Сергей Белошников - Ужас приходит в полнолуние
— Шестой год, товарищ майор, — спокойно ответил я.
— Ладушки. Валяй дальше.
— Директором детского дома Бутурлин стал где-то году в семидесятом. А до этого был географом-картографом. По работе много путешествовал, часто бывал за границей. Составлял карты, исследовал всякие там труднодоступные районы. В Индии, в Африке. Потом подцепил какую-то непонятную тропическую болезнь, в очень тяжелой форме. Но сумел выкарабкаться. И жаркие страны для него сразу же закрылись. А вот жена его умерла. От той же болезни. Остался сын. И тогда он сменил профессию, пошел в директора детдома и занялся воспитанием сирот. Да, еще он воевал. Имеет награды.
— Где это ты все умудрился раскопать? Да еще так быстро? — подозрительным тоном спросил Терехин.
— Вы же знаете, товарищ майор, у меня в поселке есть кое-какие источники, — уклончиво ответил я.
Как же, стану я ему своих информаторов раскрывать. Только по письменному приказу. Или в случае крайней необходимости. А тем более того, кто мне все это поведал.
— Источники, — хмыкнул Терехин. — Скрытный ты, оказывается, Михайлишин.
— Я не скрытный, товарищ майор. Но это мои источники. Лично мои.
— Ты что, обиделся? — слегка удивился Волкодав.
— Нет.
— Правильно — за шутку не сердись, в обиду не вдавайся. На начальство обижаться нельзя, сынок. Его только можно про себя материть. Или тайком подсиживать. Но ты вроде не по этому делу, верно?
— Верно.
— А вообще — что он за человек, Бутурлин?
Я на минуту задумался. И продолжил, по-прежнему глядя не на майора, а на дорогу:
— Не очень общительный. Ведет довольно замкнутый образ жизни. Умный. Гордец. Живет один. Жена, как я говорил, умерла очень давно, после этого он так и не женился. Правда, в поселке летом живут близкие родственники — сын с женой и дочкой. То есть — внучкой Бутурлина. Внучка большую часть времени, по крайней мере последнюю неделю, проводит у деда. Они очень дружны. Сын — членкор, занимается наукой. Насколько я понял, исследованиями в области лазерных технологий. Деньги зарабатывает большие. Его жена — доктор медицинских наук, гинеколог. Тоже работает — в частной клинике в Москве. Совместное предприятие.
— А эти данные откуда? Тоже личные источники? — перебил меня Терехин.
— Тоже.
— Дальше.
— Они живут отдельно от Бутурлина. У них здесь тоже дача. Большая. Построили пять лет назад. Скорее даже загородный дом, чем дача. Сам Бутурлин, я уже говорил, тщательно следит за здоровьем: регулярно бегает по утрам, зимой ходит на лыжах.
— Еще что?
— Бутурлин — заядлый охотник. Они с Пахомовым, ну, с убитым, каждый год сезон открывали…
В это время, по случайному совпадению, мы как раз проезжали мимо конторы охотхозяйства, где до выхода на пенсию трудился покойный Пахомов. На кирпичной стене висело что-то красно-белое, выцветшее, бывшее раньше радостным лозунгом. Теперь от него осталась китайская грамота: «Товари… …раним род… природу!»
— Охотник, говоришь? — сказал Терехин, мельком взглянув на остатки лозунга.
— Да, товарищ майор.
— Оружие у него есть?
— Да. Зарегистрировано, все по закону, товарищ майор.
— Какое оружие?
Я решил слегка отыграться на Терехине за все его сегодняшние наезды. И ответил коротко, хотя здорово рисковал, потому что Волкодав — человек злопамятный:
— Увидите, товарищ майор.
При этом я не сдержался и невольно улыбнулся. Чуть-чуть улыбнулся, но он сразу это засек.
— Что значит — «увидите»? — тут же заледенел Волкодав. — Ну-ка, сынок, объясни.
— Трудно объяснить, товарищ майор. Да вы сами все на месте поймете.
— Все темнишь, Михайлишин. Ладушки, увидим.
Я промолчал. Волкодав постучал пальцем по передней панели машины:
— По доверенности водишь?
— Нет, товарищ майор. — Я невольно засмущался. — В лотерею выиграл. Давно уже.
— Ну-у! — удивился Терехин. И внезапно, без перехода поинтересовался: — А родители у тебя живы-здоровы?
— Да. В Кропоткине живут, у меня на родине. Есть такой город в Краснодарском крае. Кропоткин.
— Везунчик ты, Михайлишин, — подозрительно ласковым тоном сказал Волкодав, и я сразу насторожился. — Родители, слава богу, живы, машина есть, крыша над головой есть… Здоровья хоть отбавляй, молодой, перспективный… А чего в холостяках ходишь?
Вместо ответа я крутанул баранку и притормозил возле выкрашенного белой краской штакетника, за которым на аккуратных клумбах цвели пионы, розы и еще множество разнообразных цветов. Над ухоженной лужайкой с легким шорохом вращался разбрызгиватель, посылая вокруг себя веер сверкающих на солнце тонких водяных струек и создавая некую иллюзию прохлады. В изумрудной траве сияли капельки воды. Чуть слышно гудел моторчик разбрызгивателя.
А дальше, за кустами сирени и жасмина виднелся большой, послевоенной, насколько я знал, постройки двухэтажный особняк с мезонином. Он стоял в самом конце Сиреневой улицы. С левой стороны к ограде большого сада вплотную подступал лес. За домом и садом виднелся некошеный пойменный луг, речка Сутянка и за ней — снова лес. Чистые стволы березок светились на фоне темно-зеленого ельника.
— Здесь, товарищ майор.
Я заглушил двигатель и поставил машину на ручной тормоз. Обойдя «Жигули», я толкнул калитку, пропуская Терехина вперед. И громко позвал:
— Хозяин!..
Никто не отозвался.
— Николай Сергеич! — снова крикнул я.
И опять ни звука. Только шелестела под слабым ветерком скукожившаяся от жары листва.
— Как же так? Дома его, что ли, нет? — Я невольно растерялся. — Я ж ему звонил, предупреждал!
— Ох, Михайлишин, — презрительно сплюнул Волкодав, вытащив из рта неприкуренную сигарету. — Ни хрена, я чувствую, тебе доверить нельзя. Ни хрена!
— Но, товарищ майор…
Но я не успел закончить.
— Ба-а-а! Какие у нас гости! — раздался невесть откуда молодой, веселый голос.
Глава 6.ТЕРЕХИН
Мы с Михайлишиным разом обернулись.
От ухоженной клумбы с розовыми пионами поднялась стройная высокая девица лет двадцати, не более.
Я невольно крякнул.
На ней были шорты, сделанные из обрезанных выше колена вылинявших джинсов и фирменная желтая майка Йельского, насколько я смог прочитать, университета на тонких бретельках. Майка открывала загорелые округлые плечи и плотно обтягивала высокую полную грудь. Судя по нахально проглядывающим сквозь ткань соскам, под майкой больше ничего не было. Выгоревшие добела волосы девицы стягивала эластичная зеленая лента под цвет чуть раскосых глаз. А глаза были хитрющие и ехидные, особенно когда она смотрела на меня.
Кто она Бутурлину? Для дочки слишком молода. Значит, скорее всего внучка. Явно приехала из Москвы — раньше я ее не встречал. Хотя в академпоселок на лето приезжают сотни таких барышень.
На руках у нее были длинные резиновые перчатки, перепачканные землей. Эта соплячка задумчиво покачивалась на носках, переводя бесцеремонный взгляд с Михайлишина на меня и обратно. Я, как мог приветливее, улыбнулся наглой девице. Потому что мгновенно решил держать с ней ухо востро. Я сразу понял — стопроцентная гарантия, что в этом пруду водятся черти. Потом я услышал легкий, еле слышный вздох и покосился на Михайлишина.
Мой бравый участковый стал похож на вареного судака. Я ухмыльнулся и незаметно толкнул Михайлишина локтем в бок. Участковый очнулся и весьма неуверенно промямлил:
— Привет, а это я…
— Добрый день, Антон, — вежливо ответила девушка. — Вы к дедушке, насколько я понимаю? Сейчас я его позову.
Нахально покачивая задницей, девица пересекла аккуратно подстриженную лужайку. Она остановилась напротив двух ступеней, ведущих к широкому, во всю стену, французскому открытому окну. И заорала:
— Дед! За тобой пришли! Выходи сдаваться!..
Я не ошибся. Внучка.
Послышались неторопливые шаги, и на ступенях в проеме окна появился человек.
Он был высок и подтянут. На загорелом худощавом лице под густыми пшеничного цвета бровями выделялся чуть длинноватый, с горбинкой нос. Квадратный, без старческой дряблости подбородок и четко очерченные губы. Тонкая полоска светлых усов. Слегка выцветшие ярко-синие глаза глядели совершенно по-молодому. Честно говоря, во всем облике этого человека не было и намека на то, что я подразумевал под «стариканом». Если бы не седая, ухоженная, без единого намека на лысину шевелюра да мелкая сеть морщин у глаз и на шее, то Бутурлин вполне мог бы сойти за моего ровесника.
То, что это именно Бутурлин, мне стало понятно с первого взгляда.
Широкие и костистые плечи Бутурлина облегала бежевая коттоновая рубашка, заправленная в идеально выглаженные фланелевые брюки. На ногах были легкие летние туфли. Завершал его стильный и не совсем дачный наряд цветастый шейный платок в тон рубашке. На мой взгляд, Бутурлин выглядел чистой воды московским пижоном, и мне это сразу не понравилось. Слишком уж элегантен был этот старик, слишком уж был из другого, чужого для меня мира. К тому же — и это я тоже отметил — в том, как Бутурлин стоял, как спокойно смотрел на нас с Михайлишиным, чувствовалась порода, которую не приобретешь никакими деньгами и даже воспитанием, пусть и очень хорошим. Порода и уверенность: от Бутурлина — я это ощущал всей кожей — мощной волной исходила внутренняя сила.
