Дмитрий Черкасов - Канкан для братвы
– А ну, блин, иди сюда!
Ресторатор выронил тряпку.
– Стой, где стоишь! – через плечо бросил Садист. – Диня, ну на фига ты Даньку заводишь? Он, блин, и так дерганный…
– Я просто выдвинул свою теорию происхождения нектарин, – пояснил Рыбаков. – Ладно, к делу… Как я понял, материалец-то у ментов имеется. И отнюдь не фуфловый, несмотря на мнение уважаемого Гугуцэ. Бензопила была, три дерева уничтожены, захват прогулочного катера тоже был…
Горыныч со товарищи насупились.
– Остается бандитизм, – Денис отхлебнул кофе. – Что по нему?
– Старая история…
– А именно?
– Ты Сашу-Носорога помнишь? – спросил Садист.
– Смутно. Что-то слышал, но лично ни разу не встречался.
– Тады рассказываю, – Гугуцэ подбросил на ладони хромированную зажигалку «Zippo» с накладным золоченым орлом. – Санек бригадирствовал у Хоттабыча, отвечал за своевременный сбор налогов. Примерно год назад на него один барыга накатал цидулю в РУБОПиК*. Типа, вымогатель… Причем сам барыга скоропостижно гикнулся от сердечного приступа в том же РУБОПиКе.
– Пылкин его фамилия, – встрял памятливый Горыныч.
– Ага, Пылкин, – кивнул Гугуцэ. – Ну вот… Мусора кинулись за Саньком, тот как-то прознал про это дело и решил сваливать. Только из дома выскочил – СОБР* тут как тут! Санек в «бээмвуху» свою прыгнул и по газам. Те за ним. Часа два по городу гоняли, даже вертолеты подключили. Ну, блин, и догонялись… На Гражданке Сашка вылетел на развязку и сорвался с эстакады. В лепешку, короче…
– А Глюк тут каким боком? – не понял Рыбаков.
– Пылкин и на Глюка успел написать.
– Каким образом?
– Ну, видел его вместе с Носорогом в каком-то кабаке, запомнил, – Гугуцэ пожал широченными плечами. – Санек же богатым пацаном был, с десятка фирмочек навар имел. Вот менты, видать, до сих пор за деньгами и охотятся. Всех подряд чешут. Когда Носорог копыта откинул, мусора в первую голову стали капусту искать. И не нашли…
– Говорили, что Санек какую-то экспедицию проплатил, – буркнул Горыныч.
– Верно, – поддержал Садист. – Он прошлым летом на месяц из города пропал. Вроде на Волгу ездил, клад Стеньки Разина разыскивал.
– Нашел? – осведомился Денис.
– Непонятно. Но вернулся довольный…
– И башней повредился, – дополнил хмурый Гугуцэ. – До этой свой экспедиции он нормальные картины собирал, пейзажи, по Айвазовскому прикалывался, а после всякой мути накупил. Абстракционистов, блин…
– Точно, – закивал Горыныч. – Я у него прошлой осенью был. Целую стенку в одной комнате под эту фигню отвел. Мазня, блин, да еще на какой-то пленке прозрачной, типа целлофана…
Слишком продвинутое абстрактное искусство братки не уважали. Им были чужды завихрения сопливой интеллигенции, стенающей от восхищения на выставках Малевича, Кандинского и Филонова, жадно пожирающей бесплатные закуски на презентациях новомодных лауреатов Букеровскрй премии и обсуждающей бесконечные и бессмысленные творения маститых кинорежиссеров-символистов вроде Феллини или Сокурова. Нормальным пацанам был ближе реализм Рафаэля, Шишкина или, на худой конец, боевичков типа «Терминатора» и «Крепкого орешка». Заумь «образованщины», не способной ни к какому серьезному делу, они почитали за проявление комплексов физической и интеллектуальной неполноценности. И были абсолютно правы.
– Щас его хата племяннику отошла, – сказал Садист. – Менты хотели квартирку себе забрать, ан не вышло! Правда, крови они ему попортили немало. Одних судов штук пять было…
– Так, мы отвлеклись, – Рыбаков прервал поток воспоминаний. – К покойному Носорогу можно будет вернуться позже. Меня больше интересует заява на Глюка и то, что заявитель скоропостижно помер. Подробности имеются?
– Не-а, – Гугуцэ качнул бритой головой. – Судя по всему, барыга перенервничал. Попросил, типа, защиты, его рубоповцы в свое СИЗО посадили на пару дней, да не уследили. Ночью приступ начался, а камера одиночная. До двери доползти не успел. Утром уже холодненьким был…
– Мертвый заявитель – это очень хороший заявитель, – резюмировал Денис. – Кто у Глюка адвокатом?
– Сулик Волосатый, как обычно, – проворчал Садист. – Тебе он нужен?
– Не помешает… Кстати, а где Ортопед?
– Домой рванул.
– Зачем?
– У них в деревне, блин, нечисть какая-то завелась, – обрадованно сказал Горыныч. – По ночам в клубе воет. Часиков эдак с двенадцати. «У-у-у! У-у-у!!!» – от мощного баса Колесникова звякнули фужеры на стойке бара. – Вот так примерно. Народ уже на улицу выходить боится. Мишка и решил разобраться…
* * *Сидя в «додже» Гугуцэ, несущемся мимо Петропавловской крепости, Денис вспомнил об одной характерной примете бывшего руководителя Саши-Носорога.
– Слушай, Боря, а что у Хотгабыча за шрам поперек башки? Волосы как на пробор уложены… Его, случаем, саблей по голове не били?
– Не. – Гугуцэ меланхолично перекатил шарик жевательной резинки из-за правой щеки за левую. – Это его расстрелять пытались.
– На стрелке?
– Да какой там! Натурально, по приговору суда…
– Ничего себе! – поразился Рыбаков. – Как же он в живых остался?
– Это еще до моратория на смертную казнь было, – объяснил Гугуцэ. – В девяностом. Хоттабыча за тройное убийство замели. Подставили, понятное дело, но суд быстренько дал «вышку». Пока пацаны настоящего мочилу искали, Хоттабыча уже в спецзону направили… Тогда в разных зонах по-разному расстреливали. В той, куда Хоттабыч попал, все под медосмотр обставляли. Приводили зека в кабинет, измеряли давление, вес, легкие и напоследок рост. Ставили к планке у стенки, а там сзади окошечко маленькое было… Только встанешь – врач кнопку нажимает, и готово. Автоматика, блин. Прямиком в затылок…
– Но ведь у разных людей рост разный, – возразил Денис.
– Там эта фиговина со стволом вверх-вниз двигалась. И окошечек было несколько, – браток нетерпеливо просигналил замешкавшемуся у светофора грузовику. – Ну, привели Хоттабыча, поставили у ростомера… Ба-бах! А тот, блин, чо-то буквально за полсекунды почувствовал. То ли глаза медсестрички не понравились, то ли еще что… Вот и дернулся слегка. Пуля по черепухе скользнула, клок кожи содрала и аккурат дохтуру в пузо. Просекаешь? Вместо осужденного исполнитель маслину получил! И это еще не все! Хоттабыч локтем назад треснул, думал, там палач со стволом обосновался. Хотел напоследок хоть одного цирика* с собой на тот свет утащить. И попал в стену точно напротив какого-то электропривода. Пара кирпичей – вдребезги! Машинку-то и заклинило! Пока вся обойма не вылетела, автомат не угомонился. Пилюлькин еще две пули схлопотал, одна медсестре досталась, весь кабинет разнесло… Конвоиры влетают, а Хоттабыч на полу сидит, орет благим матом и за локоть держится. Вокруг кровища, сестра с врачом у стола валяются, дым, агрегат расстрельный наполовину из стены выпирает, провода какие-то искрят. Провели, блин, медосмотр… В общем – ужас! Всех троих в больничку отправили. А тут и братва подоспела. Мочилу тепленького на одной хазе отловили и ментам с полным раскладом выдали. Вот такие дела. Правда, Хоттабыч с тех пор на людей в белых халатах как-то нехорошо посматривает…
– Немудрено, – вздохнул Рыбаков.
* * *В ремонтном депо Финляндского вокзала стоял такой холод, что теплолюбивому электрику Резвану Лечиевичу Пифие пришлось нацепить на себя, помимо свитера и ватника, огромный овчинный тулуп. Диагностировать электропроводку на тепловозах или заниматься еще каким-нибудь общественно полезным делом в подобном снаряжении было практически невозможно, но гражданин Пифия никогда и не отличался склонностью к трудовым подвигам. Он мнил себя молодым политиком-демократом и по этой причине львиную долю своего рабочего времени посвящал чтению пропагандистской литературы. Его непосредственное начальство в лице спившегося мастера Петровича, перманентно занятого поиском средств на «огненную воду», не обращало внимания на либерала-электрика, и Резван был предоставлен сам себе.
Вот уже три года Пифия входил в боевую ячейку мелкой псевдодемократической «партии», чья численность составляла целых тридцать человек. Возглавлял сие потешное объединение бывший сокурсник нынешнего вице-премьера Грефсона, оказавшийся за бортом реформ, но не утративший при этом правозащитного пыла и желания любыми способами пробиться во властные структуры. Для чего он регулярно выводил своих «орлов» на несанкционированные митинги в поддержку энергетического беспредела товарища Чубайсенко, где партийцев тупо месили омоновцы, и участвовал во всех мало-мальски значимых мероприятиях питерской демтусовки…
Резван воровато оглянулся, перекусил пару проводков на электрощите тепловоза с бортовым номером 4402-Б и запихнул в карман тулупа здоровенное реле.
Боевая ячейка под руководством Гриши Старовойтова, куда вместе с Пифия входили недоучившийся студент Института культуры Альберт Песков и безработная повариха Антонина Стульчак, готовилась к совершению террористического акта. Партийный босс пребывал в полнейшем неведении относительно планов молодежи. Его решили не ставить в известность до самого последнего момента. Истеричный «главный демократ» мог помешать группе Старовойтова взорвать памятник Ленину, расположенный в сквере недалеко от станции метро «Чернышевская».
