Эл Ригби - Ночь за нашими спинами
Но если спущусь, то неминуемо встречу Элмайру или Хана. И опять состоится какой-нибудь бессмысленный разговор, расспросы глаза в глаза. Нет. Лучше побыть отдельно друг от друга. В этом нет ничего плохого. Эти короткие паузы – одна из полезнейших вещей, без которых любая дружба рано или поздно начинает гнить.
Тук-тук.
Негромкий стук в балконную дверь – моя комната единственная, где есть балкон. Я сама выбрала ее еще до того дня. Это казалось крутым – начинать утро не с пробежки, как толстые городские курицы, а с полета. Теперь необходимости в балконе нет и можно уступить комнату Кики, но для переезда нужно переносить слишком много мебели. И рвать слишком много нитей.
Я встаю, пересекаю комнату и вглядываюсь в залитое дождем стекло. И вижу чью-то улыбку…
Здесь ужасно льет. Я же могу простудиться.
Я сразу же тянусь к щеколде. Пальцы почему-то дрожат.
– Сейчас! Я … Да что такое!
Наконец задвижка поддается. Дверь медленно открывается, наполняя комнату шумом ливня. Передо мной стоит Джон Айрин, прикрывая ладонью чашку с дымящимся какао. Моей любимой гадостью.
Он сбрасывает капюшон. Я торопливо отступаю назад, пропуская его, и забираю чашку. Ну же, Эшри, будь естественной, в своем репертуаре.
– Зачем… что… ты здесь делаешь? – Как обычно, я задаю идиотский вопрос.
– Я тебя не разбудил?
Вопрос на вопрос. Хотя можно списать это на заботу и даже счесть милым. Но не стоит сдаваться! С верху на два вопроса я, вдохнув аромат какао, припечатываю третий:
– Как ты догадался, что я вот уже минут десять мечтаю о нем?
Он негромко смеется, я же фыркаю в ответ. Пауза… но неловкости почему-то нет. Я с наслаждением отпиваю из чашки, ощущая, как тепло разливается по всему телу, снова усаживаюсь на кровати и добавляю:
– Телепатия?
– Просто знаю, что ты его любишь. Особенно когда вот такая погода.
– Люблю…
Он устраивается в кресле, в котором утром сидела Элмайра.
– Ты… расстроена?
Хм. Мне нравится, как Джон задает вопросы. Так, что на них можно не отвечать. Он никогда ничего не требует, и уже это отличает его от остальных. Вот и сейчас я неопределенно склоняю голову к плечу – это можно воспринять и как «да», и как «нет», и как «иди к черту» при наличии воображения. У Джона оно явно есть.
– Элмайра попросила проверить, все ли в порядке.
– Ах, вот как?
Я ставлю чашку на тумбочку. Слишком резко.
– Если честно… – некберранец продолжает, не реагируя на мой не совсем довольный тон, – она сказала пройти сквозь стену. Но я решил, это будет невежливо, к тому же она забыла, что ты сразу запустишь сгусток пламени мне в лицо.
– Как мило. – Я снова тянусь к какао. – Очаровательное проявление командного духа.
– Да?
– Да!
Я стараюсь быть веселой. Улыбаюсь. Значит, он пришел по ее просьбе? Какая трогательная забота, черт возьми! То, что надо.
– Ты поступил благоразумно. Я бы хорошенько тебя поджарила, сунься ты сквозь стену.
– Не сомневаюсь. И это тоже было бы разумно, Эшри.
Я вглядываюсь в его спокойные синие глаза и ловлю себя на мысли: а ведь я не злюсь, ни капли. Я слишком рада такой компании, чтобы думать об Элм и ее дурацкой привычке делать добро чужими руками. В конце концов, с чего Джону Айрину самому являться в мою комнату, да еще и ночью? У нас не те отношения. К сожалению… Даже близко не те. Поэтому улыбка дается мне намного легче, чем раньше, и я говорю:
– Спасибо, правда. Какой поганый день…
Он молчит и слушает меня. Неожиданно для самой себя я продолжаю:
– Знаешь про сегодня? Этот ублюдок Глински… я его прибью!
Джон кивает и подается чуть ближе. Его голос звучит несколько глухо:
– Почему?
Честно говоря, я удивлена этим вопросом. Но я все же отвечаю после некоторой паузы:
– Наверное, потому, что не понимаю таких, как он.
Как можно их понимать? И даже… любить? В от Элм, кажется, любит. Любит исполосованного шрамами монстра, а еще любит его врага, с появлением которого не только в моей жизни, но и в Городе снесло разом все крыши. Впрочем… Элм любит много странных вещей и существ.
– Все изменилось вокруг нас и…
…у нас с ней.
Я произношу это вслух. Я знаю, что Джон обычно не читает мои мысли, но сейчас он наверняка услышал отголосок, прячущийся в короткой фразе.
– Она волнуется за тебя.
– Мне не нужно, чтобы за меня волновались. Я хочу, чтобы мне доверяли.
– Думаешь, одно возможно без другого?
Не поднимаясь, я тянусь и беру с тумбочки дневник. Пару мгновений держу его в руках и закидываю под кровать. К чудовищам. К пыли. К мыслям.
– Прощаешься с прошлым?
– Пытаюсь. – Я снова прячу ладонь под теплую подушку. – Там ему самое место.
– Под кроватью?
– Хотя бы.
– Элмайру ведь туда не спрячешь.
И он снова усмехается. Без сарказма, скорее понимающе. Некоторое время мы оба молчим. Я пью, стараясь не хлюпать и не чавкать слишком громко, а он сидит, сцепив длинные пальцы и слегка опустив голову. Я перевожу взгляд на окно. Дождь резко сменился снегом, который, как всегда, похож на пепел: большие сероватые хлопья, застывающие на крышах и асфальте.
– Джон, слушай, я никогда не спрашивала, но… – я отставляю почти пустую чашку, – ты был на Земле?
Без особого удивления он кивает:
– Пару раз. У землян особенное внутреннее время. Они очень быстро менялись, намного быстрее нашей расы.
– И какая она, эта Земля? Вообще, она есть? И ли Элм, Вуги, Бэни… они психи?
Джон хмыкает и явно с трудом сдерживает улыбку:
– Они психи. Но Земля есть. И она красивая. Голубая, потому что там очень много воды. Не только одно озеро.
– А люди отличаются?
– Ну, они примерно такие же. Со своими недостатками и своими сильными сторонами. А почему ты вдруг спрашиваешь? Думаешь вступить в партию Свободы?
Я вяло дергаю ногой в воздухе, конечно, не с целью лягнуть Айрина, но все же возмущения не скрываю.
– Меня тянет туда. Не в партию. На Землю. А ты что, не хотел бы пожить там подольше?
– Не знаю. – Он задумчиво переводит взгляд на падающий снег. – Город стал для меня домом. И он меня устраивает.
– Но Джон… ты заслуживаешь лучшего дома.
– А чем этот так плох?
Простой вопрос, а я опять в тупике. Сколько бы я ни говорила… все не то. Здесь при кажущейся скудности ресурсов нет голода. Тут мало болеют. Все стойко принимают все странности и устраивают красивые парады. Это не ад, которым пугают священники, хотя белых тварей можно считать демонами. Нет… Просто здесь много темноты. И никто не может пообещать, что завтра она тебя не сожрет.
– Но дороги никуда не ведут, а ангелы мертвы.
Да, я не тяготилась этим раньше, пока у меня не отняли небо. Теперь для меня нет ничего, кроме «Алой звезды», штаба, Камелота и острова. И это все как декорация, на фоне которой делят власть два ублюдка. Наверняка в глубине души они понимают, что даже это не имеет смысла. Возможно, отыграв спектакль, они колются или напиваются. Может, даже вместе, в одном баре.
– Почему ты любишь это место, Джон? – спрашиваю я тихо.
И получаю такой же тихий ответ:
– Кто-то должен. А ты устала. Спокойной ночи, Эшри.
Только сейчас я понимаю, что давно закрыла глаза. Они больше не болят, и веки словно слиплись. Мне спокойно, и я уже готова свернуться калачиком. Видимо, просто вымоталась, раз даже не могу спорить.
– Погоди, я сейчас тебя…
Но слова «провожу» вообще не слышно за зевком. Тихо хлопает балконная дверь. Теперь вокруг такая тишина, что мне кажется, будто я слышу, как на улице падает пепел.
Часть II
Худой мир
«И было у короля два сына…»
Я сова. Я уже говорила? Совершенно не утренний человек и никогда не понимала злобных садистов, маскирующихся под милых маленьких жаворонков. Какой смысл вставать в семь утра, нестись куда-то со взмыленными боками и мучить бедных существ вроде меня? Особенно в городе без рассветов и закатов? Да еще и поздней осенью, перетекающей в неуютную гадкую зиму. Но можно подумать, меня кто-то спрашивает. Ха.
По холлу Центрального Пироговского госпиталя мы прошли почти беспрепятственно, лишь немного поругавшись с девушкой из регистратуры. У лифта нас тоже никто не задержал: то ли охранника впечатлило небольшое красное удостоверение Элм, то ли ее виднеющийся из-под бронекорсета бюст, то ли парень с именем Павел на бейджике тоже не выспался и пока не слишком хорошо соображает. Так или иначе, мы на месте. Явно не на том, где я хотела бы сейчас оказаться.
Двенадцатый этаж, отделение травматологии. В палате царит такая тишина, точно мы зависли где-то в безвоздушном пространстве. Даже электронные часы не издают ни звука. Я наблюдаю, как по зеленоватому ковру ползет солнечный луч, и борюсь с желанием задремать. Наконец, косясь на больничную кровать, я сердито предлагаю:
– Надо просто его разбудить.
– Не надо. – Элм, стоящая у открытого окна, оборачивается и подходит. Она задерживается взглядом на койке, где Джейсон Гамильтон, мне на зависть, видит десятый сон. – Пусть отдохнет. Он такой красивый…
