Пол Кристофер - Тень Микеланджело
– Эти документы выписаны на имя Фредерико Ботте, – сказала мать настоятельница.
– Это имя ребенка.
– Нет, это не так, и вы это знаете, майор.
– Теперь это так. Приведите его.
– А если я скажу вам, что никакого Фредерико Ботте в нашем монастыре нет?
– Мать настоятельница, этот вопрос я предпочел бы оставить без ответа, но поверьте, что это не принесет ничего хорошего ни вам, ни мне. Попытка спрятать ребенка или отказ предъявить его повлекут за собой самые серьезные последствия. – Он сделал паузу и добавил: – Мать настоятельница, я только исполняю приказ. Могу вас заверить, это не доставляет мне ни малейшего удовольствия.
– Хорошо.
Взяв с каминной полки маленький колокольчик, сестра Бенедетта позвонила в него. Помещение наполнилось резким звуком. Спустя несколько мгновений в комнате появилась очень молодая женщина, которой явно было не слишком удобно в мирской юбке, блузке и вязаной кофте. За руку она вела мальчугана лет трех в коротких штанишках, белой рубашонке и узеньком галстучке, со смоченными водой и зачесанными назад темными волосами. Вид у него был очень испуганный.
– Вот мальчик. А это сестра Филомена. Она позаботится о его нуждах. Она говорит и по-немецки, и по-итальянски, так что с пониманием того, что потребуется для нее самой и для ребенка, проблем не возникнет.
Шагнув вперед, сестра Бенедетта расцеловала молодую женщину в обе щеки, после чего вручила ей дорожные документы и свидетельство о рождении. Сеет; ра Филомена засунула документы в глубокий карман своего простого кардигана. Вид у нее был такой же испуганный, как у ребенка, и Бертолио прекрасно понимал ее страх. Направляясь туда, куда предстояло ехать ей, он робел бы и сам.
– Лодочник, доставивший меня сюда, не стал дожидаться и уплыл. Как нам вернуться на материк? – спросил майор.
– У нас есть собственный транспорт, – ответила сестра Бенедетта. – Ступайте с сестрой Филоменой. Она вам покажет.
Бертолио кивнул, потом щелкнул каблуками. Его рука начала было напряженно подниматься вверх в фашистском салюте, но он передумал и вместо этого еще раз резко кивнул.
– Спасибо за сотрудничество, преподобная мать.
– Я делаю это только ради ребенка. Он невинен и не имеет никакого отношения ко всему этому безумию… в отличие от всех нас. До свидания.
Не промолвив больше ни слова, Бертолио повернулся на каблуках и направился прочь из комнаты. Сестра Филомена и ребенок послушно последовали за ним. Уже в дверях мальчик остановился и молча оглянулся через плечо.
– До свиданья, Эудженио, – прошептала сестра Бенедетта.
И он ушел.
Она подошла к окну и стала наблюдать сквозь жалюзи, как три фигуры спускаются к причалу. Доминик, паренек из деревни, подрабатывавший в обители поденщиком, ждал у причала. Он помог забраться в плоскодонку и устроиться там сначала ребенку, потом сестре Филомене. Майор уселся на носу, словно какой-то смехотворно вырядившийся Вашингтон, переправляющийся через озеро Делавэр. Затем Доминик вскочил на борт, вставил весла в уключины, и лодка заскользила через узкий пролив, направляясь к материку.
Сестра Бенедетта провожала ее взглядом, пока могла различать фигурку ребенка. Потом она вышла из приемной, прошла по длинному коридору между отдельными кельями и добралась до черного выхода в хозяйственной части здания, позади умывален и туалетов. Выйдя наружу, под слабеющие лучи вечернего солнца, монахиня поднялась по узенькой, усыпанной шлаком тропке к кладбищу. Обогнув его, она продолжила путь в тени деревьев и наконец достигла маленькой лощины, наполненной цветами и густым ароматом обступивших ее сосен.
Она спустилась в эту чашеобразную впадину, прислушиваясь к доносящимся сверху вздохам ветра и отдаленному рокоту волнующегося моря. Если Катерина и любила что-то, так именно это место, единственный островок мира и покоя в ее искалеченной, покрытой шрамами страха и дурных предчувствий жизни. Священник из Портовенере так и не дал разрешения похоронить ее на освященной земле, и сестра Бенедетта в конце концов решила не возражать. На самом деле она не сомневалась в том, что место сие ближе к Богу, нежели любое другое, и сама Катерина предпочла бы именно его.
Без труда найдя простой мраморный крест, хотя его со всех сторон обвивал плющ, сестра Бенедетта опустилась на колени и принялась неторопливо отдирать оплетающие камень усики, открывая взору надпись.
Катерина Мария Тереза Аннунцио
26 5 1914 22 10 1939
РАСЕМ
Медленно сняв четки, намотанные на правое запястье, сестра Бенедетта зажала их между ладонями, устремила взгляд на могильный камень и шепотом прочла старую молитву, так походившую на последние слова, произнесенные молодой женщиной перед тем, как та бросилась в море:
Сладчайшей музыкой дляу шей
Звучат слова «Хвала тебе, Мать».
Сколь сладостно вторить мне в жизни сей:
Хвала тебе, о Святая Мать.
Восторг мой в Тебе, и любовь чиста,
Что в невзгодах дарует надежду и силу.
Но если мой дух смятеньем объят,
И тревога в душе моей поселилась,
И в сердце грешном страсти кипят
И боле сносить оно уж не в силах
То тяжкое бремя стенаний и мук,—
Коли зришь ты в несчастье чадо свое,
О всемилостивейшая Дева Мария,
Позволь в материнском объятье Твоем
Обрести покой и забвение.
Увы, уже близок последний день.
Так низвергни же демона в бездну ада
И пребудь со мной, о Святая Мать,
Со своим несчастным, заблудшим чадом.
Нежным касаньем перстов своих
Прикрой утомленные горем веки
И с добрым напутствием поручи Творцу
Душу, что возвращается в Его лоно.
Аминь.
Ветер, проносящийся сквозь деревья, шумел все сильнее, словно отвечая ей, и на какое-то блаженное мгновение к сестре Бенедетте вернулась чистая вера ее детства и она снова испытала радость постижения Бога. Но следующий бурный порыв ветра развеял это ощущение, и по щекам ее заструились слезы. Она подумала о Бертолио, Филомене и ребенке, а потом вспомнила Катерину и того мужчину, порочного, обуянного гордыней мужчину, который так обошелся с Катериной и привел ее к такому концу. Он не заслуживал молитвы, для него подходило лишь проклятие, слышанное ею много лет назад из уст матери.
– Да сгниешь ты в своей могиле, да будет твое мертвое тело изъедено червями, имя предано поруганию и забвению семьей и близкими, а проклятая душа да будет ввергнута в вековечную тьму, где и пребудет до скончания времен, не ведая иной милости, кроме ледяного пламени ада.
ГЛАВА 1
Волосы у нее были цвета меди, отполированной и блестящей. Прямые на протяжении нескольких дюймов от корней, они потом обращались в буйную массу естественных кудрей, ниспадавших на белые плечи и достаточно длинных, чтобы частично прикрыть грудь. Сама грудь имела идеальную форму: не слишком большая, округлая, с гладкой кожей, отмеченной лишь маленькой россыпью веснушек на верхней поверхности каждого холмика, и сосками того редкостного бледно-розового оттенка, какой обычно можно увидеть лишь в скрытых, внутренних поверхностях экзотических морских раковин. Ее руки были длинными и по виду более сильными, чем можно было ожидать от девушки, чей рост едва достигал пяти футов шести дюймов. Кисти рук с тонкими, почти детскими пальцами и короткими, аккуратно подстриженными ногтями отличались изяществом.
На плоском животе выделялся аккуратный пупок в форме слезы. Волосы, деликатно прикрывавшие лобок, имели еще более яркий оттенок раскаленной меди и, что нередко бывает у рыжеволосых женщин, росли как бы естественно подстриженными, образуя шелковистый золотой треугольник, под которым пряталась сокровенная плоть.
От длинной шеи, скрытой струящимися волосами, начиналась гибкая гладкая спина. У основания позвоночника, как раз над щелью между маленькими мускулистыми ягодицами, находилась единственная бледно-коричневая родинка величиной с монетку, напоминающая очертаниями рог. Ноги были длинными, икры крепкими; точеные округлые лодыжки плавно переходили в изящные ступни.
Лицо, окаймленное каскадом медных волос, было почти столь же безукоризненным, как и тело: широкий и чистый лоб, высокие скулы, губы полные, но без искусственной припухлости. Решительный изгиб подбородка придавал исходившему от девушки ощущению невинности еще и оттенок силы. Только вот нос ее, тонкий, длинноватый и увенчанный на переносице россыпью веснушек, не вполне соответствовал канонам классической красоты. Изумительные глаза, большие и почти пугающе умные, имели темно-зеленый, жадеитовый оттенок.
– Заканчиваем, леди и джентльмены. Время вышло, – объявил, хлопнув в ладоши, Деннис, преподаватель рисования с натуры Нью-Йоркской школы-студии. – Спасибо, Финн, на сегодня все.
Он улыбнулся натурщице, стоявшей на помосте, и она улыбнулась ему в ответ.
Учащиеся студии – их было около дюжины – положили рисовальные принадлежности на уступы мольбертов, и помещение быстро наполнилось оживленным гомоном.
