Экземпляр (СИ) - Купор Юлия
— Добрый вечер, Костя. Полагаю, моя персона не нуждается в представлении.
Векслер был облачен в темно-синий двубортный пиджак, а его шею душил клетчатый шерстяной шарф в тон пиджака. Острый, гладко выбритый подбородок, пронзительный взгляд, выразительный профиль — ну актер, настоящий актер, а не мэр. Косте отчего-то, хотя он совершенно не умел рисовать, захотелось набросать портрет этого Векслера, не портрет, конечно, а карандашный эскиз, можно схематичный, можно условный, можно примитивный, или что-то наподобие шаржа — любой, даже самый неловкий рисунок сохранил бы чистоту и выразительность линий, из которых состояла внешность этого странного человека. Костя даже пожалел, что нет у него с собой ни карандаша, ни бумаги и не было никогда привычки их носить. Вот он какой, главный человек Воскресенска-33!
— Я рад, что вы наш-ш-шли время, — на звуке «ш-ш» голос Векслера зазмеился, — чтобы я познакомился с вами.
— Ну, ваша очаровательная помощница не оставила мне выбора. Она приказала ехать в машине — я и поехал. Все было очень неожиданно.
— А вы всегда делаете то, что вам приказывают? Если бы моя милая или, как вы выразились, моя очаровательная Ясмина, моя дражайшая грешница, взяла бы вас за руку и повела бы, к примеру, топиться, вы бы с таким же энтузиазмом последовали за ней?
— А не так уж и часто я слышу приказы, — сознался Костя, силясь понять, отчего это велеречивый Векслер назвал свою помощницу «грешницей». — По большому счету всем на меня наплевать. Как и всем на всех. И если бы эта ваша Ясмина повела бы меня топиться, хм… Если бы она смогла меня убедить в том, что мне нужно будет это сделать, и если бы я нашел ее доводы разумными… В нашем городе негде топиться, разве что в этом ужасном пруду, фу. Но он такой грязный, что я помер бы от отвращения прежде, чем холодная вода заполнила мои легкие.
Он тут же пожалел, что начал так умничать перед человеком, которого видел впервые в жизни, но сказанных слов было уже не вернуть. А еще он подивился тому, как быстро настроился на частоту «Векслер ФМ» и начал говорить в тон мэру.
— Безусловно, — Векслер перестал сверлить Костю своим хрустальным взглядом, — вам, очевидно, любопытно, почему я вами заинтересовался. Потом, чуть позже, вы сами это поймете. Пока я прошу вас не думать об этом и всего лишь наслаждаться моим гостеприимством. Идет?
— Как скажете, Роберт Эдмундович, — Костя вовремя подсмотрел отчество Векслера на сайте городской администрации. — А вы позволите задать вам один вопрос?
Векслер по-волчьи напряг острые скулы и прищурился.
— Ну, попытайтесь. Если я найду ваш вопрос интересным, возможно, даже отвечу.
— Плакат на стене, — прозрачно намекнул Костя.
— Что с ним? — с деланым безразличием осведомился Векслер.
— Цитата из Ace of Base: «A man will die but not the ideas…», — Косте, который в школе учил немецкий, тяжело дались газированные английские слова, от которых нёбу стало щекотно, но ему отчего-то захотелось произвести впечатление на Векслера. — Это что, шутка такая? Или это чья-то ошибка?
— А вы мне нравитесь, — осклабился Векслер. — Вы первый, кто заметил. Обычно думают, что это Фридрих Ницше или Отто фон Бисмарк.
«Вот как. Выходит, я нрав… — подумалось Косте, — … — люсь мэру? Он точно не издевается?» Впрочем, зачем-то он его, Костю, пригласил. И не просто так пригласил, а торжественно прислал за ним машину и шикарную красотку в качестве дуэньи, все по высшему разряду. Ух, рискнуть бы, напомнить про отдел стратегического менеджмента, который Женька, зараза такая, упразднил, и не просто напомнить, а… Так и так, Роберт Эдмундович, завод без меня загинается, а я загинаюсь на новой работе, а вы тут вроде как главный, по слухам, так что верните, пожалуйста, все как было. Или это как-то нарочито получится?
В этом городе все решается через мэра Векслера, с ним надо дружить. Вспомнилась столовая Воскресенского НПЗ, девчонки из бухгалтерии, так не вовремя ушедший Фатьянов, вспомнилась прежняя жизнь, в которую теперь нельзя было вернуться. И, черт, Диана, она до сих пор не знала, что Костя не работает на заводе, а, одетый в желтую фуфайку, впаривает покупателям «Хуавеи» и «Самсунги». А еще чехольчик возьмите, а еще страховочку, с вас тридцать тысяч рублей, наличными или картой, спасибо за покупку, приходите еще.
Костя спрятал руки за спиной. Ладони вспотели, фу, не хотелось бы, чтобы Векслер это заметил, хотя как он мог бы это заметить, ну черт, черт, черт, надо действовать… а иначе зачем это все? Такая торжественная обстановка, такой серьезный Векслер, и он, Костя, охламон в уродливых кроссовках, не может даже намекнуть на то, что ему не помешала бы протекция. А вместо этого умничает, задает никому не нужные вопросы о плакате, дался ему этот плакат.
— Ницше читал в универе, — после недолгой паузы, вызванной замешательством, сказал Костя. — Я вообще на мировой экономике учился, хорошее образование получил. Прекрасное. — «Ой, ну зачем я хвастаюсь, на собеседовании в «Азию-Мобайл» надо было хвастаться!»
— Люблю образованных людей.
— Всегда к вашим услугам, — выпалил Костя и тут же, не успев договорить, пожалел, что не провалился под землю.
Векслер кивнул. Момент был явно упущен. После такого, хм, намека (а Костя был уверен, что Векслер не просто так кивнул, а кивнул со смыслом, мол, я все вижу и понимаю, но мне нравится наблюдать, как ты из кожи вон лезешь, чтобы доказать свою значимость) говорить о работе было бы нелепо. Это бы выглядело форменным попрошайничеством. Потом, мы потом скажем, утешил себя Костя. Или — а чем черт не шутит! — Роберт Эдмундович сам поймет, какой он, этот Костя, смышленый, и предложит ему что-нибудь. Какой-нибудь социальный лифт. Не одному же Балакиреву выбираться из грязи в князи.
— Поэтому я и пригласил вас сюда. Видите ли, мне частенько бывает скучно. У меня нет семьи, социальная роль ограничена должностью, а, сами понимаете, быть главой администрации маленького городка, скажем так, не самое веселое занятие. Когда мне становится совсем скучно, я воображаю себя режиссером захудалого театрика. И вот уже я вижу не разбитые улицы, но театральные подмостки; не ущербные фонари, но яркие софиты; и вот уже не скучные горожане, навьюченные пакетами из «Магнита», шествуют по улицам, но статисты, занятые в моей театральной постановке. И жить становится интереснее.
Костя подумал, что, если бы Векслер больше внимания уделял своей работе, возможно, и дороги в городе были бы не такими разбитыми, и фонари — не такими ущербными, отремонтировали бы наконец треклятую улицу Мичурина, и жить стало бы еще интересней; но, судя по всему, экстравагантный мэр был тем еще фантазером и, очевидно, предпочитал страдать ерундой, вместо того чтобы заниматься чем-то полезным.
— Вдобавок ко всему я коллекционирую интересных людей. Опять-таки, наш город мал, и по-настоящему интересные… м-м-м… экземпляры попадаются довольно редко.
«Вот человеку заняться нечем. Экземпляры он ищет, — подумал Костя. — Надо было на мэра идти учиться».
— Евгений Николаевич вас очень хвалил, — добавил Векслер и слегка, словно устав от разговора, откинулся на спинку кресла.
Даже это нехитрое движение выглядело так, словно он запатентовал его в патентном бюро, а любое копирование, осознанное или бессознательное, выглядело бы бездарной пародией.
— О!
— И мне стало любопытно. Вы же работали на Воскресенском заводе по производству серы?
Векслер выпрямился резко, точно пружина, и забарабанил костяшками пальцев по столу. На этом моменте у Кости перехватило дыхание. Все, все понятно: Роберт Эдмундович, красавчик, сам заговорил про завод. Сейчас он предложит возродить отдел стратегического менеджмента, ну а кто, кроме Кости, сможет его возглавить? Ух, Костя аж вспотел.
— Да, я занимал руководящую должность, — ответил Костя и попытался улыбнуться.
Из-за волнения улыбка вышла кривой, как после инсульта, Костя сам почувствовал, как заклинило мимические мышцы. Ну и ладно, ну и пусть, через минуту все это перестанет быть важным, пока можно и понервничать, что ж поделать, вот вернется прежняя жизнь, можно будет и выдохнуть. Произойдет восстановление системы, подтянутся все удаленные файлы, как и «экселевские» таблицы, как и отчеты, о, эти отчеты, кто бы мог подумать, что и по ним Костя будет скучать.
