Станислав Гагарин - Альфа Кассиопеи
В зале загоготали. Виноградов нагнулся к диспетчеру Моисеенко.
— Что случилось, Иван?
— Завхоз отмочил. Вышел сейчас и начал: «Каждый из нас внес свой лепет в общее дело…»
…Человек не улыбался.
«И шрама не видно… Как после пластической операции».
Он горько усмехнулся и провел пальцем по слою сажи и копоти, покрывавшему лицо.
«Сейчас никто не назовет Меченым», — подумал он.
Как давно это было… И было ли, может, приснилось? Но после снов не остаются на лице шрамы. Разве что на душе только. Зеки, шестерки и рыжий Адик — Король на зоне. Нет, не приснилось ему тогда. Хотели глаза выхлестнуть бритвой: «Встанешь, падла, на колени? Ссучился, баклан?» — увернулся, а задеть — задели…
С трудом закрыл капот мотора. Ослабел очень. Дотяну ли? Снова поползла машина. Человека бы… Все вдвоем веселее. Жаль, не подождал механика полярной станции. Не мог, обещал начальнику вернуться побыстрее. Вот и быстрее… Как же он сбился? Все пурга, стерва… И вместо двух дней пути… Сколько он здесь? Восемь или девять?
Эта мысль целиком захватила его, так было легче. Думать, подсчитывать и ворочать рычагами.
Коли найдут его, то только сверху. Тундра бескрайняя, разминуться на ней ничего не стоит. Самолет бы увидеть, что ли…
Почудился гул мотора, но он не стал прислушиваться, понял, что рокочет двигатель его вездехода.
…Чего тогда с ними связался? Старые замашки, черт возьми, да Женькин «зверь»… В общем, хорошие ребята, летуны… И почему Варе танцевать с ними нельзя? Эх ты, собственник…
Был не так уж и пьян, а не понравилось, что Варя все время с этим пижоном-летчиком танцует. Подошел к нему и сказал, чтоб отваливал пилот помаленьку. Тот, понятно, не уразумел, и захотелось его по шее вдохновить. Руку он занес, да сзади ее зажали. Он бы вывернулся, силенкой Бог не обидел, да только остыл. Посмотрел — летчик тоже. «Ладно, ребята, погорячился немного». И вышел из зала. А когда проходил в фойе мимо почетной доски, образины своей и надписи «Лучший шофер-тракторист гидробазы», хотелось сорвать все к чертовой матери.
…Вручали грамоты. Когда дошла очередь до начальника электростанции, в зале погас свет. Вручали при свечке. Бедный начальник мечтал провалиться сквозь землю. Свет, правда, зажегся минут через десять, и объявили перекур.
В небольшом коридоре, служившем и курилкой, и фойе, теснились ребята и можно было свободно подвешивать топор.
Юрий затушил папиросу и пошел в зал. Ему хотелось увидеть Нину.
Она стояла, окруженная летчиками, которые наперебой рассказывали что-то смешное, громко хохотали, и Нина тоже смеялась, отвечала на остроты, а глаза ее обегали зал.
Их взгляды встретились. Он подошел к ней, и мальчики стали исчезать. А что делать? Разве укроешь такое… Поселок маленький. Деревня…
— Завтра ты улетишь, наверно. Хорошая будет погода, — сказала Нина.
Виноградов улыбнулся.
— Спасибо, колдунья, — сказал он.
…И еще один умер. Сколько их было, умирающих дней? Так и не смог подсчитать: восьмой или девятый…
До сопки не дошел. Пока мог ее видеть, она казалась на том же расстоянии, что и утром.
Ночью идти бессмысленно. Он остановит машину и будет ждать рождения нового дня. Если…
…Кажется, скоро конец. Объявляют результаты голосования. Ну вот, есть у нас новый местком. Вошел туда и Задорнов, командир самолета, о котором при обсуждении его кандидатуры кто-то сказал: «Можно, сознательный, и рыбак хороший».
Нина оказалась права. Когда вышли из клуба, погода была на уровне.
— Выпьем у меня чаю? — спросила она.
— Можно и чаю, — ответил Юрий.
— Завтра ты полетишь.
— Наверное, — ответил Юрий. — Ты будешь ждать?
— Чудак, — сказала Нина.
…Ночью пришли волки. Тундра безмолвна, и даже стук собственного сердца оглушает, как уханье парового молота. И он слушал их шаги вокруг вездехода и удивлялся, почему, почему они не воют, как их таежные братья. Пусть бы уж выли. Может быть, это лучше, чем безмолвная тундра, мягкие шаги за обшивкой машины и погребальный звон собственного сердца.
Утром Виноградова вызвали к командиру отряда, едва он успел войти в штаб своей эскадрильи.
— Значит, так. Есть аварийная радиограмма из бухтинской гидробазы. — Человек у них пропал с вездеходом. Вышел с полярной станции и не вернулся. Видно, в эту пургу заблудился. Сейчас полетишь спасать. Впрочем, спасать видно некого. Разве что вездеход. Двенадцатый день сегодня.
— Занят я, занят, — крикнул он сунувшемуся в дверь плановику.
— И вот еще что, Юрий Иванович. Мы тут прикинули. Севастьянова, ты знаешь, зам ваш, в Магадан перевелся. Решили мы тебя к Маркову замом.
— Что вы, товарищ командир, не готов я еще. Да и не в этом дело. Андрей Михайлович Марков ведь мне как отец. И друг большой. Вместе на одной машине долго летали…
— Ну и хорошо, — сказал Петров.
— Конечно, конечно, — оживился замполит Громов. — Два друга, старый и молодой, вместе эскадрильей будете командовать.
— Конечно, — добавил Петров.
Замполит встал и подошел к Виноградову.
— Знаешь, Марков старого закала человек, а ты, так сказать, представляешь новую формацию. Вот и двигайте вместе. А дружба вам только поможет.
— И Марков доволен, — сказал Петров.
— Жалко, улетел он. Но мы говорили с ним об этом, — сказал замполит.
— Приказ будет к обеду, — сказал командир. — Лети спасать. — И он протянул Виноградову руку.
…Первым его увидел второй пилот Коля Левченко. «На сегодня уже все», — решил Виноградов, и вдруг второй показал рукою направо.
Машина не двигалась. Прошли на бреющем, и Юрия неприятно поразило, что вездеход стоит поперек следа. Кольнуло в груди. След и поперек — машина.
Площадку нашли быстро и почти рядом. Николай подбежал первым, рванул на себя дверцу.
Руки лежали на рычагах, крепко сжимая их. «Как автомат», — подумал Юрий.
Голова запрокинута на спинку сиденья. Коля осторожно тронул водителя за плечо. И вздрогнул. Человек открыл глаза, поднял голову, качнулся вперед. Летчики поддержали его.
Раздирая губы, прошептал:
— Пришли… Люди…
…На аэродроме ждала санитарная машина и медики. С летчиками никто из них не вылетал, не ждали, что найдут в первый день, да и вообще были убеждены, что тому, кого найдут, не понадобятся врачи.
Летчики проводили парня до санитарной машины. Хотели внести носилки, он знаком попросил подождать.
— Спасибо, ребята. Ты помнишь меня, кореш?
— Нет, не помню, — сказал Николай.
— Совсем не помнишь?
— По-моему, мы не встречались, — сказал второй пилот.
— Это хорошо… — сказал парень. — Спасибо… Как зовут тебя, друг?
3
А мы ходим, ходим,
Виноградчики.
Виноградья красные, зеленые…
Это был припев, и Анастасия Андреевна Сазыкина повторила его дважды. Потом принялась за новую песню:
Я хожу, хожу кругом города.
Я секу, рублю мечом ворога,
Еще там я красну девицу ищу,
Еще где-то я молодушку найду.
Я возьму ее за руку правую,
Я поставлю ее на местечко;
На местечко, да на показанное…
«А где наше с тобой «местечко», Нина, — подумал Юрий. — И когда я тебя за руку правую…»
Он часто бывал здесь, в доме старого каюра Егора Сазыкина. Почти всегда, если приходилось ночевать в Федорове.
Ему очень нравилось слушать старинные русские песни, их с удовольствием пела для него старая бабулька Настя.
Как живуче народное искусство, какой обладает силой, что заставляет проносить себя через века и расстояния! Ведь эти песни принесли сюда триста лет назад казаки-землепроходцы. И ничего в облике жителей Федорова, их далеких потомков, не осталось от светловолосых и голубоглазых «ючей», как называли русских северные народы, ничего не осталось. Вот и бабулька, скуластая и узкоглазая, молодо поблескивает черными глазами, и сын ее такой же, и внучата, не очень внимательно слушающие сейчас Анастасию Андреевну. Ничего не осталось. Внешне.
А песни остались. Старинные русские песни. А фамилии настоящие казачьи. Как на Дону. Сазыкины, Воронцовы, Никулины, Бирюковы, Лялины…
Потом пили чай. Строганинка из чира была замечательная. Правда, Егор намекал, что грех ее просто так употреблять. Но Юрий знал, что одной бутылкой Егора не ублажишь, а мужик вроде выправился, пить перестал.
Ушел из гостей рано. Небо стало темно-свинцовым, звезды светлели тускло, как перед плохой погодой.
Впрочем, здесь плохой она редко бывает. Замечательное место, это Федорово! Лес кругом, речка, озера. Летом — жарко. Зимой — морозец ядреный, но без ветра. Прямо Рязань-матушка да и только. Но комарики здесь… Ни дай, ни приведи… Звери.
