Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы
Ну что? Сам виноват. Не стоило разводиться с Танькой, первой женой. Совсем не стоило. «Каждая последующая хуже предыдущей» – это уж точно.
Он потянулся к магнитоле – сделать чуть погромче. «Машина времени» играла его любимую песню. Про скворца, который спорит с погодой. Он завидовал этому скворцу. Потому что сам никогда не осмеливался спорить. Он даже не осмелился возразить, когда жена выкинула из машины удочки и сеть. «Ты что думаешь, будешь на Оке отсиживаться, пока мы с мамой будем на тебя батрачить?» Черт знает, что она имела в виду под словом «батрачить»... Он никогда не замечал избытка трудолюбия ни у той, ни у другой.
– Сделай потише! – раздалось с заднего сиденья. – У меня и так голова раскалывается в этой духоте.
Он посмотрел в зеркало. Теща приложила толстую ладонь ко лбу. Из-под мышки у нее торчали густые рыжие волосы. На волосах дрожали мутные капли пота, падавшие на сиденье всякий раз, когда машину потряхивало на мелких неровностях.
Он хотел что-то сказать, но не решился. Он перевел взгляд чуть дальше и заметил, что за ними едет огромный бензовоз с оранжевой цистерной. «Странно. От самой Тарусы за нами никого не было. Неужели мы так медленно едем, что даже бензовоз нас догоняет?»
Мужчина уже протянул руку к магнитоле, чтобы убавить громкость... «Прости, Андрей! Споешь по-человечески в другой раз. Нечего метать бисер...» – но в динамиках вдруг что-то затрещало, зашипело, и наступила тишина.
Кося одним глазом на дорогу, он нажал кнопку выброса. «Кассету зажевало» – была первая мысль. Но нет, с кассетой все было в порядке. Из колонок донесся тихий, какой-то обволакивающий шелест. Шелести... легкий свист, будто машина внезапно наполнилась змеями. «Змеями...» Он сам не знал, почему вдруг подумал про змей. На какое-то мгновение ему показалось, что если он сейчас обернется, то увидит на заднем сиденье, там, где все время была теща, клубок извивающихся и шипящих змей: черных, скользких и... опасных. Может быть, не ядовитых, но тем не менее... опасных...
Да. Опасность! Это была последняя здравая мысль, промелькнувшая в его сознании. Опасность. Опасность. ОПАСНОСТЬ!
Это слово, написанное огромными горящими буквами, проецировалось на лобовое стекло, как на экран. Он засмеялся. И потерял контроль над собой.
Сознание больше не работало. Он не ощущал ни рук, ни ног – ничего. Ничего, кроме грозящей опасности.
Нога в старой истертой сандалии вдавила акселератор в пол. Если бы он мог слышать, то услышал бы, как закричала жена: противно и протяжно. Но он не слышал: продолжал вдавливать педаль в пол.
Груженая машина стала набирать скорость. «Ниве» удалось оторваться от бензовоза, менее чем через пять секунд МАЗ с оранжевой цистерной исчез из зеркал заднего вида.
Он несся по прямой, как стрела, дороге, и вдруг ноги его, независимо от воли, выкинули новый фокус. Правая стала прерывисто давить на тормоз. Когда скорость упала до сорока, он убрал ногу с тормоза, выжал сцепление, воткнул вторую передачу и, резко выкрутив руль влево, дернул ручник. Большой палец правой руки давил на кнопку фиксатора. Машину занесло. Опасно накренившись, она стала разворачиваться. Затем, когда она развернулась почти на сто восемьдесят градусов, он отпустил ручник, резко включил сцепление и снова нажал на газ.
Если бы кто-то в этот момент сказал ему, что он только что безукоризненно исполнил «полицейский разворот», он бы, наверное, удивился. Потому что в первый раз, на груженой машине да на такой скорости никто не может исполнить его безукоризненно.
«Нива» вильнула хвостом, но совсем чуть-чуть – сказался полный привод – и стала набирать скорость. Когда стрелка на спидометре задрожала, как в ознобе, у отметки восемьдесят, а мотор заревел, угрожая выскочить через капот, он резко переключился на третью, не снимая ноги с педали газа. Колеса чуть-чуть взвизгнули, но пробуксовка мгновенно исчезла, и машина понеслась вперед.
Скорость перевалила за сто десять, и он так же, рывком, воткнул четвертую. Все! Работы для правой руки не осталось. Переключать передачи больше было незачем. Он вцепился в руль обеими руками и пригнулся. В динамиках по-прежнему что-то щелкало и шуршало. И свист... Свист, доносившийся с заднего сиденья, становился все громче и громче.
Пожалуй, Макаревич был прав: дело – дрянь, и лету ко нец...
Из-за поворота показался бензовоз. Почему-то он стоял поперек дороги: громадная оранжевая цистерна перегородила неширокое шоссе целиком.
Увидев цистерну, он завизжал. От радости? Или в порыве охватившего его безумия? Этого уже не узнал никто.
«Нива» стремительно неслась на бензовоз, как самолет, управляемый камикадзе, – на американский линкор.
Он не чувствовал ни радости, ни облегчения, ни страха, ни жалости – ничего. Он просто давил на педаль газа – так, словно хотел продавить его сквозь пол и просунуть ногу в стоптанной сандалии в моторный отсек.
Он уже видел буквы, выведенные черной краской на боку цистерны. «ОГНЕОПАСНО». Среднее «О» и следовавшая за ним «П» снизу облупились. Он хорошо разглядел чешуйки отслаивающейся краски. Эти две буквы стали для него как цель, зажатая в перекрестье прицела. Туда он и направил машину. О... П...
Последовал страшный удар. «Ниву» смяло, точно она была из папиросной бумаги. Лобовое стекло рассыпалось на мелкие осколки, окрасившиеся чем-то густым и красным, будто в салоне лопнул шарик, наполненный кетчупом. Цистерна покачнулась и стала медленно заваливаться на бок. Левые колеса тягача оторвались от асфальта. Какое-то время – несколько секунд – тягач удерживал цистерну, но потом тоже стал опрокидываться. Еще до того как кабина МАЗа упала в придорожную канаву, раздался мощный взрыв.
Это было утром шестнадцатого июля. В девять часов сорок две минуты.
* * *
Десять часов восемь минут.
Андрей Липатов свернул с дороги Ферзиково – Дугна на боковое ответвление, заканчивающееся тупиком в деревне Бронцы.
Липатов возил на своей «газели» хлеб, крупу, дешевые консервы и растительное масло по окрестным деревням. Что-то вроде частной автолавки, которые бегали по сельским дорогам в советское время, а теперь почему-то перевелись. В Бронцах был магазин, но там все стоило дороже, чем в Ферзикове. На рубль, на два. Липатов же продавал чуть подешевле, охотно верил в долг и никогда не возил откровенную дрянь типа шпротов, изготовленных в Подольске. Откуда в Подольске море? И рыба? Шпроты были мелкие, горькие и с изрядной примесью песка. Естественно, доверчивые сельчане на упаковку не смотрели, брали что подешевле, а потом плевались. Липатов подольские шпроты не возил. Он слишком дорожил своей репутацией.
Эта работа помогла ему выкупить «газель», достроить дом, одеть-обуть двух ребятишек и жену. И он не собирался ее терять. Ни жену, ни работу.
Он постоянно расширял радиус своей деятельности. Он был первым в Ферзикове, кто поставил на свою «газель» газовое оборудование. В самом Ферзикове газовой заправки не было, ближайшая – только в Калуге, но Липатов в последнее время ездил торговать и в Бебелево, а там уж до Калуги – рукой подать. В Калуге он заправлял газом огромный двухсотлитровый баллон, лежавший в кузове, и не торопясь ехал домой. Сэкономил – считай, заработал.
Он притормозил у ржавого указателя с надписью «Бронцы– 3 км», включил правый поворотник и стал поворачивать. Здесь асфальт заканчивался и начинался разбитый проселок. Липатов сбавил скорость. «Газель», переваливаясь на кочках, тихонько ползла на второй передаче.
Он даже не понял, что заставило его насторожиться и нажать на тормоз. Сегодня что-то было не так. Что-то...
Старая магнитола, игравшая блатные песни (просто блатные песни, он даже не знал имена исполнителей), вдруг замолчала. В динамиках раздался громкий треск, затем на несколько секунд наступила тишина, а потом послышалось тихое шуршание и посвистывание.
Оно было... вкрадчивым. Даже немного мелодичным.
Липатов почувствовал, как между лопаток побежали мурашки. Едва ли сознавая, что делает, он протянул руку к магнитоле и выключил ее. Что-то... Какое-то странное ощущение. Оно все равно осталось. Он даже не мог понять, в чем причина этого ощущения он просто знал, что оно никуда не делось.
Он поставил рычаг на нейтральную передачу и вылез из машины. Невдалеке, метрах в пятидесяти, на дороге что-то лежало. Что-то продолговатое и черное. Казалось, оно шевелится.
«Что это? Бревно? Слишком неровное для бревна».
Он огляделся. Людей вокруг не было. Может, в придорожных кустах кто-то притаился? Он еще раз осмотрелся, уже внимательнее. Нет, никого. На всякий случай (это соображение – «на всякий случай» – не раз выручало его в жизни) он достал из кабины монтировку и медленно двинулся вперед.
Липатов прошел половину расстояния до странного темного предмета, перегородившего дорогу, и вдруг понял, что именно шевелилось. Стая ворон сидела на ЧЕМ-ТО, отдаленно напо минавшем...
