Евгений Рысс - Страх
Она стояла при впадении речки в озеро, маленькая деревенька, всего домов восемь. Несколько лодок на берегу, сети. Тихо здесь было, как в лесу, даже тише. В лесу ветер шумит в листве, птицы кричат, а тут казалось, что ты оглох. Собрались мы проситься на ночлег, но Глухов запротестовал.
— Пока гнуса нет, — сказал он, — лучше на вольном воздухе ночевать. Там спокойнее. Варить будем на костре, спать в палатке. А за имущество беспокоиться нечего. Уйдем в маршрут и все оставим. Тут воров нет.
Мы должны были здесь провести с недельку. Снять на карту окрестности.
Расположились мы километрах в двух от деревни. С утра уходили в маршруты, вечером возвращались. Сидели на берегу, думали, наслаждались и больше молчали. О пустяках здесь даже и говорить неудобно. Уж очень все величественно вокруг. Иногда навещали нас жители деревни. Народ здесь был молчаливый, но все-таки вопросы задавали. Им очень казалось странным, что здесь, под их землей, могут оказаться сокровища.
Впрочем, кто знает, где они лежат, эти сокровища. Много еще предстоит геологам обойти земли, пока не узнаем мы все, что под этой землей таится.
Глава вторая
НЕНУЖНАЯ ЗАРПЛАТА
Следующий месяц был заполнен очень трудными днями. Без конца пробирались мы сквозь лесную чащу, меряли расстояния, наносили на карту граниты, галечник, выходы пород. Уставали мы очень. Чтобы уложиться в сроки, задания на день давали себе тяжелые. Бывало, за день и перекусить некогда. Интересных находок не было, да мы на них и не рассчитывали. Некоторые предположения, впрочем, у Глухова возникли, но бурение не входило в наши задачи. Мы должны были только подробно описать и нанести на карту геологические свойства поверхности. Зимой геологи будут на основании нашей карты строить предположения, спорить, советоваться, для того чтобы потом где-то в глухом лесу выросла буровая вышка. Мы только прокладывали путь для будущих исследователей.
Итак, уставали мы за день очень. Бывало, к концу дня так измотаешься, что проклинаешь все на свете. Зато замечательные были у нас вечера. Базы наши всегда располагались где-нибудь возле озера, недалеко от деревни, на открытом месте, где ветерок сдувает гнуса. Гнус уже появился и в лесу причинял нам массу хлопот, хотя и гораздо меньше, чем причинял геологам раньше. У нас были специальные жидкости, и, к нашему удивлению, они действовали, хотя не всегда и не полностью. Зато после ужина мы чудно отдыхали. За поразительную тишину, за таинственное молчание леса, за легкий плеск рыбы в озере можно было простить судьбе тяжелые наши дни. Через месяц расположились мы недалеко от села. В этом селе мы впервые за месяц увидели милиционера и были потрясены таким ярким свидетельством близости цивилизации. Был здесь и сельсовет и правление колхоза — словом, все, что положено настоящему населенному пункту. Был здесь даже телефон. Нам удалось связаться с начальником партии и сообщить ему, где мы, что мы успели сделать и когда отправляемся дальше. Начальник партии сказал, чтобы мы позвонили завтра. Его, правда, не будет, он должен куда-то уехать, по будет его заместитель, который передаст нам инструкции.
— Какой заместитель? — спросил Глухов. Заместителей у начальника партии было два.
— Разгуляев Платон Платонович! — прокричал, надрываясь, в трубку начальник партии.
— Разгуляев? — удивился Глухов. — Это что за птица?
Мы отлично знали обоих заместителей начальника. Фамилия одного была Дорожников, фамилия второго — Иванов. А тут еще Разгуляев какой-то появился.
— Дорожников заболел, — кричал начальник партии, — и уехал, а вместо него прислали нового — Разгуляева!
Нам было все равно, что Дорожников, что Разгуляев. Глухов на следующий день снова соединился с городом. Таинственный Платон Платонович сообщил нам, чтобы мы пока оставались на месте, а он дня через два или три привезет нам зарплату.
По совести говоря, нас это удивило. Обычно, пока геолог в лесу, зарплату переводят ему на сберкнижку. Тратили мы так мало, что деньги у нас оставались. Глухов хотел это объяснить Разгуляеву, но тот повесил трубку. У нас было работы в этих местах дня на четыре, так что мы все равно задержались бы. В конце концов, если хочет чудак человек тащиться в такую даль, везти ненужную нам зарплату, пусть себе трясется. Он-то поедет не по нашему пути, а по проселку. Задень, ну за два доберется обязательно. Словом, мы и думать об этом забыли.
На третий день после этого разговора сидели мы вечером у озера. Солнце скрылось за лесом, но было светло, как в пасмурный день. Туман скопился в низинах, расплывался по земле, и казалось, деревья растут из медленно колеблющегося белого облака. Тихо было вокруг, как бывает только глухой ночью. В этом сочетании ночной тишины и успокоенности с полным светом и заключено очарование белых ночей. Только заколдованный лес может молчать, когда совсем светло. Предметы в этом призрачном свете теряли масштабы, расстояния скрадывались или удлинялись. Поэтому нам не показалось странным, когда появился человек огромного, сказочного роста, шагавший по пояс в тумане.
— Интересно, — сказал лениво Пашка. — Значит, здесь водятся и великаны?
Алексей Иванович, щурясь, вглядывался в гигантскую фигуру.
— По-моему, это верховой, — сказал он. — Может быть, Разгуляев.
И уже проглядывалась в тумане лошадиная голова, а потом стала видна и вся лошадь. Всадник не торопясь спешился (ничего не было в нем гигантского) и сказал:
— Здравствуйте, геологи.
— Здравствуйте, Платон Платонович, — сказал Глухов.
— По голосу узнали? — удивился Разгуляев.
— Просто некому больше быть. Присаживайтесь, отдохните.
Разгуляев не торопясь привязал лошадь к дереву, сел на валун, достал папиросу и закурил.
Опять стало тихо, плескалась рыба в озере. Далеко где-то пели девушки лихие свои частушки. Они теперь ходили гулять в другую сторону от села: стеснялись нас.
— Хорошо тут, — сказал Разгуляев.
Никто ему не ответил: не хотелось нарушать тишину. Минут десять мы молчали, потом Глухов спросил — ему показалось невежливым дальше молчать:
— Вы к нам надолго?
— Завтра передохну, — сказал Разгуляев, — а послезавтра утречком в путь. Пятнадцать групп надо объехать. Про вас-то хоть точно известно, где вы находитесь, а остальных еще и найти не так просто. Намотаешься. Годы у меня такие, что кости покоя требуют.
— Сколько же вам лет? — спросил Рыбаков.
— Пятьдесят, — вздохнул Разгуляев.
— А зачем вы вообще затеяли эту поездку? — спросил Глухов. — Деньги никому не нужны. Рестораны тут не встречаются, костюмы покупать лучше в Москве.
— Непорядок, — строго сказал Разгуляев. — Ваш главный бухгалтер тоже меня уверял, что ни к чему вам зарплата. А я сказал — это меня не касается, люди заработали — должны получить. Я прямо скажу: попросите вы у меня десять рублей вперед — не получите, хоть в лепешку расшибитесь. Не дам. Но, если вам следует, моя обязанность вам вручить, хоть бы вы на Северном полюсе были. Вот так я понимаю финансы.
Удивительно странно звучали в первозданной тишине, в торжественном молчании леса эти идиотские рассуждения бюрократа и формалиста. Меня раздражал этот канцелярский пафос, этот конторский героизм. А Глухов, кажется, удивился и заинтересовался. Он с любопытством вглядывался в полускрытую сумерками фигуру Разгуляева.
— Так ведь пока вы всех объедете, — сказал он, видимо потешаясь, — придет время новую зарплату выдавать.
— И новую выдадим, — с пафосом сказал Разгуляев. — Пусть наше дело и незаметное, а делать его надо точно.
Он говорил так, как будто спорил с кем-то, как будто самоутверждал себя, хозяйственного работника. Вот, мол-де, вы, геологи, открытия делаете, ученые труды пишете, ученые звания получаете, а мы, хозяйственники, хоть и маленькие люди, а тоже героизма не лишены.
— И не боитесь вы ездить? — спросил Глухов. — Небось у вас с собой немалые деньги.
— Шесть с лишним тысяч, — сказал Разгуляев. — Ну, да здесь как будто спокойно, да и кто знает, сколько у меня денег.
Мы снова помолчали. Потом Глухов встал и, потягиваясь, сказал:
— Ну что же, товарищи, давайте ложиться?
— Вы завтра в маршрут? — спросил Разгуляев.
— Часиков в пять встанем, а к шести тронемся, — сказал Глухов.
— Э… э… э… — протянул Разгуляев. — Тогда давайте я вам сейчас и зарплату выдам. Мне так рано вставать не с руки. Устал очень, надо отоспаться.
— Выдадите завтра вечером, — сказал я.
— Нет уж, извините, — возразил Разгуляев, — раз приехал, надо выдавать, мало ли что. Порядок есть порядок.
И снова меня разозлил этот пафос на голом месте. К чему все это, если никому из нас не нужны деньги? А уж если привез, все равно, сегодня дашь или завтра. Видно, самолюбив был Разгуляев. Видно, не хотелось ему мириться с тем, что другие, то есть мы, исследователи, заняты трудом, требующим большого физического напряжения, самоотверженности, порою риска, а он всего-то заместитель по хозяйственной части. Видно, важно было ему доказать, что и он не хуже других.
