Валерий Смирнов - Тень берсерка
Вот и сейчас хозяин города выдерживает длинную паузу, словно у него нет никаких забот, кроме поразить капризного гостя Косятина местным хлебосольством. В моем положении только и оставалось копировать его поведение, усиленно исполняя вид: мне очень приятно находиться на банкете в честь торжественной сдачи вагины в эксплуатацию.
— Чего ты добиваешься? — как бы невзначай спросил Будяк, после того как я уже потерял всякую надежду на разговор до подачи сладкого.
— Счастья ищу, — отвечаю неопределенно и вгрызаюсь в великолепно приготовленный окорок.
— Счастье — оно разное бывает, —с философским видом заметил Будяк. — Кому — баба. Кому — кулаками махать. Но на такое счастье и несчастье случается.
— Это да, — просто невозможно не согласиться с подобным глубоким житейским опытом. — Только иначе мы бы не встретились.
— Я сразу понял. Потому и Ваську к тебе послал. Одного, — Будяк добрым глотком опорожнил фужер, занюхал корочкой и аккуратно положил ее на край тарелки. — Допускаю, ты человек серьезный. Или дурак набитый. Таких тоже хватает. Афганец?
— Чеченец, — хихикнул я, находясь под воздействием штрафной.
Будяк слегка нахмурился и благодушно сказал:
— Ты с мальчонками моими так говори.
— Если хочешь иметь со мной дело, привыкай, — оскаливаюсь в ответ. — Допускаешь, что я человек серьезный? А мне кажется — ты это просто знаешь. И не из-за недоразумения в «Эльдорадо».
Хозяин Косятина сосредоточенно надкусил моченое яблоко, тщательно прожевал и лишь затем заметил:
— Так какое у тебя дело?
— Заработать. И тебе предлагаю.
— Спасибо, — с серьезным видом произнес Будяк. — А то, понимаешь, без тебя с голоду пухну.
— Заметь, — благодушно улыбаюсь в ответ, — я тебя не укоряю. Мол, так с мальчонками говори. Умные люди должны понимать друг друга. Но если честно, такое предложение может быть лишь однажды в жизни. Если весь город с молотка продашь — столько не заработаешь.
Будяк усмехнулся, видимо, представил себе, как лупит деревянным молотком по трибуне, привлекая внимание к фигуре аукционатора тех, кто явно сошел с ума и приперся на такую чересчур дешевую распродажу. Да и то верно, какой нормальный человек при существующем законодательстве станет легально покупать лежащие предприятия?
— Сколько? — лаконично спросил божок местного значения.
— Триста тысяч долларов, — небрежным тоном замечаю в ответ и доверительно сообщаю:
— А свинина даже очень хорошо приготовлена. Рекомендую.
Мой милый собеседник ничего не ответил. Он дожевал моченое яблоко, о чем-то задумался и задушевно поведал:
— Жирное, оно вредное. Много жрать нельзя.
Бедняга, скорее всего, ошалел от моего предложения. Быть может, решил: за эти деньги требуется перестрелять весь город или еще хуже — возглавить районную администрацию и доблестно продолжать опыты над людьми по выживанию в экстремальных условиях, именующихся жизнью.
— Да, что касается свиньи — ты прав, — прихожу на помощь соседу по столу, за которым стоит сплошной рев, изредка прерывающийся косноязычными тостами. — Единственное в мире, чего много не бывает, — это деньги. А сумма... Я привык работать честно. Много жрать в одиночку — быстро подавишься.
— А дело-то в чем? — безразлично, словно исключительно для того, чтобы поддержать разговор, спросил Будяк.
— Я коллекционер. Собираю картины. В городе есть один склад. Возьмем его — и все дела.
По лицу собеседника скользнуло удивление. Оказывается, в подотчетном только ему хозяйстве имеется склад, о котором хозяин не имеет представления, это же форменный непорядок.
— Ну, допустим, я возьму эти картинки. А чего ты не боишься...
— Потому и не боюсь, что картинки. Это же не видеомагнитофон или картошка. Их продать нужно. Сомневаюсь, что все картинные галереи страны дадут тебе хотя бы десять тысяч. В общем, без меня их реализация просто невозможна.
— Так, может, они полежат. До лучшего времени, — невозмутимо рассудил деловой человек косятинского пошиба.
И этот туда же. Интересно, люди хоть когда-нибудь придут к мысли: лучших времен попросту не бывает, в отличие от летальных последствий в их ожидании.
Я не стал подсказывать Будяку, что он скорее разучится щи лаптем хлебать, чем хоть раз в жизни дождется лучших времен, подобно дедам-отцам, и доверительно поведал:
— Деньги должны не лежать, а работать. Если твой навар прокручивать хотя бы из пятидесяти процентов годовых...
Будяк сосредоточенно пожевал губами, словно его тарелка уже опустела. До сих пор в себя от радости прийти не может. Триста штук, с ума сойти, вдобавок их еще, оказывается, прокручивать можно. Я уже чувствую себя главнее лектора ликбеза экономического образования при наших рыночно-дебильных отношениях.
— Это дело обсосать требуется, — наконец-то созрел для уклончивого ответа мой собеседник и предложил:
— Поедем ко мне. Попаримся, помозгуем. Банька у меня хорошая...
— Девочки на загляденье, — пытаюсь насытить программу местного гостеприимства в нужном направлении, однако Будяк решительно обрывает:
— Ты это брось. Я — человек семейный.
— Можешь выразить мне соболезнование. Я тоже.
Будяк бросил на меня беглый взгляд без тени иронии и встал.
Разговоры за столом стихли с такой скоростью, словно присутствующие уже до отвала закусили мышьяком стаканы с сулемой. Даже вилки перестали стучать по тарелкам, а пышногрудая невеста, настоящая кровь с молоком, так мечтательно уставилась на Будяка, будто в Косятине до сих пор сохраняется право первой ночи за его хозяином, стоящим на страже кодекса чистоты семейных отношений.
— Дорогие мои Лена с Борей, — тихим ровным голосом произнес Будяк, приподняв бокал с водкой. — Дай вам Бог! Горько!
— Горько! — завизжала ожившая свадьба с такой радостью, словно впервые в жизни наконец-то дождалась от кого-то умного слова.
— Горько! — радостно заорал я, искренне сожалея об отсутствии традиционного угощения гостей в местных баньках.
Каким бы ни было прекрасным качество косятинского алкоголя, я окончательно проникся ответственностью за предстоящую работу с Будяком. Разве будет легко с человеком, не догадывающимся о том, что желание гостя — закон для хозяина, а тосты полагается провозглашать исключительно с бокалом шампанского в руке?
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
К «Метелице» меня доставили поздним вечером, когда многие косятинцы отдыхают, отказавшись от наглого желания дождаться включения электроэнергии. А раз люди уже легли спать — самое время давать им свет, согласно весьма логично составленному графику. Вот и светится аж тремя окнами отель «Метелица», два из которых находятся в холле.
Скрипя по укатанному снежку, к крыльцу отеля подкатила старенькая «Волга» с белорусскими номерами, из которой выпорхнула сказочная девушка моей мечты в красной шапочке. Она немного повозилась с замком багажника и достала из него две пары обледенелых лыж. Неужели потянет их в свой номер? К чему такая предосторожность, вряд ли местные аборигены совершат ночной налет на автомобиль столь редкой модели исключительно ради того, чтобы разжиться парой лыж. Здесь деревьев полно, лес кругом. Не то что в окрестностях Южноморска, где через пару лет от посадок останутся одни воспоминания в связи с ценами на уголь и доходами колхозников. Вот там бы эти лыжи точно на дрова пустили, тем более, в хозяйстве они столь же остро необходимы, как коньки.
Из-за руля «Волги», кряхтя, выбрался румяный, по-детски пухлощекий дядя, приветливо улыбнулся и сказал:
— Добрый вам вечер.
Мне хотелось ответить: «И вам того же тем же местом», однако сдержало присутствие Красной Шапочки. Девушка смотрела на меня с тем же выражением на задорном личике, как в прошлый раз, когда я справлялся с обязанностью уборщика отеля.
— Вечер действительно добрый, — отвечаю незнакомцу и не удерживаюсь от вопроса: — А вы, простите, любите совершать в темноте лыжные прогулки?
— Карбюратор забарахлил, пришлось повозиться. Спасибо, Аленка помогла. Она просто молодец, ей бы мужчиной родиться...
— Дедушка! — в голосе Красной Шапочки послышался упрек.
Я полностью разделял ее точку зрения. В качестве мужчины Красная Шапочка вряд ли бы вызвала у меня неподдельный интерес, несмотря на изменение сексуальных ориентиров общества до такой степени, что очень многие с радостью устанавливали бы в своих домах под Новый год исключительно голубые ели. Сегодня такое удовольствие стоит около двухсот долларов; мне оно, конечно, по карману, однако предпочитаю этим елям традиционные елки зеленого цвета, а красных шапочек — голубым принцам.
— Позвольте представиться, Филипп Евсеевич Чекушин, подполковник в отставке.
Свое отставное звание дядя Филя чеканил с такой гордостью, словно это был чин, следующий после фельдмаршала. Мне захотелось вытянуться перед ним во фрунт и отрапортовать по всем правилам, но, к великому несчастью, мне не пришлось отбывать срок в армии, а значит, хвастать больше нечем.