Гвидо ди Соспиро - Запретная книга
Лео тряхнул головой и вернулся в настоящее. У себя в комнате он переоделся для встречи с дядей Орсины. Дворецкий распаковал вещи, выбрав по своему усмотрению то, что подходило для ужина.
Сквозь распахнутые окна салона врывался прохладный ветерок. Барон Эммануил Ривьера делла Мотта сидел в кресле. Он был одет в темно-синий костюм из шерсти. Блейзер Лео оказался не совсем подходящим моменту и не по сезону теплым.
Барон поднялся навстречу гостю. Небольшого роста, плотно сбитый, в свои шестьдесят он сохранил хорошую фигуру; седые волосы зачесывал назад, открывая высокий загорелый лоб. Но больше всего Лео поразил настоящий римский нос — крючковатый, похожий на орлиный клюв.
— Профессор Кавана, полагаю? — спросил барон. — Как поживаете?
Он формально пожал руку Лео.
— Не желаете выпить? Могу предложить кампари со льдом.
Лео однажды пробовал этот напиток и с тех пор старательно его избегал, тем не менее ответил:
— Благодарю, с удовольствием.
С первым же глотком вспомнилась микстура от кашля.
— Моя племянница отзывалась о вас очень высоко, — признался барон, оценивающе глядя на Лео. Казалось, он вот-вот скажет: «Не пойму, что в вас такого. Выглядите вполне заурядно».
В комнате воцарилось неловкое молчание. Барон наливал себе выпить, а Лео попытался его разговорить — не стал напоминать о своей специальности, только спросил о спинете [4]в углу. Дядя Орсины ответил каламбуром: дескать, никакой это не спинет, а бессонный инструмент — ты ему: «Спи!», а он тебе: «Нет!»
«А ведь мне с этим человеком ужинать!» — подумал Лео.
— Вы, должно быть, слышали новости? Вмешиваться в чужие жизни — дурная привычка.
— Вы имеете в виду взрыв в Болонье? Согласен, ужасно. Я как раз проезжал мимо станции, когда это случилось.
— Правда? Счастливчик, остались живы! Думитру, налей профессору еще кампари.
«О нет!» — подумал Лео, благодарно улыбаясь дворецкому.
— В Болонье много погибших? — спросил он вслух.
— Пока не известно. Сложно подвести итог, когда тела разорваны на куски, изуродованы до неузнаваемости или погребены под завалами. Бомба взорвалась во время торжественной мессы по случаю праздника Тела Господня. Народу собралось много — и в самом соборе, и вокруг. Не удивлюсь, если счет пойдет на сотни.
— Боже милостивый, какой ужас! Но зачем и кому это нужно?! Есть подозреваемые?
— «Кому это нужно»? — переспросил барон. Он некоторое время разглядывал фрески на потолке, затем произнес: — Полагаю, вы слышали о Джованни да Модене?
— Нет, — ответил Лео.
— Вы профессор кафедры итальянского языка?
Лео молча отпил кампари.
— Спишем на то, что Джованни да Модена не классик, — продолжил барон. — Однако даже творцы, известные лишь узкому кругу специалистов, часто работали на уровне своих знаменитых коллег. Его фрески в Сан-Петронио были просто великолепны.
— «Были»?
— Да, были.
— Понятно.
— Авторство трех из них приписывается Джованни да Модене и его подмастерьям: «Житие святого Петрония», «Путешествие волхвов» и «Страшный суд».
Барон вдруг начал декламировать, практически выплевывая слова:
Копна кишок между колен свисала,
Виднелось сердце с мерзостной мошной,
Где съеденное переходит в кало.
Несчастный, взглядом встретившись со мной,
Разверз руками грудь, от крови влажен… [5]
Ривьера делла Мотта перешел едва ли не на крик:
И молвил так: «Смотри на образ мой!
Смотри, как Магомет обезображен!
Передо мной, стеня, идет Али,
Ему весь череп надвое рассажен.
И все, кто здесь, и рядом, и вдали, —
Виновны были в распрях и раздорах
Среди живых, и вот их рассекли». [6]
Отпив кампари, барон пристально посмотрел на Лео:
— Надеюсь, это-то вы узнаете?
Да, Лео узнал: «Ад» Данте, песнь XXVIII. Барон цитировал ее наизусть!
— Что ж, по крайней мере вы не полный профан, — безжалостно произнес барон. — О чем эти строки?
«Да что с ним такое?!» — подумал Лео; однако, будучи гостем, решил вести себя дипломатично. Терпеливо и услужливо, как если бы был собственным студентом, он ответил:
— Данте с Вергилием спускаются в девятый ров восьмого круга ада, предназначенный для сеятелей раздора, которых потрошат и обезображивают. Магомету — или Мохаммеду — выпускают внутренности. Его зятю, Али, раскалывают череп надвое. Оба сеяли раздор и ересь, а потому были ввергнуты в ад.
Вот так, в самую точку.
— Мне показалось, или я действительно услышал недовольство в вашем ответе? — спросил барон.
— Нет-нет. Просто сам Данте не слишком симпатизировал исламу.
— Не симпатизировал, верно. Но кто бы мог подумать, что сей факт привлечет внимание «Аль-Каиды»? — Видя недоуменное лицо Лео, барон воодушевленно пояснил: — Видите ли, Джованни да Модена превзошел сам себя, изобразив на фреске Мохаммеда и его зятя горящими в аду, — изображение получилось удивительно живым. Некоторые гости-мусульмане решили, что это — жестокое оскорбление, и пожелали, чтобы фреску либо замазали, либо — еще лучше — удалили совсем. Представьте, — барон повысил голос, — что вы пришли ко мне домой и потребовали замазать или убрать одну из моих фресок! — Не на шутку разозлившись, но взяв себя в руки, барон продолжил: — Не так давно задержали двух марокканцев, которые якобы планировали взорвать бомбу в соборе; потом их, конечно же, отпустили. Похоже, исламские террористы не просто уничтожили фреску, а уничтожили ее вместе с собором и людьми.
— Вы так думаете? — спросил пораженный Лео.
— И да и нет. Для меня это очевидно, а вот карабинерам понадобится время, чтобы выработать такую версию, но еще больше — чтобы ее доказать. Если, конечно, сама «Аль-Каида» или другая исламская террористическая группировка не возьмет на себя ответственность за теракт. Так или иначе, христианскому миру придется с этим разбираться.
— Откуда такая уверенность, что бомбу взорвали исламисты? — не веря услышанному, спросил Лео.
— Скажем так, у меня есть подозрение, а «Б» неизменно следует за «А». То, что знаю я, в конце концов станет известно из официальных источников. Это вопрос времени.
— Дядя, — послышался приятный женский голос, — только не говорите, что выступаете с речью перед нашим гостем. Вы в своем репертуаре.
Племянница барона еще не вошла, а тот самый бриз, свежестью которого наслаждался в саду Лео, донес аромат ее духов. Смущенный и озадаченный, Лео поднялся из кресла, приветствуя девушку.
— Профессор, позвольте представить вам донну Анжелу.
— Рад познакомиться, — сказал Лео, наклоняясь, чтобы поцеловать или, скорее, коснуться губами руки Анжелы. Целовать, а не жать руку даме при знакомстве научила его Орсина, ведь так «можно создать о себе весьма романтичное впечатление». Не то чтобы Лео собирался флиртовать, просто сама атмосферу комнаты, казалось, призывала совершить этот жест.
— Взаимно, — ответила Анжела. Она действительно оказалась рада знакомству. — Сестра не говорила, что вы милый.
Определение подходило и к самой Анжеле: воздушные белокурые волосы, опасно короткое платье.
— Вы сестра Орсины? Что ж, при мне она ни разу не упоминала о вас, и это — еще более прискорбное упущение.
Анжеле замечание польстило, а барон, кажется, удивился: неужели американцы бывают галантны?!
— Может, приступим к ужину? — предложила Анжела. — Стол накрыли в саду под вишневым деревом.
— Орсина придет?
— Не сегодня, профессор. Надеюсь, вы не разочарованы?
— Конечно, нет. Но…
— Я все объясню за ужином, обещаю.
Легкий вечерний ветерок колыхал пламя свечей. Думитру профессионально прислуживал за столом; Анжела по секрету сообщила, что его жена, Афина, великолепно готовит.
— Я и не сомневался, — сказал Лео. Он сам не заметил, как неожиданно разговорился. С Анжелой было легче беседовать, чем с бароном. Помогало и то, как она смотрела на Лео.
От отца Кавана унаследовал голубые глаза и высокий рост, от матери — черные волосы и привлекательные черты лица. Такое сочетание всегда вызывало благосклонный интерес девушек. Спорт Лео презирал, однако в свои сорок умудрился сохранить стройную фигуру. Он тщательно — если не сказать, маниакально, подобно барону, — следил за своей внешностью. То ли от усталости, то ли от пережитого потрясения (а может, от двух бокалов кампари и вина) Лео ощутил, как между ним и Анжелой пробежала искра.
