Том Клэнси - Красный кролик
Олег Зайцев проехал еще две остановки, размышляя, следует ли ему подать рапорт о контакте с иностранцем. Сотрудники КГБ сообщали обо всех подобных встречах, отчасти доказывая свою преданность, отчасти демонстрируя постоянную бдительность в отношении даже простых граждан «главного противника», как в их ведомстве называли Соединенные Штаты. Но в первую очередь это было проявлением параноидальной мании преследования, качества, которое открыто поощрялось в КГБ. Однако по роду своих занятий Зайцев имел дело с огромным количеством бумаг, и он не видел необходимости творить еще один бессмысленный документ. Его рапорт лишь мельком просмотрят, в лучшем случае, с любопытством прочтут, после чего уберут в сейф, чтобы больше никогда не извлекать на свет божий. Олег Иванович слишком ценил свое время, чтобы тратить его на подобную чепуху. К тому же, он сам ведь даже не разговаривал с этим иностранцем, разве не так?
Выйдя из поезда на нужной остановке, Зайцев по эскалатору поднялся на улицу, на прохладный вечерний воздух и закурил «Дукат». Вкус у сигареты был отвратительный. Зайцев имел доступ в «закрытые» магазины и мог покупать французские, английские и даже американские сигареты, однако стоили они очень дорого, а его стесненные средства существенно уступали богатому выбору. Поэтому Олег Иванович закурил сигарету известной марки «Дукат», подобно многим миллионам своих соотечественников. Качество одежды Зайцева было чуть выше, чем у большинства его соратников, однако это почти не бросалось в глаза. По крайней мере, внешне он не выделялся из остальных. До дома, в котором жил Зайцев, от станции метро было два квартала пешком. Его квартира номер три находилась на втором этаже — американцы назвали бы этот этаж первым. Зайцева это вполне устраивало, так как он не рисковал свалиться с сердечным припадком, поднимаясь по лестнице пешком в случае поломки лифта, что происходило по крайней мере раз в месяц. Однако сегодня лифт работал. Пожилая женщина, совмещавшая обязанности дворника и консьержки, которая сидела в каморке на первом этаже, закрыла свою дверь. Открытая дверь говорила бы о каких-нибудь проблемах, о которых надо было предупредить жильцов. Значит, сегодня в доме ничего не сломалось. Еще не повод для праздника, но приятная мелочь, за которую надо благодарить бога или кого там еще, кто определяет прихоти судьбы. Докурив сигарету, Зайцев выбросил окурок в урну и прошел к лифту. Кабина ждала внизу с открытой дверью.
— Добрый вечер, товарищ Зайцев, — поздоровался лифтер.
— Добрый вечер, товарищ Гленко.
Лифтером работал инвалид, ветеран Великой Отечественной войны, чему свидетельством были многочисленные ордена и медали. По его словам, он служил в артиллерии. Вероятно, в настоящий момент Гленко был осведомителем и докладывал обо всех происшествиях в доме какому-то сотруднику КГБ, за что получал жалкие крохи в дополнение к пенсии, которую выплачивала ему Советская Армия. Взаимовыгодное сотрудничество. Закрыв двери, Гленко привел кабину в движение. Она плавно остановилась на втором этаже, и Зайцеву осталось пройти последние пять метров до двери своей квартиры.
Войдя в прихожую, он почувствовал запах вареной капусты — значит, на ужин будут щи. В этом нет ничего необычного. Щи являлись основным блюдом русской кухни, вместе с черным ржаным хлебом.
— Папа!
Нагнувшись, Олег Иванович подхватил маленькую Светлану. Девочка, с ангельским личиком и открытой улыбкой, была отрадой в жизни Зайцева.
— Ну, как поживает сегодня мой маленький зайчик?
Олег Иванович взял девочку на руки, и она чмокнула его в щеку.
Светлана ходила вместе со сверстниками в детский сад — еще не начальная школа, уже не ясли. Ее одежда вобрала в себя все яркие краски, какие только можно было найти в стране: в данном случае зеленое платьице, серые колготки и красные кожаные сандалии. Если и были какие-то преимущества в доступе в «Березки», так это то, что Зайцев мог покупать хорошие вещи своей девочке. В Советском Союзе нельзя было достать даже пеленок для новорожденных — матерям обычно приходилось перешивать их из старого постельного белья. А уж об одноразовых пеленках, которыми пользовался весь Запад, вообще речи не шло. Как следствие, родители стремились как можно раньше приучить малышей пользоваться туалетом. Маленькой Светлане, к огромному облегчению матери, это удалось несколько месяцев назад. Следуя на запах капусты, Олег прошел на кухню к жене.
— Привет, дорогой, — оторвавшись от плиты, сказала Ирина Богдановна.
На столе капуста, картошка, и, кажется, немного ветчины. Чай и хлеб. Водки пока что не было. Зайцевы спиртное употребляли, но знали меру. Как правило, они дожидались, когда Светлана ляжет спать. Ирина работала бухгалтером в универмаге ГУМ. Имея диплом Московского государственного университета, она по западным меркам считалась женщиной независимой, однако до полной эмансипации ей было далеко. На крючке у кухонного стола висела сетка-авоська, которую Ирина повсюду носила в своей сумочке. Куда бы она ни направлялась, Ирина всегда озиралась по сторонам, выискивая, нельзя ли купить что-нибудь, к столу или чтобы скрасить унылую квартиру. Любая покупка означала долгое стояние в очередях, но в Советском Союзе таков был удел всех женщин — вместе с готовкой для мужа, независимо от общественного положения, как его, так и ее. Ирина знала, что ее Олег работает в Комитете государственной безопасности, но она понятия не имела, чем именно он там занимается. Ей было известно лишь то, что он получал довольно приличную зарплату и изредка надевал военную форму — в самом ближайшем времени его ожидало очередное повышение в звании. Ирина рассуждала так: чем бы ни занимался ее муж, он со своей работой справляется, и с нее этого было достаточно. Дочь солдата, прошедшего в пехоте через всю Великую Отечественную войну, она хорошо училась в школе, но так и не смогла добиться того, к чему стремилась. У нее были способности к музыке, но недостаточные для того, чтобы поступить в консерваторию на отделение фортепиано. Ирина пыталась писать, но и здесь ей не хватило таланта, чтобы начать публиковаться. Довольно привлекательная, по меркам русских женщин она была худая. Ее каштановые волосы до плеч всегда были хорошо уложены. Ирина много читала, все, что только попадало ей в руки и стоило быть прочитанным, и с удовольствием слушала классическую музыку. Вместе с мужем они время от времени ходили в Большой зал консерватории имени Чайковского. Олег предпочитал балет, поэтому изредка они доставали билеты и в Большой театр, чему, как полагала Ирина, способствовала работа ее мужа в доме номер два на площади Дзержинского. Олег еще не занимал достаточно высокое положение, чтобы его приглашали на торжественные вечера с участием высших руководителей Комитета государственной безопасности. Ирина надеялась, что это произойдет, когда он станет полковником. А пока что они вели жизнь государственных служащих среднего уровня, с трудом сводя концы с концами на две зарплаты. Хорошей стороной было то, что время от времени Зайцевым выдавали приглашение в «закрытые» магазины КГБ, где, по крайней мере, можно было купить хорошие вещи для Ирины и Светланы. И, как знать, быть может, со временем они смогут позволить себе завести второго ребенка. Оба еще достаточно молоды, и маленький мальчик принесет в дом новую радость.
— Что у тебя сегодня было на работе интересного? — спросила Ирина.
Эти слова стали неизменной шуткой, которой она каждый день встречала мужа с работы.
— У меня на работе никогда не бывает ничего интересного, — отшутился в ответ Олег.
Да, лишь обычные сообщения агентам и от агентов, которые Зайцев раскладывал по соответствующим ячейкам, чтобы затем курьеры разнесли их по кабинетам верхних этажей, где размещались сотрудники, действительно заправлявшие делами Комитета. На прошлой неделе Зайцева приходил проверять очень серьезный полковник. В течение двадцати минут он ходил по кабинету, смотрел, читал, и за все это время ни разу не улыбнулся, не произнес дружеского слова, не задал ни одного вопроса. Важность этого проверяющего Зайцев определил только по тому, кто его сопровождал: полковник, начальник отделения, в котором работал Олег. Все замечания, которыми обменялись полковники, были сделаны слишком далеко, чтобы Зайцев мог что-то услышать — в этом отделении если и говорили, то шепотом, — к тому же, он был слишком хорошо вышколен и не проявлял никакого интереса.
И все же у любой подготовки есть свои пределы. Майор Олег Иванович Зайцев был слишком умен для того, чтобы полностью отключать свои мысли. И действительно, его работа требовала составлять самостоятельные суждения; однако Олег проявлял эти способности с такой осторожностью, с какой мышка пробирается через комнату, заполненную кошками. Явившись к своему непосредственному начальнику, Зайцев неизменно начинал с самых робких и застенчивых вопросов и всегда получал одобрение. У него был к этому особый дар. Его стало замечать начальство. Впереди засветило очередное звание, а вместе с ним прибавка к окладу, доступ в закрытые магазины и, постепенно, большая независимость — нет, это не совсем правильно. На самом деле, он лишь сможет вести себя чуть менее осторожно. Быть может, когда-нибудь наступит день, когда он даже осведомится, разумно ли посылать то или иное сообщение. «Нам действительно нужно именно это, товарищ начальник?» — частенько хотелось спросить Зайцеву. Разумеется, не ему было определять те или иные особенности предстоящих операций, но он мог — точнее, надеялся, что сможет в будущем самыми окольными путями интересоваться, правильно ли сформулирована директива. Так, например, Зайцев, ознакомившись с содержанием приказа, направленного агенту номер 457 в Рим, гадал, действительно ли его страна готова рисковать последствиями, неизбежными в случае неудачного исхода. И иногда последствия бывали катастрофическими. Всего два месяца назад через Зайцева прошло сообщение из Бонна, предупреждающее о том, что западногерманская разведка что-то заподозрила. Агент срочно запрашивал инструкции — и они были ему направлены: продолжать работу, не ставя под сомнение компетентность своего руководства. И тотчас же после этого агент пропал. «Его арестовали и расстреляли?» — гадал Олег. Ему были известны фамилии некоторых агентов, кодовые названия почти всех операций, многие цели и задачи, которые выполнял КГБ за рубежом. Но, самое главное, Зайцев знал клички сотен иностранцев, которые сотрудничали с Комитетом. Временами знакомство с донесениями напоминало чтение захватывающего шпионского романа. В некоторых агентах явно пропал литературный дар. Их сообщения разительно отличались от скупых коммюнике профессиональных военных. Нет, они пространно излагали душевное состояние завербованных агентов, передавали свое чувство в отношении информации и поставленных задач. Они напоминали авторов увлекательных познавательных брошюр, которые любыми силами пытаются выжать деньги из читателей. На самом деле Зайцев не должен был анализировать эту информацию, однако он был человек умный, и, кроме того, в каждом сообщении встречались различные коды, имеющие большое значение. Так, например, написанное с орфографической ошибкой третье слово могло означать, что агент скомпрометирован. Каждый агент имел свой собственный набор ключей, но Зайцев имел доступ ко всем. За свою работу Олег лишь дважды замечал подобные неточности, и один раз начальство приказало не обращать на них внимание, считая канцелярской опиской, — обстоятельство, поражавшее его до сих пор. Однако ошибка больше не повторялась, так что, возможно, речь действительно шла о сбое при расшифровании. В конце концов, как сказало руководство, агенты, прошедшие подготовку в Высшей школе КГБ, крайне редко допускают провалы. Они лучшие разведчики в мире, и их западные противники просто не могут быть настолько умны, ведь так? Майор Зайцев послушно кивнул, но затем записал свое замечание и, как хороший бюрократ, проследил за тем, чтобы оно оказалось занесено в архив.
