Серж Брюссоло - Индейская комната
Колхаун выключил магнитофон.
— Марк Фостер, хозяин магазина, как и многие его клиенты, подтвердил, что у Тимми часто видели синяки на теле, — сказал федеральный агент, делая вид, что просматривает записи. — Некая миссис Уолтерс мне заявила: «Бедный малыш был всегда такой грустный. Его мать запрещала ему заходить внутрь магазина, без сомнения, чтобы другие покупатели не заметили раны, покрывавшие ребенка». Что вы на это ответите?
Сара молчала, оцепенев; бледная, с дрожащими губами, она не могла выдавить из себя ни слова. «Я должна ответить, — подумала она в панике. — Я должна ответить, или они посчитают, что уличили меня».
Но слова застряли в горле. Когда она начала говорить, вместо связных фраз у нее вырывалось какое-то бормотание.
— Тимми не сиделось на месте, — начала она. — Он играл, прыгал, карабкался, падал… я не могла заставить его сидеть спокойно на стуле. Он мальчик четырех лет, полный энергии… ему необходимо много двигаться. Я полагаю, что синяков у него было не меньше и не больше, чем у других детей его возраста.
Сара пыталась сохранить спокойствие, не выходить из себя. Если позволить гневу взять верх, думала она, если обрушиться на Билтмора и торговку из Хевен-Риджа, то у этих двух агентов создастся впечатление, что они имеют дело с женщиной, страдающей острой паранойей. Этого надо было избежать любой ценой.
— Я здесь чужая, — очень тихо объяснила Сара. — Непросто матери-одиночке, приехавшей из города, вписаться в деревенскую среду. Вы это знаете так же хорошо, как и я.
— Но грустный вид ребенка? — настаивал Колхаун. — Как вы это объясните?
— Он скучал, — сказала Сара. — Хотел, чтобы мы вернулись в Лос-Анджелес. Он жаловался, что у него нет друзей.
Поймав себя на том, что говорит о Тимми в прошедшем времени, она в ужасе замолчала. Почему она это сделала? Специальный агент тоже не мог этого не заметить. Какие выводы он мог сделать?
Почему в прошедшем времени? Может быть, в подсознании у нее уже отложилось, что смерть Тимми — дело решенное?
— Все это неприятно, — вздохнул Колхаун. — Мы вынуждены просить вас встретиться с одним из наших психологов, чтобы снять с вас тяжкие обвинения. Это простая формальность. Не смотрите на разговор с психологом как на несправедливость.
Сара кивнула головой, чтобы не отвечать. Она боялась, что если откроет рот, то расплачется.
* * *На следующий же день газеты с оскорбительными заголовками появились на прилавке магазина. Первая полоса местной газеты кричала: «Второе похищение в Хевен-Ридже. Мать подозревают в дурном обращении с ребенком. По некоторым слухам, нельзя исключать возможности детоубийства, представленного как похищение… Клевета или серьезный след?»
Сара была готова увидеть нечто подобное, но упала в обморок, не дочитав до конца огромного заголовка.
Очнулась она в своей кровати под холодным взглядом агентов Колхауна и Миковски. Ей сообщили, что психолог из их ведомства желает с ней побеседовать.
Психологом, срочно направленным Федеральным бюро, оказалась женщина лет пятидесяти, худая и сдержанная, с седыми волосами. Она была одета в костюм, купленный у Блумингдейла, и явно плохо перенесла путешествие. Беседа началась с бесконечно долгих тестов, которые подвергли нервы Сары тяжелым испытаниям. Ее старались заманить в ловушку, и она понимала это. Сара вдруг превратилась из жертвы в преступницу. Такой поворот событий не мог ее утешить. Как нужно себя вести? Нужно ли кричать, бушевать, протестовать, рискуя утвердить наблюдателей в мысли, что она не в своем уме? «Но если я останусь спокойной, — подумала Сара, — то они увидят во мне бесчувственную психопатку».
Задача казалась неразрешимой.
Наконец психолог, которую звали Нив О'Патрик, вытащила из своего кейса детские книжки Сары, опубликованные в течение последних четырех лет, и разложила их перед ней. Страницы книжечек, иллюстрированных яркими рисунками, были переложены закладками.
— Я обнаружила в ваших произведениях некоторые повторяющиеся темы, которые стали для вас почти навязчивыми, — объявила женщина. — Джо, кролик, унесенный Фрацци-лисом… Бемби — слон, побитый своим вожаком, как и горилла Денвер из Маленького цирка монстров. Зачем эти повторяющиеся телесные наказания? Ваши родители вас били?
Саре хотелось расхохотаться. Если бы эта женщина знала Джона Латимера и Сесилию, какими нелепыми показались бы подобные обвинения!
— Дети, которых бьют, становятся взрослыми, превращаясь в жестоких родителей, — говорила Нив О'Патрик. — Они не представляют себе другого воздействия на детей, и это становится для них проклятием, от которого невозможно избавиться. В некотором роде они не отвечают за то, что делают.
— Вы хотите меня убедить, что я плохо обращалась со своим ребенком, потому что мои родители меня били? — забеспокоилась Сара, вцепившись ногтями в стол. — Если бы вы знали моих родителей, то такая идея показалась бы вам глупой.
— Я их знаю, — сухо отрезала женщина с седым шиньоном. — Вчера вечером встречалась с ними.
По ее тону было ясно: разговор с четой Девон подтвердил ее гипотезу. Сначала Сара растерялась, а потом представила себе психолога нос к носу с Джоном Латимером, сломленным, старым, на грани алкоголизма, и истеричную Сесилию, с больными нервами, плюхающуюся на стул так, что трещат половицы. Какой вывод из увиденного сделала О'Патрик? Возможно, психолог увидела жалких развалин в конце жизни, парочку деклассированных элементов, терзаемых тайными муками, а может быть, и угрызениями совести?
— Они… они такими не были, когда я была маленькой, — поспешила уточнить Сара. — Папа разорился, — биржевой крах на азиатских рынках. А до того они были очень милыми, приятными людьми.
— Выросшие дети, которых избивали, имеют привычку выдумывать волшебные сказки о своей юности, — объяснила Нив. — Это миф, за который они цепляются изо всех сил. Разве не необходимость создать миф толкнула вас к сочинению сказок? Вы сделали выдумку своей профессией. Такая профессия может стать логическим продолжением фантазий, которые вы создали для того, чтобы замаскировать дурное обращение с вами. — Она понизила голос, чтобы добавить: — Сара, расскажите мне откровенно, ваш отец совершал насилие над вами, когда вы были девочкой?
Окончание беседы проходило в таком же тоне, и Саре понадобились все силы, чтобы сохранить самоконтроль. Ей, кстати, заметили, что некоторые картинки, которыми она иллюстрировала свои книги, имеют некий сексуальный подтекст. Под указующим карандашом женщины с седым шиньоном все становилось мерзким: куст можжевельника превращался в лобок, а прямое дерево — в пенис, заставляя Сару думать, что в течение пяти лет она работала у издателя, специализирующегося на порнографии.
Потом нужно было подробно рассказать о своем приключении с Джейми Морисеттом, подтвердить, что отец ребенка не совершал над ней никакого сексуального насилия.
— Он меня не насиловал, — вздохнула Сара, — если вы именно это хотите услышать. Это было обыкновенное приключение, фантазия без завтрашнего дня… которая вышла из-под контроля. Я не думала, что он станет таким авторитарным, таким угрожающим. В то время я считала, что все знаю о парнях, но мне никогда не приходилось встречаться с подобными типами.
— Его сила и агрессивность вас привлекали… — заключила Нив. — Возбуждали. Надо думать, вы имели сексуальные отношения только в атмосфере насилия. С жертвами инцеста всегда так. Они инстинктивно выбирают партнеров, которые совершают над ними насилие, унижают их, потому что считают себя ничего не стоящими, навсегда замаранными. Еще глубже — они уверены, что должны быть наказаны за те мерзости, которые с ними произошли в детстве. В сущности, они обречены использовать некоторые формы мазохизма.
— Джейми был красив, и он мне понравился, вот и все, — возразила Сара. — Может быть, вы сами хотели с ним переспать? Разве обязательно придумывать, что ваш отец приставал к вам в десять лет?
— Десять лет? — подчеркнула Нив. — Почему именно десять лет? Именно в этом возрасте ваш отец навязывал вам свои ласки?
Круг замкнулся. Теперь все имело значение, любое случайное слово могло оказаться роковым. Сара была готова побиться об заклад, что еще неделя такого обращения, и она усомнится в собственном разуме. Простые подростковые фантазии превращались в «воспоминания», а невинное замечание «Это смешно!» — в «Почему бы и нет?».
— Я спрашиваю себя, — продолжала мягко женщина с шиньоном, — не воображали ли вы себе похищение как единственный способ избежать дурного обращения? Такой вывод напрашивается из ваших произведений. Животные, с которыми плохо обращались, похищаются кем-то, кто впоследствии становится их другом. Они видят его своим спасителем. В каждодневной жизни ребенок, с которым плохо обращаются, не имеет возможности убежать из семьи. Кроме того, в своем уходе он видит некое предательство, хотя мечтает, чтобы его похитили, потому что в этом случае он не будет чувствовать себя виноватым в побеге. Когда вы были ребенком, вы хотели быть украденной?
