Евгений Крестовский - Холодное солнце
– Это правда…
– Думаешь, на фабрике заметят, что слиток подменили? – Пак повернулся к товарищу.
– Нет. Их нельзя отличить. Русский уверял, что никто не заметит разницы. Только с прибором можно. Слитки упакованы, так что уже никто ничего не узнает.
– Умереть боишься? – тихо спросил Пак.
– Нет.
– А я немного боюсь. Как это, раз – и тебя больше нет?! Странно!
– Не бойся. Больно только две десятых секунды. Потом ничего. Я в журнале читал…
Косые ждали ночи.
2
– У него были такие страшные раны на лице! – Нина Павловна, заломив руки, заметалась по комнате, словно вновь переживала когда-то увиденное. – Мне кажется, его убили. Убили! – рыдающе выдохнула она в потолок. – Сейчас везде столько лихих людей, тем более в Москве. Правда, в милиции мне сказали, что раны – результат падения.
– Падения откуда? – спросил Донской, нахмурив лоб.
Он выглядел сосредоточенным и старался слушать тетку со всем возможным участием.
– С моста, Глебушка. Его нашли под утро у моста. Лицо, шея обезображены. На фотографии его невозможно было узнать. Сказали, несчастный случай.
– На фотографии? Почему на фотографии? Вы не видели… – Глеб на секунду замялся, подбирая слово, – тела сына?
– Нет. К тому времени его уже кремировали. Ведь он был бесхозный: без документов, без… лица. Поначалу его приняли за бомжа. Я им сразу заявила, что это не Юра, но потом, когда они показали мне его одежду и сумку, в которой была его папка… – Она остановилась у окна и замолчала, держась рукой за штору и глядя на дорожку, по диагонали делящую садик с детской площадкой, словно надеялась увидеть сына, идущего к дому. – И все-таки тот, на фотографии, пусть даже изуродованный, был не Юра. Нет, не он!
Она смотрела на Донского торжествующим взглядом, словно это он, показав фотографии, пытался убедить ее в том, что ее сын разбился, упав с моста. Щеки ее пылали лихорадочным румянцем, глаза были полны упрямства.
– Но ведь одежда… – начал осторожно Донской.
– Да, они показали мне пиджак, на котором я сама пришивала пуговицу. И еще брюки, ботинки. Ну и что из этого?! Я мать и знаю лучше. Это был не Юра!
– Что делать, смерть меняет человека, – попробовал он примирить тетку с фактами.
– Наверное, Глеб, – вздохнула она, как-то сразу сникнув. В глазах ее заблестели слезы. Было видно, что она уже смертельно устала обманывать себя. И все же никто не имел права разрушать ее последнюю иллюзию. – Еще чаю?
– Нет, спасибо… Хорошо, а как же они нашли вас?
– Это я их нашла. Я ждала Юру из Москвы больше двух недель. Он поехал на конгресс и собирался задержаться после его окончания на несколько дней по работе. Брал с собой какие-то материалы – то, над чем работал в последние годы. Юра хотел навестить московских коллег, кажется, какого-то профессора, которому года два назад посылал рукописи своих статей на отзыв. Они так и не вышли! После этого он даже собирался заявиться в министерство. Говорил, что его там обязательно примут, поскольку его открытие – дело государственной важности.
– Открытие?
– Да. Он так говорил. Какие-то руды, что-то связанное с оборонной промышленностью… Когда я поняла, что с ним что-то случилось, тут же заявила в милицию, и они объявили розыск. Буквально через пару дней меня вызвали в Москву. Им помогла сумка участника конгресса. Я ведь писала в заявлении, что Юра поехал на конгресс… – Нина Павловна достала платок и спрятала в него лицо, вздрагивая плечами и совсем тихо всхлипывая. Глеб молчал, глядя поверх ее седой головы. Наконец она успокоилась, вытерла красные от слез глаза. – Давай больше не будем об этом?
– Давайте, – тихо произнес Глеб.
– А ты помнишь, как вы с Юрой дрались? – вдруг со строгой улыбкой, по-учительски спросила она. – Как ты мог драться с двоюродным братом?
– Мальчишки всегда дерутся, выясняя, кто из них главней. Даже если они братья, – улыбнулся Глеб.
– Ну, и кто оказался главней? – На глаза ее вновь навертывались слезы.
– Конечно, он.
Глеб спрятал глаза от теткиного испытующего взора.
– То-то! – выдохнула она, с видимым усилием добавляя в голос бодрые нотки. – Ты ведь едешь в Москву? Надо бы прах его сюда перевезти, чтоб поближе был. Это возможно? Я тут адрес написала и нужные бумаги собрала… Может, ты найдешь людей, которые видели Юру в те последние дни? Вот деньги на дорогу.
Она протянула ему пачку аккуратно разглаженных купюр.
– Что вы, у меня есть деньги. Я же оттуда, из мира капитала, прибыл!
– Спасибо… – Нина Павловна замолчала, глядя в окно. – А Юра был бессребреник. Ты помнишь?
– Да, тетя. Но ведь я не сам…
– Что ты, Глебушка, не оправдывайся! Я ведь не в укор. Просто он всегда был таким. Его и из завлабов-то убрали только потому, что он мешал институтским начальникам торговать фондовыми материалами. И все равно весь Север с его запасами ушел за бесценок твоим капиталистам… Прости. Да, вспомнила, в милиции мне показали акт… – тут она нахмурила лоб, пытаясь подобрать заменитель того страшного слова, которое старательно обходила, но не нашла и, сделав над собой усилие, выдохнула: – вскрытия. Подумать только: он ел всякие острые вещи, миноги, например, которых терпеть не мог, и… курил!
– Но, тетя, под водку да в хорошей компании…
– Вот именно под водку! Ведь он пил только коньяк. И потом, никогда не курил. Но это не самое главное. Главное, что там они обнаружили, – тетка сморщилась, словно откусила от лимона, – нет, ты подумай, – вдруг взорвалась она, – у него в желудке… Бр-р!
– Бр-р? – он растерянно улыбнулся.
– Да-да, бр-р! – торжествующе подтвердила она. – Этого он не смог бы проглотить ни за какие деньги!
– Но что? – спросил Глеб, видя, что тетю понесло; он боялся, как бы это не закончилось сердечным приступом.
– Нет, не могу… Одним словом, гадость! Не хочу даже думать об этом! Нет-нет, он даже пьяным не смог бы это проглотить! Они сказали, что у него чрезвычайно высокая концентрация алкоголя в организме.
– А что ж тут удивительного? После окончания конгресса наверняка был банкет, – заметил Глеб. – У мужиков, тетя, всякое бывает. Тем более, когда подберется компания!
– Да-а, – Нина Павловна с грустью посмотрела на стену, где висел портрет сына. – Думаю, этот банкет его и доконал.
– Все может быть…
3
Бармин встретил этого человека в одной из рюмочных Буферной зоны Объекта, где было много водки, не так много дыма и совсем не попадались косые.
Доступ сюда имели только специалисты Промзоны. Высшее руководство Объекта предпочитало забегаловкам Буферной зоны бары Жемчужины с бассейном, обрамленным пальмами в кадках. Жемчужиной называли небольшую центральную часть Объекта, отгороженную от остальных зданий бетонным забором с колючей проволокой под напряжением и накрытую огромным куполом из стали и стекла. К Жемчужине примыкали здания Лабораторного корпуса, Аналитического центра, а также строения не вполне понятного назначения.
Поначалу это был просто бассейн. Поскольку в Промзоне находилась небольшая ТЭЦ – проблем с теплом и водой у жителей Объекта не было. Но скоро бассейн, как морская раковина, оброс барами и даже искусственными лужайками, которые взяли под общую крышу. Здесь местное начальство грело кости, а их разленившиеся женщины принимали солнечные ванны и перемывали друг другу косточки…
У Бармина был пропуск только в Буферную зону и немного денег, которые он получил от Березы – начальника дружины Поселка, находящегося в ста пятидесяти километрах от Объекта. Бармин привез сюда Березу ради каких-то неотложных дел. Перед тем как сгинуть среди кадок с пальмами, начальник дружины сказал Бармину, что будет только на следующий день.
В довольно грязной рюмочной, где распоряжались мрачный человек с лицом мизантропа и его помощники, косолапо исполнявшие функции официантов, Бармин присел за столик, за которым «отдыхали» трое.
Двое были уже изрядно пьяны.
– А ведь косые опять побег готовят! – говорил один, с обвислыми украинскими усами, своему раскисшему от выпитого товарищу. – Неделю назад двух собак отловили. Я думал, съели. У них такой деликатес не залеживается. А вчера зашел в каптерку – дай, думаю, проверю, чем это так воняет? Открываю дверь, а собачки эти ободранные над печкой висят. Сушатся или коптятся…
– Ну и что? – округлил глаза товарищ.
– А то, что если сразу не съели да еще сушат, значит, драпать собрались. Может, уже сегодня! Хорошо, не моя смена. Мы ведь для них – не люди! Я стараюсь со своими косыми не ссориться и дел никаких не иметь. Это они днем тебе улыбаются, а ночью – вжикнут по горлу и айда! – вислоусый радостно хохотнул.
– Эх ма! У косых это запросто! – подтвердил его товарищ, держась руками за край стола, чтобы не упасть. – И чего только их набрали сюда?
– Дешевая рабсила. Тебе сколько платят, а сколько им? Вот так-то! Ты за десятерых косых получаешь!
