А. Квиннел - Ночи «красных фонарей»
– Привет, Кризи. Дьявольская жара. Сейчас баночка холодного пивка была бы в самый раз.
Мужчина сделал шаг в сторону и приветливым жестом пригласил святого отца войти.
Они устроились под бамбуковым навесом, заросшим виноградом и мимозой, который был укреплен перед бассейном с прохладной, голубой, манившей искупаться водой. За ним открывался потрясающий вид. Бывая здесь, отец Зерафа часто думал о том, что, если бы он просидел на этом месте сотню лет, все равно эта панорама не наскучила бы ему.
Большой мужчина принес две холодные как лед банки пива и вопросительно взглянул на священника. Они были старинными друзьями, и, хотя святой отец нередко в жару заезжал освежиться холодным пивом, мужчина знал, что на этот раз его приезд был не просто визитом вежливости.
– Мне, пожалуй, надо бы с Майклом поговорить, – начал священник.
– И о чем же ты с ним разговаривать собираешься?
Мануэль Зерафа отхлебнул пива и сказал:
– Сегодня четверг. Я знаю, он поехал на Мальту с Джорджем Заммитом. Когда он должен вернуться?
Кризи взглянул на часы.
– Должен успеть на семичасовой паром, так что через полчасика, наверное, будет здесь. А в чем, собственно, дело?
– В его матери.
Кризи выглядел озадаченным.
– В матери?
Священник вздохнул, потом твердо сказал:
– Да, в его матери. Она умирает от рака в больнице святого Луки. По всей видимости, жить ей осталось лишь несколько дней.
– Ну и что?
Еще более твердым голосом святой отец ответил:
– А то, что она хочет перед смертью увидеть Майкла.
– Зачем?
Священник пожал плечами.
– Мне позвонил отец Галеа, который опекает больных и умирающих в больнице святого Луки. Она спрашивала его о сыне, интересовалась, находится ли он все еще в детском доме. Сказала, что перед смертью хотела бы увидеть его лицо.
Голос Кризи был холоден как лед.
– Вряд ли она видела его лицо даже тогда, когда он родился. Она его бросила… Ты ведь знаешь, как она это сделала, сам мне рассказывал.
– Да, рассказывал.
– Расскажи еще раз.
Священник вздохнул.
– Не тушуйся, святой отец, рассказывай!
Мануэль Зерафа взглянул на него и пустился в давние воспоминания:
– Ночью в приюте сестер августинианок на Мальте кто-то позвонил в дверь. Одна из сестер пошла открывать. На ступенях крыльца стояла покрытая тряпкой корзина. От приюта отъезжала машина. Сестра заметила в автомобиле женщину и мужчину. Женщина, очевидно, была матерью Майкла, а мужчина, скорее всего, – ее сутенером.
Повисло долгое молчание. Оба мужчины смотрели на открывавшийся перед ними вид. Прервал тишину священник, сказав:
– Пойми меня, Кризи. Я не могу не сказать Майклу, что она хочет его видеть. Это мой долг.
Кризи резко выпалил:
– Если это и твой долг, то не перед Майклом. Ты его воспитывал в детском доме, пока я его не усыновил. Хоть он никогда свою мать не видел, но оба мы – и ты, и я – знаем, что даже мысль о ней он ненавидит. Его мать была шлюхой, которую больше интересовали деньги, чем собственная плоть и кровь. Ты знаешь не хуже меня, что Майкл прошел сквозь все круги ада. Зачем же делать ему еще больнее?
Снова воцарилось молчание. Стакан священника был пуст. Он взглянул на хозяина дома и попросил:
– Пойди принеси мне еще холодного пивка. А как вернешься, я тебе еще кое-что расскажу.
Он говорил, вернее, осмеливался говорить с Кризи таким тоном, каким мало кто осмеливался разговаривать с этим человеком. Кризи долго не сводил со священника пристального взгляда серо-голубых глаз, потом пожал плечами, встал и пошел на кухню.
Поставив перед собой банку свежего пива, святой отец спокойно продолжил беседу. Он напомнил Кризи о том, как два года назад они вместе сидели на ступенях церкви и наблюдали за тем, как дети из приюта играли в футбол с пацанами из деревушки Саннат. Майклу тогда шел уже восемнадцатый год, и он был лучшим игроком. Отец Зерафа не только руководил приютом, но и тренировал его футбольную команду. Кризи внимательно наблюдал за игрой, потом спросил о Майкле.
Священник рассказал, что мать Майкла была проституткой на Мальте, работала в квартале красных фонарей в Гзире. Отцом Майкла был один из ее клиентов, почти наверняка араб, от которого Майклу досталась слегка смуглая кожа. Мать бросила Майкла сразу же, как он родился, и воспитывали его в приюте на Гоцо. Пару раз его хотели было усыновить, но неудачно. Теперь Кризи смотрел, как юноша играл в футбол. Отец Зерафа был немало удивлен намерению друга усыновить Майкла, потому что его жена и четырехлетняя дочь лишь за несколько месяцев перед этим погибли. Они летели сто третьим рейсом компании «Пан Американ», и над местечком Локербай в их самолете взорвалась бомба, подложенная террористами.
* * *О Кризи, удалившемся от дел наемнике, слагали легенды. Святой отец знал, что усыновление Майкла было со стороны Кризи не лишено некоторой доли цинизма, поскольку он тем самым хотел привязать к себе юношу и воспитать его по собственному образу и подобию. Для достижения этой цели он заключил брачный контракт с неудавшейся английской актрисой, которую позднее убили террористы. Кризи с Майклом отправились свершать свое личное возмездие, и в ходе этой операции сблизились друг с другом настолько тесно, насколько это может быть между двумя нормальными мужчинами.
Священник напомнил обо всем этом Кризи, равно как и о собственной причастности к организации усыновления, несмотря на то что знал всю подоплеку этого решения. Он продолжал наблюдать за Майклом, когда Кризи превращал его в идеально отлаженную машину для убийства; ждал их возвращения с Ближнего Востока после исполнения их мести. Когда они вернулись на Гоцо, святой отец заметил ту поистине удивительную связь, которая установилась между ними.
– Майкл стал мужчиной, – спокойно сказал священник. – И сделал его таким ты. Он сам должен принять решение. Я думал за него в детстве, а ты – в юности. Этот шаг он должен сделать самостоятельно.
Глава 2
– Я вас знаю, – сказал Майкл. – Вы – та женщина, которая сидела на каменной стене.
Она улыбнулась. Улыбка на черепе, обтянутом кожей. Он знал, что матери было только тридцать восемь лет, но выглядела она старухой. От долгих недель химиотерапии на голове ее не осталось волос. Пожелтевшие щеки ввалились так, что плотно облегали скулы. Но все же он узнал это лицо, которое давным-давно, еще ребенком, видел каждую неделю. Тогда лицо это, обрамленное длинными, черными, блестящими волосами, было очень красивым. Он был совсем маленьким мальчиком, а лицо это принадлежало молодой женщине, почти девушке. С годами, по мере того как Майкл подрастал, лицо ее почти не менялось, всегда оставаясь прекрасным. Сейчас оно было похоже на маску смерти.
– Вы сидели на каменной стене, – смущенно повторил он. – Каждое воскресенье. Когда мы в одиннадцать часов утра шли в церковь, вы всегда сидели на стене через дорогу от сиротского приюта. И когда спустя час мы возвращались обратно, вы все еще там сидели. Мы часто наблюдали за вами из приюта и гадали, кто же вы такая. Уходили вы всегда ровно в половине первого, спускаясь с холма в направлении гавани.
Она снова улыбнулась.
– Да, чтобы успеть к парому, который уходил в час.
– Почему?
– Я приходила смотреть на своего сына, хотела видеть, как он подрастает.
– Почему вы никогда со мной не говорили?
– Не могла. Я отдала тебя монахам. Обратно взять тебя было нельзя.
– Зачем же вы подбросили меня в приют?
– У меня не было выбора. Совсем никакого выбора.
Он подвинул стул ближе к умиравшей женщине. Голос его зазвенел:
– Расскажите мне, почему у вас не было выбора?
Глава 3
У края могилы стояли две проститутки, старый, сгорбленный священник и Майкл. Двое могильщиков в шортах из джинсовой ткани и грязных белых майках опустили гроб в могилу. Проститутки перекрестились, священник заунывно пробормотал молитву, Майкл бросил на гроб горсть земли. Потом все разошлись: проститутки отправились в Гзиру, священник – в церковь, Майкл – на Гоцо.
* * *– На меня не рассчитывай, – сказал Кризи.
Они сидели, окруженные зарослями винограда и мимозы, и ели остро приправленную баранину. Кризи замариновал ее два дня назад, и она успела настояться и превратиться в изысканный индийский деликатес. На столе стояли блюда с другой едой, в том числе, конечно, с жареными в масле чечевичными лепешками. Кризи очень гордился тем, как он умел готовить острую, приготовленную с карри еду. Майкл был ее самым преданным почитателем и потребителем.
Он отхватил приличный ломоть лепешки и вилкой положил в рот кусок банана, чтобы притушить огонь, бушевавший во рту от карри. Потом он проговорил:
– А я-то думал, мы – одна команда.
– Твоя родная мать была потаскухой, – сказал Кризи. – Смотри на вещи прямо. Она тебя бросила на следующий день после того, как родила. Я считаю, что женщину, которая на такое способна, человеком называть нельзя.
