Джоди Пиколт - Последнее правило
Сегодня я, находясь в таком ужасном состоянии, пошел в школу по единственной причине — мама настоит на том, чтобы я остался дома и не ходил к Джесс, а этого я допустить не мог. Я должен отдать ей сотовый. И при личной встрече я смогу узнать, почему она не отвечает на электронные послания.
Обычно в обязанность Тео входило провожать меня до городка Вермонтского университета, который находится всего в километре от школы. Он провожал меня до комнаты Джесс, которую она для меня всегда оставляла незапертой, чтобы я мог подождать, пока она освободится после занятий по антропологии. Иногда, пока жду, я выполняю домашние задания, иногда читаю газеты на ее письменном столе. Однажды я брызнулся ее духами и остаток дня ходил, а вокруг меня витал ее аромат. Потом появляется Джесс, и мы отправляемся в библиотеку, временами в студенческий совет или в кафе на Черч-стрит.
Я могу и во сне добраться до комнаты Джесс, но сегодня (когда мне на самом деле необходима помощь Тео, чтобы добраться по новому адресу) он ушел из школы, потому что заболел. Он находит меня после шестого урока и говорит, что паршиво себя чувствует и пойдет домой умирать.
«Не ходи, — говорю я. — Мама расстроится».
Моей первой реакцией было спросить его, а как же мне добраться к Джесс, если он заболел и идет домой. Но тут я вспоминаю слова Джесс, что я не пуп земли и поставить себя на место другого человека, влезть в его шкуру — часть социального взаимодействия. (Не буквально. Я не смогу влезть в шкуру Тео. У меня 50-й размер, а у него 46-й.) Поэтому я желаю Тео выздоравливать, а сам иду к школьному психологу, миссис Гренвил. Мы изучаем карту, которую нарисовала Джесс, и решаем, что мне следует сесть на автобус № 5 и выйти на третьей остановке. Джесс даже начертила маркером дорогу от автобусной остановки к ее дому.
Оказывается, карта очень подробная, пусть даже и сделана не в масштабе. Я выхожу из автобуса, поворачиваю направо у пожарного гидранта, потом отсчитываю слева шесть домов. Новое временное жилище Джесс представляет собой старый кирпичный дом, поросший плющом. Интересно, а она знает, что усики плюща прорастают сквозь известь и кирпич? Стоит ли ей рассказать? Если бы такое сказали мне, я бы по ночам лежал в постели и боялся, что на меня обвалится весь дом.
Я продолжаю нервничать, нажимая кнопку дверного звонка, потому что никогда раньше не видел этот дом изнутри, — от этого мне кажется, что кости превращаются в желе.
Никто не открывает, поэтому я иду к черному входу.
Бросаю взгляд на снег и запоминаю увиденное, но не это сейчас главное, потому что Дверь Не Заперта, а это означает, что Джесс меня ждет. Я сразу успокаиваюсь: совсем как в общежитии; я войду и буду ждать, а когда она вернется, все встанет на свои места.
Джесс только два раза сердилась на меня, и оба раза это случилось, когда я ждал ее возвращения. Первый раз — когда я вытащил из шкафа всю ее одежду и разложил вещи в соответствии с электромагнитным цветовым спектром, как свою. Второй раз — когда я сидел за ее письменным столом и заметил ошибку в вычислениях, которые она производила. Она половину задачи решила неправильно, поэтому я ошибку исправил.
Именно Тео дал мне понять, что законы насилия базируются на угрозе. Если существует настоящая опасность, есть два пути:
1. Возмездие.
2. Противодействие.
Из-за них я и попадаю в беду.
Меня отправили в кабинет директора за то, что я ударил мальчика, который бросал в меня бумажным самолетиком на уроке английского. Когда Тео уничтожил одно из проводимых мною криминалистических исследований, я отправился в его комнату с ножницами в руках и методично разрезал на кусочки его коллекцию комиксов. Однажды в восьмом классе я понял, что группа школьников смеется надо мной. Меня как будто перемкнуло, я обезумел от ярости. Забился в уголок школьной библиотеки, составил список людей, которых ненавижу, и написал, как бы я хотел, чтобы они умерли: от удара ножом в раздевалке; от взрыва бомбы, засунутой в шкафчик; от отравления цианидом, подсыпанным в диетическую колу. Как и всякий больной синдромом Аспергера, я крайне организован в одном и совершенно неорганизован в другом: эту бумажку я, к счастью, потерял. Возможно, кто-то (даже я сам) выбросил ее, но ее нашел учитель истории и отнес директору, который тут же вызвал в школу мою маму.
Она кричала на меня целых семьдесят девять минут — в основном, как она оскорблена моим поступком. Она еще больше рассердилась из-за того, что я искренне не мог понять, почему ее расстраивает то, что я делаю. Она отобрала десять моих блокнотов с «Блюстителями порядка» и страницу за страницей уничтожила в бумагорезательной машине, и внезапно я совершенно ясно понял ее намерения. В тот вечер я настолько разозлился, что, когда мама спала, перевернул корзину с изрезанной бумагой прямо ей на голову.
К счастью, меня не исключили из школы — большинство учителей знало меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я не представляю угрозы для окружающих, — но урока, который мне преподала мама, оказалось достаточно, чтобы я больше не повторял подобных ошибок.
Я говорю все это, чтобы вы поняли: импульсивность — симптом, присущий людям с синдромом Аспергера.
А импульсивность никогда ни к чему хорошему не приводит.
ЭММА
Мне разрешается работать над рубрикой дома, но каждый вторник я должна торопиться в город на встречу с редактором. Большей частью это задушевные беседы: она рассказывает о неприятностях в своей жизни, ожидая, что я дам ей совет, как даю в журнале основной массе читателей.
Я не против, потому что считаю: один час в неделю поработать психотерапевтом — очень выгодный обмен на зарплату и медицинскую страховку. Но это также означает, что по вторникам, когда Джейкоб встречается с Джесс, уже она отвечает за то, чтобы вовремя привезти его домой.
Сегодня вечером, не успела я переступить порог, как вижу в кухне Тео.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, щупая ладонью его лоб. — У тебя температура?
Я звонила домой из Берлингтона, как всегда делаю, выходя с работы, и узнала, что Тео заболел и сейчас не в себе, потому что он ушел из школы, совершенно забыв, что должен сегодня отвести Джейкоба на встречу с Джесс. Второй звонок, в школу, помог мне сохранить самообладание: миссис Гренвил разговаривала с Джейкобом и посоветовала ему, на какой сесть автобус, чтобы добраться до нового жилища Джесс. Она заверила, что Джейкоб чувствовал себя уверенно, отправляясь туда один.
— Простудился, — говорит Тео, уклоняясь. — Но Джейкоба еще нет, хотя уже половина пятого.
Больше он может ничего не говорить: Джейкоб скорее даст руку на отсечение, чем пропустит серию «Блюстителей порядка». Но сын опаздывает всего на пятнадцать минут.
— Он встречается с Джесс на новом месте. Вероятно, теперь она живет чуть дальше, чем находится ее общежитие.
— А если он туда так и не попал? — спрашивает явно обеспокоенный Тео. — Я должен был остаться в школе и проводить его, как обычно…
— Дорогой, ты заболел. Кроме того, миссис Гренвил считает, что Джейкобу представилась отличная возможность проявить независимость. Кажется, у меня есть в компьютере новый телефон Джесс; я могу ей позвонить, если это тебя успокоит.
Я обнимаю Тео. Я уже давно не обнимала младшего сына: когда мальчику пятнадцать лет, он избегает телесных проявлений родительской любви. Как приятно, что он волнуется за Джейкоба! Между ними существуют разногласия, но в глубине души Тео любит старшего брата.
— Я уверена, что с Джейкобом все в порядке, но рада, что ты о нем беспокоишься.
И в это мгновение я принимаю поспешное решение отплатить Тео за добрые чувства к Джейкобу.
— Давайте сегодня пойдем в китайский ресторанчик! — предлагаю я, хотя мы не можем себе позволить ужинать в ресторанах, к тому же Джейкобу непросто угодить с блюдом, приготовленным не мною.
На лице Тео отражаются смешанные чувства, потом он кивает.
— Было бы круто, — угрюмо бросает он и выскальзывает из моих объятий.
Открывается дверь в прихожую.
— Джейкоб? — окликаю я и выхожу навстречу сыну.
На мгновение у меня пропадает дар речи. Глаза у сына дикие, из носа течет. Он хлопает руками по бокам, отпихивает меня к стене и убегает в свою комнату.
— Джейкоб!
Дверь его спальни не запирается, я вырезала замок несколько лет назад. Сейчас я толкаю дверь и обнаруживаю Джейкоба в шкафу, под свисающими рукавами рубашек и брюками. Он раскачивается вперед-назад, из горла вырывается высокий, гнусавый звук.
— Что случилось, малыш? — спрашиваю я, опускаясь на колени и залезая к нему в шкаф. Крепко прижимаю его к себе и начинаю петь: «Я застрелил шерифа… но не убивал его помощника».
