Стюарт Харрисон - Улыбка Афродиты
– Вполне возможно, – согласился я, хотя догадался, что Алекс имела в виду нечто более страшное, чем грабеж. – Вас это беспокоит?
– Вы думаете, что должно?
– Все зависит от обстоятельств. Вы не думали о том, что вам может понравиться далеко не все, что вы узнаете о прошлом своей бабушки?
– Честно говоря, до приезда сюда я не задумывалась об этом. Но взгляд того старика действительно наводит на подобную мысль. А почему вы спрашиваете? Вам уже что-нибудь известно?
– Нет. Но мистер Каунидис – я уже рассказывал о нем – действительно посоветовал мне предупредить вас, чтобы вы поостереглись задавать слишком много вопросов. И Ирэн тоже сделала пару замечаний о том, что некоторые события лучше не вытаскивать из прошлого. Собирался сказать вам об этом позже.
Подумав, Алекс ответила:
– По-моему, неправильно прятать голову в песок только потому, что нам не нравится то или иное событие. Я хочу узнать, какой была Нана в молодости. И что с ней случилось. Но я хочу знать правду, а не правдоподобную версию. Мы ничего не в состоянии понять правильно, если не готовы честно взглянуть в глаза прошлому – разве не так?
– Просто хотел предупредить вас.
– Беспокоитесь, что я поведу себя неадекватно, если всплывет что-либо неприятное?
– Ну почему же?!
– Впрочем, даже если вы и подумали так, я не виню вас. Но я не истеричка, которая посреди ночи прыгает с пристани в воду всякий раз, когда в жизни что-то идет не так.
– У меня и в мыслях не было, что вы такая.
Она задержала на мне внимательный взгляд, словно определяя, правду ли я говорю.
– Расскажите мне о себе, – внезапно попросила она. – Вы знаете самые сокровенные мои тайны, а я о вас почти ничего не знаю.
– А что вы хотели бы узнать?
– Что расскажете. Где вы живете?
– В Лондоне, в Кенсингтоне. Мне тридцать шесть лет, владею небольшой компанией по реконструкции домов. Что еще? Люблю итальянскую кухню, хожу в кино, читаю книги и несколько раз в неделю заставляю себя пробежать три-четыре мили.
– Вы женаты?
– Нет, – несколько неуверенно ответил я. – До недавнего прошлого у меня была женщина, очень много значившая для меня. Но мы расстались.
– Простите.
Наверное, я должен был почувствовать себя неловко, но на деле получилось наоборот: вероятно, неудачные отношения с людьми, которых мы считали своими близкими, дали нам что-то общее. Алекс смотрела на остров, видневшийся в полумиле от нас по правому борту.
– Я рада, что согласилась поехать, – заметила она. – Очень красиво. Вы говорили, что в детстве вас часто привозили на Итаку?
– В общем-то да. Но мне не нравилось. Отец переехал сюда, когда они с матерью разошлись. Обычно я проводил здесь пару недель во время летних каникул.
– Я так понимаю, у вас были не очень хорошие отношения с отцом? Вы не любили его?
– Наоборот, любил, особенно мальчиком. Почти каждое лето я ездил с ним на раскопки, где бы он их ни вел. Он раскапывал римские виллы в самой глуши Сассекса, а я бродил по окрестным полям и лесам с рогаткой, охотясь на белок.
– Типичный мальчишка. Почему мальчишки всегда норовят кого-нибудь убить?
– Наверное, это заложено в нашей природе.
– Вы интересовались археологией?
– В принципе нет. Пожалуй, если бы отец откопал старые мечи или шлемы, все могло бы пойти по-другому, но в основном ему попадались только кусочки мозаики.
Мне вспомнилось, как по вечерам мы все сидели вокруг костра, ели сосиски и печеную картошку, а я вполуха слушал, как отец и его коллеги обсуждали свои находки. Чтобы не задеть его чувства, я изо всех сил притворялся, что мне интересно.
– Мне кажется, отец всегда переживал, когда замечал, что я считаю его работу скучной.
– И так было на самом деле?
– Работу иногда – да, но не его самого.
Как раз у одного из этих летних вечерних костров он впервые признался мне, что любит море и лодки. Я знал, что он вырос на побережье, в Норфолке, и что у его отца была деревянная парусная лодка. Мой отец часто плавал вдоль берега, останавливаясь в бухточках, где проводил весь день, собирая моллюсков или разыскивая окаменелости в скалах.
Чем больше я рассказывал, тем легче находились слова. Закончил я свою печальную историю тем, как мы стали чужими.
– Однажды летом отец проводил раскопки одного саксонского поселения, – начал я. – У него была своя особая теория об обычаях погребения в ту эпоху – он тогда очень интересовался этим периодом. Если бы ему удалось доказать, что он прав, то общепринятое понимание этого вопроса подверглось бы полному пересмотру, тем более что некоторые находки того года, похоже, подтверждали его теорию. Он напечатал статью, но, к сожалению, подтасовал ряд доказательств. Я уверен, все произошло случайно: вероятно, он ошибся в расчетах. Когда же отец понял, что произошло, статья уже привлекла внимание ученых-археологов. Он вынужден был публично признаться коллегам, что его выводы неверны. Профессиональная ошибка погубила его карьеру.
– Со всяким может случиться, – возразила Алекс, – не такой это большой грех, чтобы уничтожить научную карьеру.
– В Оксфорде личная репутация – это все. Она намного ценнее, чем деньги. И конкуренция очень жесткая. Пошли слухи о жульничестве. В конце концов отцу пришлось подать в отставку.
– Представляю, что он при этом чувствовал!
– Да, это было ужасно. Еще будучи мальчишкой, я уже ощутил, каково это. Все местное общество вступило в игру. Внезапно люди, которых мать считала своими друзьями, перестали звонить и под тем или иным предлогом отказывались от приглашений на чай. Женщины, которых она знала годами, не замечали ее на улице. Это было по-настоящему ужасно, и особенно для нее, потому что она выросла в Оксфорде и ее отец был уважаемым ученым.
– А сколько вам было лет, когда это все случилось?
– Одиннадцать.
Я рассказал Алекс, что вскоре меня отправили в частную школу и дедушка оплачивал мою учебу.
– Школа была старая, и детей там учили быть маленькими взрослыми, а не детьми. Или, по крайней мере, какими должны быть маленькие взрослые в высшем обществе. Отец моей матери совсем не давал ей развиваться как личности. В какой-то мере он был обычным снобом, воспитанным в духе иерархической системы Оксфорда. И по-моему, мой отец всегда чувствовал, что он не может конкурировать со своим тестем, ибо никогда не будет достаточно хорош в его глазах. И он оказался прав. Во всяком случае, ему пришлось несладко, и я услышал о нем только спустя два года.
– А где он был все это время? Почему вы ничего не знали о нем?
– Забавно, что вы спрашиваете об этом, – усмехнулся я. – Однажды я получил письмо, в котором сообщалось, что он собирается жениться.
– Наверное, это вас здорово возмутило.
– Еще бы! Но больнее всего было от намека, что ему там живется хорошо. На Ирэн я не сердился: мы много раз встречались с ней. В течение этих двух лет моя жизнь была настоящим мучением: первые полгода я верил, что он придет и заберет меня из этой школы, но постепенно до меня стало доходить, что этого не произойдет. У меня было такое ощущение… – я пытался описать свои чувства, свои переживания, – что меня бросили. Даже, пожалуй, предали. А когда он наконец позвонил, то говорил только об этом потрясающем солнечном острове, где он теперь жил, и о том, что встретил женщину, на которой собирается жениться…
– От этого стало еще хуже?
– Да, никогда этого не забуду.
– Но разве он никогда не пробовал объяснить свое поведение?
– Пробовал. Но разве такое можно объяснить? Он говорил, что тогда думал, будто поступает правильно, – считал, что мне стыдно за него. И еще – что долгое время вообще не мог думать об Англии. По-моему, все, что произошло с ним, было унизительно. И не только разрушенная карьера и репутация, но и его женитьба. Он не сумел оправдать надежды моей матери и ее отца. Правда, в случае с ее отцом, возможно, все как раз оправдаюсь. Но люди все время должны искать решение различных проблем. К тому же у него был ребенок – я. Были определенные обязанности. А он просто сбежал. Выбрал легкий путь и успокоил свою совесть, убедив себя, что поступает правильно.
Алекс молчала. Я знал, что говорю очень злые слова, но даже по прошествии стольких лет мне было больно. Алекс перестала быть для меня посторонней – она сделалась частью меня, частичкой моей жизни.
– Во всяком случае, – заключил я, – теперь это не имеет никакого значения.
– В самом деле? – спросила Алекс.
Меня удивил ее вопрос, поскольку я считал ответ однозначным:
– Потому что он умер.
– Понимаю, – неуверенно улыбнулась она.
Вскоре мы подошли к бухточке, которую я выбрал в качестве нашей цели, и я снова поднялся на палубу, чтобы убрать парус; остаток пути мы шли на двигателе. Обогнув мыс, мы увидели полоску белого песка по всему берегу бухты. Вода, защищенная от ветра мысом и крутыми скалами, которые делали подход к бухте с суши практически невозможным, была спокойной и прозрачной.
