Иори Фудзивара - Тьма на ладони
– Сиода? Банда якудзы?!
– Она самая… Одна из старейших в Японии. А он уже четвертый в династии. И теперь возглавляет не только Сиоду, но и весь клан Минамото.
– Минамото?! – Санада выпучил глаза. – Под которым весь район Канто?[23]
– Эй, ты чего разорался? Прикуси язык! Или вон тот верзила тебе его мигом укоротит.
– Прошу прощения! – тут же притих Санада. – Но что этот мафиози делает на похоронах нашего президента?
– Не знаю, не знаю… Это уж не в моей компетенции. Я-то сразу почуял неладное. Не зря здесь полиция ошивается.
– Какая полиция?
– А вон те двое, за воротами. Каждого посетителя глазами ощупывают. Я еще до службы к ним подошел, спросил, что да как… Мы, говорят, участковые из Адзабу. Не волнуйтесь, дескать, мы вам не помешаем. Вежливо так ответили. Ну я и отстал. Хотя могу спорить: на самом деле эти парни из отдела по борьбе с бандитизмом.
– Ох… А я и не заметил. Но разве господин президент был связан с якудзой?
– Кто его знает. Еще в восемьдесят втором, после принятия поправки насчет сокайя,[24] он официально заявил, что не имеет к якудзе отношения. Тогда его как раз избрали гендиректором… Может, за это ему в дом и подкидывали дохлых собак и кошек. Обычно так якудза своих предателей метит… Давно это было, я мало что знаю. Но слухи ходили. Может, из тех времен отголоски? Трудно сказать. Но о том, что их главный на поминки заявится, никто и подумать не мог! Такие птицы, как Сакадзаки, на людях светиться не любят…
– Что ж, он и правда такой великий?
– Какой есть. Мало того, что весь клан Минамото под себя подмял, так еще и сын самого Кётаро Сакадзаки! В этой стране ты не найдешь ни одного директора дзайбацу,[25] который не знал бы его папашу. Да ты и сам небось о нем слышал, даром что начальник отдела…
Санада судорожно сглотнул.
– Да уж, слыхал. Самый великий сокайя, олигархов разводил. Когти даже в политику запустил. Кажется, у него еще кличка такая была – Фиксатор. Лет пять уж как на том свете…
– Точно. Когда помер, ему уже за девяносто было. Сынок сперва отцову банду возглавил, а потом и остальных под себя подмял. Уж не знаю, какими способами. Может, у них это по наследству передается… В общем, создал новый клан по модели кансайского.[26] Клан Минамото работает очень гибко – хоть и контролирует ведущие корпорации страны, своих подопечных друг с другом не ссорит. Со всеми договаривается по-хорошему. А потому и с поличным их поймать очень трудно. Про папашу Кётаро какие только слухи не ходили! А наружу так ничего и не выплыло. Вот если б еще сынок вел себя, как родитель, и не высовывался, – всем бы проще было…
– Сын Фиксатора?! – ошарашенно пробормотал Санада и наконец заткнулся.
Девушки за столиком регистрации начали поглядывать в нашу сторону. С явно испуганными лицами. Похоже, уловили кое-что из этого разговора. По крайней мере, Охара точно подслушивала.
Одзаки ушел: за спиной постепенно затихли шаги. Вскоре его фигура вновь замаячила у ворот. И тут Санада заметил меня:
– А-а, Хориэ! Явился-таки? Что, уже выздоровел?
– Худо-бедно…
Санада собрался было что-то сказать, но тут же захлопнул рот. В дверях дома опять появился седой. Неторопливо обулся и так же медленно зашагал обратно к воротам. Одзаки снова отвесил ему поклон. Старик даже не повернулся. Когда он исчез, финдиректор выпрямился и шумно перевел дух.
Особо важные гости постепенно разъехались, и рядовые сотрудники выстроились в цепочку у входа. Я отошел от Санады и снова встал в очередь. Все-таки в доме по-прежнему дежурил Какисима, а в мой первый заход нам пообщаться не удалось.
– Шеф? Вы что, уже поправились?
Я обернулся. Охара стояла в очереди сразу за мной.
– Успею еще. А пока терплю.
– В живых останетесь?
– Да уж как-нибудь… Пропущу где-нибудь стаканчик да и спать завалюсь.
– Стаканчик? – Она покачала головой. – А завтра что делать будете?
– Не знаю пока. Посмотрю по самочувствию. Если с утра не выйду, отметь в расписании, что я взял выходной.
– Хорошо… Вам, кстати, сегодня в обед звонили.
– Кто?
– Какая-то женщина. Я сказала, что вы отдыхаете и я могу что-нибудь передать. Но она повесила трубку. Даже не назвалась…
– Сколько лет примерно?
– Не старушка. Но и не девочка.
– Что – женщина без возраста?
Она улыбнулась уголком губ:
– Не знаю, есть ли у нее возраст. Но вроде постарше меня. Голос низкий, грудной. Никого не вспоминаете?
– Трудно сказать. У меня всяких подруг хватает.
– Не так много, чтобы нос задирать… За два года я вас еще ни разу не соединяла с женщинами по личным вопросам!
– На этом свете, поверь, тебе еще много чего не известно.
– Шеф!
– Ну, чего?
– У вас из носа течет. Будете так ходить – от вас последние подруги разбегутся!
Она достала из сумки пачку бумажных салфеток. Я вытащил пару-тройку и вытер нос.
Подошла моя очередь, и я опять вошел в дом. Какисима все так же стоял у входа в зал и кланялся каждому вне зависимости от возраста и положения. Я тронул его за локоть. Мы отошли в сторонку, и он с удивлением посмотрел на меня:
– Ты чего?
– Какого черта этот якудза приходил?
Он нахмурился.
– Ты о Сакадзаки?
– Так ты его знаешь?
– По имени и в лицо, не больше. Но заметил сразу.
– И что он здесь забыл?
– Понятия не имею. Компания от рэкетиров давно отделалась. Сам же Исидзаки с ними порвал, и мы с тех пор придерживаемся его политики. Так что у меня и самого челюсть отвисла. А что делать? Не выгонять же…
– Хм-м, – задумался я.
Он как-то странно посмотрел на меня.
– А может, ты с ним знаком?
– Как сказать… Признаюсь только тебе: когда-то пересекался. Очень давно.
Он немного подумал.
– Ладно. Об этом позже поговорим. Оклемайся сперва. Видок у тебя ни к черту…
– Да ладно. Это как раз ерунда. Лучше скажи, что там с копией фильма.
– Сын Исидзаки сказал, что личные вещи начнут разбирать завтра, как служба закончится. А закончат через три недели, к официальным поминкам. Так что эти поиски времени займут будь здоров. Не говоря уж о том, что кассет Исидзаки наснимал целую гору. Я предложил помочь, да он очень вежливо отказался… Но тут уж ничего не поделаешь. Частная жизнь все-таки.
Он, похоже, забыл, что через три недели я уже не буду сотрудником компании.
– А секретаршу его расспрашивал? Куда он в последний день выходил и так далее…
– Конечно. Сразу после твоего звонка он отправил ее в универмаг на Нихонбаси. Попросил купить новый галстук. Мы потом с ней вместе проверили – этот галстук так и висит в шкафу.
– А потом, когда она вернулась?
– Потом ему кто-то звонил. Ни кто это был, ни о чем они говорили – она, конечно, не знает. Но после того, как она их соединила, лампочка на ее телефоне очень долго не гасла. Потом Исидзаки сказал ей, что скоро придет, и куда-то вышел. Звонили ему в три часа, а вернулся он почти в пять. Особенно ее удивило, что он не сообщил, куда и зачем уходит.
– А дальше?
– Дальше не очень понятно. Около шести Нисимура попрощалась с ним и ушла домой, а он, похоже, остался по каким-то делам.
– Ну так я скажу, по каким делам. Говорят, в семь часов он спустился к нам на этаж. Там оставалась только Мари Охара…
Что случилось в конторе, лучше не скрывать. Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает. Какисима вытаращил глаза:
– Зачем бы он заходил в рекламный?
– Как показалось Охаре – возможно, перед тем как покончить с собой, его пробило по ностальгии. И он решил заглянуть туда, где когда-то работал…
– Ну что ж. Тоже не исключено.
– И вот еще что… Полиция ничего не выпытывала?
– Да нет. По-моему, они уже считают дело закрытым.
– Как знать. Два копа с чугунными мордами сегодня весь вечер у дома ошивались. Да и ты говорил, что следователь из Второго отдела в ночь смерти сюда притащился. Кажется, на его счет у тебя были какие-то догадки?
Похоже, он удивился. И, понизив голос, переспросил:
– Здесь были копы?
– Ну да… Сам же рассказывал: после того как Исидзаки порвал с рэкетирами, якудза ему травлю устроила. Может, полиция опасалась каких-нибудь инцидентов?
– Возможно. Только знаешь… Наверно, нам больше не стоит во всем этом ковыряться.
Я посмотрел на него. Он задумчиво потер подбородок.
– А? Как думаешь, Хориэ?
– Ты о чем?
– Даже если мы поймем мотивы его самоубийства, это ни к чему не приведет.
– Не понимаю.
– Я вот сейчас здесь стоял… Люди прощались с ним, а я то и дело смотрел на его фотографию. Мягкая улыбка, доброе лицо… И я подумал: что бы там ни осталось после смерти – его настоящих мотивов нам все равно никогда не понять. Конечно, что-нибудь остается всегда. Но если мы будем это исследовать и анализировать – вряд ли старик обрадуется на том свете. Лучше оставить его душу в покое. Вот к чему я пришел, пока здесь стоял…
