Роберт Кормер - Среди ночи
Она утверждала, что даже помнила, во что в тот последний их вечер они были одеты. На матери было синее платье с серебряными блестками и металлическими пуговицами, напоминающими причудливые шары, а на отце — белая рубашка и его лучший синий галстук в красную полоску. «Они вдвоем чуть ли не светились от счастья», — рассказывала Лулу. Здорово, что у нее была хорошая память. Но я думаю, что цель всех этих ее рассказов была одна — поднять мне настроение.
Как бы то ни было, мы осиротели и стали жить у тети Мэри.
Лулу не любила автобус — никогда. Ей не нравилось ехать стоя, и ее раздражал запах солярного перегара, который, как ей казалось, просачивался через пол независимо оттого, открыты ли окна.
Автобус был переполнен, и все кроме Лулу были возбужденны, предвкушая волшебное представление в «Глобусе», на котором, как говорили, будет фокусник, заставляющий людей исчезать и появляться снова.
Все говорили сразу. Кучка детей втроем или вчетвером напевали какую-то глупую песню об утке. Я был затиснут между Лулу и Эйлин где-то посреди автобуса. Эйлин игнорировала меня, как и ее братья, что было в порядке вещей. Они продолжали шнырять по проходу, не обращая никакого внимания на просьбу водителя, всем вернуться на свои места. Эйлин и не полагала, что я взял с собой книгу в мягкой обложке, которая помещалась в кармане. Я думал, что никто этого не заметит. Куда бы я не ходил, книги бывали со мной везде.
Когда мы подъехали к «Глобусу», то увидели огромный плакат с изображением злого мага, чьи руки были обагрены кровью. Все сидящие в автобусе и даже Денеганы притихли от страха.
«Выходите по одному», — объявил водитель, и, как по команде, все организованно покинули автобус. Лулу держалась за мою руку, даже не смотря на то, что я шел где-то позади нее.
«Ты не потерял купоны?» — спросила она, оглядываясь через плечо.
Я кивнул в ответ. Купоны на бесплатные леденцы, содовую и корн лежали в моем потайном кармане.
Когда мы уже попали внутрь, Лулу отправила меня занять три места, откуда хорошо будет видно все представление, а сама взяла у меня купоны. «Шоколадное», — сказал я ей, если вдруг ей попадется мороженное.
Я проталкивался через толпящихся детей, которые восторженно кричали или громко разговаривали в попытке перекричать друг друга. Я нашел три места в середине зала. Открыть книгу, чтобы начать читать, возможным не представлялось, потому что мне все время приходилось следить за выбранными мною местами. «Занято», — успел сказать я уже тысячный раз.
«Глобус», в котором располагался театр, был старым зданием, не похожим на то, что было затесано в торговом центре, и все проходящие мимо дети показывали пальцем на большую старинную люстру из золота и граненого стекла, которая напоминала мне пещерный сталактит. Но лампочки в ней почему-то не горели, да и сама люстра висела на проводе, который выглядел очень тонким и больше был похож на нить.
Лулу заметила, как я смотрю вверх.
«Вижу, эта люстра действует тебе на нервы», — сказала она.
Как и всегда, я не смог утаить в себе волнение, а Лулу снова прочитала мои мысли.
«Она меня нервирует тоже», — сказала Эйлин. Ее глаза рыскали по всему залу в поисках Билли и Кевина. Они подбежали к нам с алыми от возбуждения щеками. Их рыжие волосы были растрепаны.
«Найдите нам три места где-нибудь еще», — скомандовала Эйлин.
Они удалялись, расталкивая других детей, попадающихся на их пути, а мы продолжали стоять посреди толпы. Лулу и Эйлин жевали попкорн. Их губы блестели от масла. На моем вафельном конусе таяло мороженое, которое начинало стекать по пальцам.
«О салфетках они не слышали», — сказала Лулу с долей отвращения в голосе, вытирая рот тыльной стороной ладони.
Наконец, Билли замахал нам рукой. Вероятно, ему удалось кого-нибудь согнать с занятых им мест в конце зала под самым балконом.
— Это далеко от сцены, — пожаловался я.
Лулу послала мне переполненный терпением взгляд.
Мне пришлось подчиниться и последовать за ними туда, где стоял Билли.
Десятью минутами позже Лулу уже не было в живых.
Кошмар начался.
1
Телефонные звонки разбили ночь надвое, пробившись к нему через броню сна и напомнив снятие повязки с еще не зажившей раны. Он посмотрел на часы, стоящие у него на столе: на них светились алые цифры «3:18». «Что-то неотложное», — подумал он. — «Снова начинается… в столь ранний час… уж слишком рано в этом году».
Первый звонок приходит где-нибудь в октябре за неделю или две до той самой даты. На этот раз телефон зазвонил в начале сентября, когда лишь вялыми волнами начинала отступать жара. Вентиляторы лениво крутились в окнах спальни. Жужжание их лопастей никак не могли заглушить звук телефонного звонка, который звонил непрерывно и настойчиво. «Пожалуйста, пусть это будет ошибка номером», — молился он.
Привстав на локти, он слушал, считая звонки и вымеряя паузы между ними: «…шесть (пауза), семь (пауза)…». Он слышал, как изношенные тапки отца мягко перемещаются по комнате в направлении прихожей. Он даже не столько слышал отца, сколько чувствовал, как тот медленно встает и неохотно направляется к тому самому телефону.
Звонки резко оборвались.
Он продолжал ждать, все еще полусидя и полулежа. Его локоть утонул в матраце. На лбу проступил пот. Он напряженно вслушивался, но ничего не слышал. Наконец, он поднялся с постели и аккуратно подошел к приоткрытой двери, всегда открывающейся с жутким треском. Сощурив глаза, он увидел отца: его белые шорты и футболку, рисующуюся в темноте. Он стоял и прижимал к уху телефонную трубку.
Какое-то время он наблюдал за отцом, не осмеливаясь пошевелиться.
Отец положил трубку на аппарат, продолжая молча стоять спустя еще какое-то время.
Дэнни знал, что номер был набран правильно. Он смотрел на отца, который продолжал неподвижно смотреть на телефон, затем, мягко вздохнув, он вернулся обратно в спальню. Его глаза уже приспособились к темноте, и теперь все предметы в комнате приняли свои привычные очертания: его проигрыватель компакт-дисков, стол, на котором лежало недоделанное им домашнее задание, доска с наколотыми на нее бумажками, напоминающими о датах и местах, куда и когда ему нужно явиться — все было строго на своих местах, будто в гостиничном номере. Ему вдруг стало холодно, и он щелкнул выключателем вентилятора.
Он стоял у окна, выходящего на тихую, укутанную тенями улицу. Клен на другой стороне улицы напоминал гигантскую чернильную кляксу. Окна офисного здания напротив были темны, но где-то внизу горели огни магазина, не закрывающегося круглые сутки. Он подумал, кто будет покупать продукты в три часа ночи, или кому приспичит в этот час звонить по телефону.
Наконец, вернувшись в постель, он попробовал расслабиться и уснуть. Он ворочался то в одну, то в другую сторону, наматывая на ноги простыню и одеяло. Размышляя о той ужасной октябрьской дате, которая наступит через несколько недель, он поклялся, что он никогда не будет таким, как его отец. Он больше не был маленьким ребенком. Ему уже было шестнадцать. Он не знал, что нужно делать, но знал, что он это совершит.
«Я — не мой отец», — пробормотал он в подушку.
И его надолго поглотил сон.
---------
Я слышу, как этой ночью она не находит себе места. Она ходит, хлопая дверями, поднимается по ступенькам и спускается обратно. Я лежу в постели и не шевелюсь, претворяюсь, что сплю. Я знаю, что ей нужно. Знаю, что она хочет до него дозвониться, и надеюсь, что ей это не удастся. Но я также знаю, что скоро Хеллоуин, и она обязательно позвонит.
Перед тем, как позвонить, она всегда появляется около моей кровати. Делая вид, что сплю, я стараюсь ровно дышать, имитирую храп, но стараюсь не переборщить, потому что тогда она поймет, что я пытаюсь ее одурачить, обмануть. Я ее избегаю. Мне хочется ей сказать: «Пожалуйста, больше не звони. Оставь его в покое». Но это бесполезно. Особенно в этот год.
Прошлой ночью все повторилось. Она снова ходила по лестнице вверх и вниз, стояла у окна, глядя наружу, а затем снова остановилась у моей кровати.
Я слышал, как она набирает номер — все та же жуткая мелодия тонального набора и ее голос: сначала тихий и нежный, а затем резкий, когда она начинает сердиться, и так каждый раз.
И мне интересно: почему он не подходит к телефону? Зачем он слушает все эти звонки? Почему он не снимет трубку с аппарата? Почему он не бросит ее, или ему это нравится?
— Что он тебе говорит? — спросил я ее однажды.
— Ничего, — ответила она. — Он только слушает. Но я почти слышу, как стучит его сердце.
Последней ночью все было иначе. Она не рассердилась, и, когда она с ним говорила, то ее голос был чуть ли не нежным.
Когда она повесила трубку, она приблизилась ко мне и стала около моей кровати. Я знал, что это была она, потому что я слышал, как ее пятки шаркают по полу.
