Дарья Донцова - Эта горькая сладкая месть
В два счета он зарегистрировался со Светкой. Потом катастрофа, больница, интернат… Первые годы бедный инвалид просто гнил на засранных простынях. Он отправил жене кучу открыток с просьбами о помощи, но ответа не дождался. Тогда стал писать соседке и от нее узнал, что Светочка быстренько выскочила замуж, двух месяцев не прошло после катастрофы, как в ее кровати оказался другой. Андрей совсем пал духом и решил отравиться. Спасла его палатная сестра Ниночка. Девушка предложила парню получить второе образование, и Андрей решил изучать японский язык. Руководство МГИМО пошло навстречу юноше. Ниночка принялась регулярно возить в Москву контрольные работы и рефераты. Неожиданно для себя Андрей увлекся. Японский казался безграничным морем, свободного времени у инвалида было навалом, а спиваться, как другие обитатели интерната, он не хотел.
Шло время, Андрюша полюбил Японию и… Ниночку. Молоденькая медсестра, преданно ухаживающая за инвалидом все эти годы, ничего не требовала, но мужчина решил оформить отношения официально. Он написал Светлане письмо с просьбой выслать копию свидетельства о разводе. У него в паспорте до сих пор стоял штамп о бракосочетании с Павловской, и загс отказывал в регистрации с другой женщиной. Бывшая супруга не отреагировала. Тогда Андрей отправил весточку Анастасии Николаевне и попросил ту узнать у Пав ловской, получала ли женщина его письмо. Ножкина сходила в 217-ю квартиру, но там ей быстро объяснили, что думают о соседях, сующих нос не в свои дела. Тогда в Москву отправилась Ниночка.
Дверь ей открыла сама Светлана. Медсестра, тихая, робкая женщина, редко выезжающая из Зеленодольска и скромно живущая на медные копейки, поразилась виду бывшей Андрюшиной жены. Полное тело Светы обтягивал дорогой халат, который Ниночка по простоте душевной приняла за вечернее платье, в ушах и на пальцах горели разноцветные каменья. Квартира, через которую посетительницу быстро провели на кухню, тоже сверкала великолепием. Окончательно остолбенела медсестра на кухне. Шел голодный 90-й год, а у Павловской к завтраку предлагали бутерброды с черной икрой и осетриной, душистый кофе. Шоколадные конфеты горой громоздились в вазочке, и курила Света “Мальборо”. Оробев окончательно, Ниночка принялась лепетать о документах. Павловская прижала толстые пальцы к вискам и простонала:
– Ах, Андрюша! Вечная боль моего сердца! Сколько ночей провела я без сна, думая, как он там бедный мучается!
Другая бы женщина на месте Нины сразу объяснила Павловской, что терзаться не следовало. Можно приехать в Зеленодольск, встретиться с мужем, поухаживать за ним… Но робкая Нина только хлопала глазами, внимая профессорской дочке.
– Сколько я мечтала увидеть мужа, – продолжала разливаться соловьем Света, – как хотела просто подержать за руку, но не с кем оставить сына, ну не тащить же ребенка в Зеленодольск! Он такой ранимый, хрупкий… А я просто извелась, думая об Андрюшиной судьбе.
Проговорив в таком тоне минут пятнадцать,
Света, всплеснув руками, сообщила, что опаздывает на работу, и пообещала выслать документы по почте.
Нинуля несолоно хлебавши вернулась в интернат. Андрюша долго хохотал, когда простодушная Ниночка живописала картину встречи. Нечего и говорить о том, что никакое свидетельство в интернат не пришло.
В 91-м году в жизни инвалида произошли неожиданные изменения. Весь цивилизованный мир кинулся помогать голодающей России. И из Токио пришло письмо от профессора Озе. Таяма-сан вежливо благодарил господина Федорова за перевод своей книги на русский язык и спрашивал, не нужна ли российскому ученому помощь. Андрюша ответил, завязалась оживленная переписка, и в мае японец приехал проведать коллегу.
Сказать, что его поразил интернат, значит не сказать ничего. Таяма-сан был сражен наповал. Через месяц из Токио прибыло несколько человек, которые полностью переоборудовали палату Федорова, на счет зеленодольского приюта стали поступать валютные средства. Это слали гуманитарную помощь коллеги из Токийского университета, которым пораженный профессор Озе в красках живописал увиденное. Андрюшу завалили заказами на переводы, щедро оплачивая их в твердой валюте. Несколько раз Таяма-сан привозил крупных невропатологов, инвалиду сделали шесть операций, и теперь он мог спокойно сидеть. Для калеки, почти пятнадцать лет пролежавшего только на спине, жизнь заиграла радужными красками. Более того, господин Озе пригласил их с Ниночкой к Японию. Инвалидное кресло, присланное из Токио, миленькое, управляемое пультом, оказалось почти волшебным. Одна кнопка – и “карета” подъезжает к кровати, другая – и вы можете без посторонней помощи переместиться на него, третья – совсем невероятно – кресло шагает по лестнице. Наконец-то Андрей обрел свободу передвижения. В Зеленодольске вскоре многие узнали необычного веселого паралитика, ловко рулившего по улицам и скупающего новинки в книжных магазинах. Практически все летние месяцы Андрей и Нина стали проводить на озере Кюсю, на даче Таяма-сан. Хитрые японцы оформляли Нине вызов как “сопровождающему инвалида лицу”. А в прошлом году они побывали в Париже.
– И вы больше никогда не обращались к Павловской?
– Зачем? – удивился Андрей. – В помощи не нуждаюсь, да и не стал бы никогда ее просить о ней.
– Так и не женились на Нине?
– Штамп в паспорте ничего не изменит в наших взаимоотношениях, – вздохнул Федоров, – окружающие и так считают Нинулю моей супругой. Все наши денежные средства вложены на ее имя, так что после моей смерти проблем с наследством не возникнет. Токийский банк просто выдаст вклад госпоже Севастьяновой, на этот счет я абсолютно спокоен.
– Но ведь Света продала квартиру, – продолжала настаивать я, – выписала вас, неужели не жаль денег?
Федоров улыбнулся.
– Моих собственных денег хватит на две жизни. Надеюсь, понимаете, что детей у нас с Ниной не может быть? И для кого копить капитал? А у Светы вроде родился ребенок, кажется, мальчик. Только не знаю, от меня ли. Так что пусть пользуется деньгами, ей они нужней. А сейчас, извините, должен работать.
Я поехала назад в Москву. Уже на въезде в столицу заголосил пейджер. “Срочно позвоните. Виолетта Сергеевна”.
Трубку снял Валерий.
– Дашенька, Виолетта Сергеевна очень просит срочно приехать.
Я призадумалась. Понадеялась, что Павловские на похоронах, и не взяла с собой наряд “казанской сироты”. Хотя на мне самые обычные синие “ливайсы”, простенькая маечка, только кожаные мокасины от “Гуччи”. Авось не поймут, сколько стоят такие непрезентабельные на вид тапки.
В большой комнате у Павловских сверкал огромный накрытый стол. Основная масса гостей уже наелась, и среди мисок с салатом и блюд с мясным и рыбным ассорти валялись пробки от бутылок, смятые салфетки, надкушенные куски хлеба.
Виолетта Сергеевна в темно-фиолетовом платье царственно протянула пухлую руку.
– Милая, почему не пришли на похороны?
– Как-то неудобно, – завела я.
– Ах, оставьте китайские церемонии, – вздохнула профессорша, – вы теперь член нашей семьи и должны быть со всеми. Садитесь, перекусите.
Я постаралась устроиться на самом краю и оглядела присутствующих. Так, много знакомых:
Жанна, Света, Валерий, Зоя, Дима… Еще лохматый парень, собиравший деньги на похороны, несколько неизвестных мужчин и женщин, Альберта Владимировича нет.
– Хотите салат? – пробормотал кто-то невнятно. Я обернулась. Женщина с изуродованным лицом протягивала миску.
– Спасибо.
– Берите, – прошепелявила Клара, – попробуйте рыбу, очень вкусная.
Поминки находились уже в той стадии, когда гости прочно забыли, зачем собрались. То и дело вспыхивал смех, крупный румяный мужчина рассказывал анекдоты.
– Это профессор Градов, – пояснила Клара, – близкий друг Альберта Владимировича.
– А где сам академик?
– На заседании ВАК, сейчас приедет. Вас ведь Даша зовут?
Я закивала с набитым ртом.
– Поможете чай подать? Жанна горячее готовила, устала, а Вера напилась, как всегда. Ее в комнате для гостей уложили.
– Конечно, – сказала я и пошла на кухню. Там, возле стола, куда составили часть еды, обнаружился Дима. Большой ложкой, похожей на поварешку, парень орудовал в кастрюле с салатом. Меня он просто игнорировал. Вошедшая следом Светлана возмущенно произнесла:
– Дима!
Брат вздрогнул, но орудие труда не выпустил.
– Сейчас же прекрати! – взвизгнула сестра. Дима, никак не отреагировав, сопя, полез за холодцом и уронил скользкий кусок на пол.
– Сейчас позову маму, и тебя снова положат в больницу! – заорала, теряя человеческий облик, Светочка. – Обжора чертов!
На вопль пришли Клара и Валерий.
– Дорогая, не волнуйся, – завел супруг.
– Только погляди на него, – бесновалась жена, – опять жрет, просто перед людьми стыдно. Положи ложку!
– Не ори на моего мужа, – грозно произнесла Марго, входя в кухню.
