эти истории чуть ли не наизусть. Он уже знал, что принцесса, впервые появившись в деревне, кричит своим подданным: «Я вовсе не несчастна! Мне просто нравятся несчастья! Вот и все!» И что один из первых симптомов ведьминой болезни — тающие волосы.
Так почему же он в сотый раз перечитывает эти книги? Может, ищет какое-то скрытое послание? И если эти книги написала Рами, наверняка у нее был какой-то замысел, когда она попросила Жозефин спрятать их в детском саду. Какое же послание?
И ему кажется, что он наконец что-то нашел. Перелистывал «Зверомастера», наверное, в пятидесятый раз и заметил на полях первой же страницы маленькое чернильное пятно — справа, в самом низу, рядом с текстом. Казалось бы, ничего странного, но на следующем развороте обнаружилось такое же пятнышко, почти в том же месте, и на следующем.
Раньше он их не замечал — внимание было приковано к рисункам, он просто не видел эти пятнышки.
Похоже на маленького зверька. Белка?
Он положил большой палец на обрез и перелистал книгу: быстро отпускал страницы по одной — и белка задвигалась! Он вспомнил, что так начиналось искусство мультипликации, в школе рассказывали: рисовали на каждой странице, скажем, дровосека… и, если быстро перелистывать книгу, дровосек начинал рубить дрова.
Белка, оказывается, кочевала из книги в книгу. В «Зверомастере» она прыгала в самом низу, в «Ста руках принцессы» и «Вивеке в каменном доме» допрыгала почти до середины, а в «Ведьминой болезни» доскакала до самого верха и исчезла. Все четыре книги были частями мультипликационного фильма о побеге маленькой белки.
Белка убегает.
Это, несомненно, знак. Во всяком случае, он понял это как знак.
20
Помещение, арендованное «Богемос» для репетиций, находилось в гавани, в нескольких кварталах от бара «У Билла». Совершенно пустая комната, только стены оклеены ячейками от яиц, чтобы гасить эхо.
Ян сидит за ударными. Он управляет ритмом, и в то же время ритм управляет им. «Богемос» начали с классики — Sweet Home Alabama. Устойчивый четырехтактный ритм, ему это было не трудно. Разогревшись, они больше часа играли старый рок.
Реттиг то и дело поворачивался к нему с микрофоном в руке и одобрительно подмигивал:
— Чуть мягче дробь, Ян!
Ян кивает — понял. Многие годы он в одиночестве сидел за компьютером и компоновал музыку. Странное чувство — оказаться среди живых музыкантов. Сначала нервничал, потом стало лучше и лучше.
Установка «Тама» довольно потрепанная, ничуть не лучше, чем его собственная, даже, пожалуй, похуже. Кожа на бочке и малом барабане потертая, вот-вот лопнет. Ну что ж… можно не осторожничать.
— Отлично, — улыбается Реттиг. — Плотнее и плотнее.
Кроме него и Яна еще двое — Расмус, вторая гитара, и бас-гитарист Андерс. Оба за все время репетиции не проронили ни слова, только иногда поглядывали исподволь, и Ян так и не понял, что они думают по поводу новобранца, заменившего их постоянного ударника Карла.
Интересно, а они тоже охранники из клиники?
В четверть девятого они начали собирать оборудование. Гитаристам собирать особенно нечего — они суют инструменты в футляры и исчезают. Остались Реттиг и Ян — он знает, что Реттиг ждет ответ.
— Хорошо играешь, — похвалил Реттиг, — африканский стиль.
— Спасибо. — Ян встал с табуретки. — Приятно было поработать.
— Ты и раньше играл в группе?
— Конечно, — врет Ян, не задумываясь.
Они замолчали. Стало неправдоподобно тихо — наверное, из-за яичных ячеек. Реттиг принес из прихожей длинный футляр и посмотрел на Яна:
— Надумал что-нибудь? Насчет вчерашнего?
Ян опустил голову.
— Сегодня День детей, четвертое октября, — сказал он тихо. — Ты знал об этом, Ларс?
Ларс покачал головой, не отрываясь от работы, — он развинчивал штатив микрофона.
— А разве не День коричных булочек?
— И это тоже.
Они опять замолчали.
— А у тебя есть дети, Ларс?
— Почему ты спрашиваешь?
— Общаясь с детьми, становишься мудрее.
— Да, наверное… но, к сожалению, детей у меня нет. Девушка есть, а детей нет. А у тебя?
— Нет… Своих нет.
— Ну ладно… так ты надумал что-нибудь? — повторил Ларс вопрос.
— У меня есть еще один вопрос… что вы от этого имеете?
— В общем, ничего, — ответил Реттиг после паузы.
— А не в общем?
— Чепуха какая-то… берем немного за доставку. Надо же сортировщика как-то заинтересовать. Сорок крон за письмо. На этом не разбогатеешь.
— И только письма? — Ян уже не помнил, в который раз он задал этот вопрос, но Реттиг оказался терпеливым парнем.
— Да, Ян. Обычные письма.
— О’кей… Можно попробовать.
— Прекрасно. — Ларс положил разобранный штатив на пол. — Сделаем так. Ты получаешь от меня пакет, а в следующую ночную смену захватишь его в комнату свиданий. Ночью, как можно ближе к полуночи. Но не каждую ночь… — Он достал из сумки какую-то распечатку. — Только когда работает один из нас. Вот расписание смен.
