Ридли Пирсон - Опознание невозможно
Он много раз размышлял о том, что лейтенант Фил Шосвиц поручал ему самые сложные дела, чтобы убедить его подать заявление и добиться должности лейтенанта. Но Болдту нелегко было расстаться со своим положением. Бумажной работе он предпочитал работу с людьми.
Сцены пожарищ внушали ему страх даже на расстоянии. Дело было не в полицейских мигалках — к ним он давно привык. И не в переплетении шлангов, или в мокром, блестящем тротуаре и сверхъестественном виде пожарных, в их рабочих костюмах, шлемах и масках. Во всем виноват был сырой, мускусный запах — запах сгоревших отбросов, сопровождающий любой пожар, и живое воображение Болдта слишком реалистически рисовало ему картину: запертая комната, пожираемая языками пламени, и он, пожарный, стоит в самой ее середине, угодив в огненную ловушку, отчаянно орудуя пожарным шлангом; вот проседает горящий потолок, под ногами проваливается пол, обрушивается стена. Смерть в огне была худшим, что он мог себе представить.
Командир дивизиона Уитт, одетый в блестящий противопожарный костюм, встретил Болдта у одной из пожарных машин, экипаж которой убирал уже ненужное оборудование. Лицо Уитта побагровело, а в глазах полопались кровеносные сосуды. Он напоминал Болдту ирландского пьяницу, вроде тех, кого можно встретить чуть не в каждом баре Бостона. Они крепко пожали друг другу руки.
— Начальник пятой там, — сказал Уитт, показав на то, что осталось от дома, то есть практически ничего.
Сегодня, погожим сентябрьским днем, было достаточно тепло, не говоря уже о жаре, которую все еще источало пожарище. На Болдте были ветровка цвета хаки, хлопчатобумажный свитер и брюки защитного цвета. Он держал руки в карманах, но не для того, чтобы согреться. В его позе чувствовались напряжение и скованность; на шее у него выступили жилы, а на скулах играли желваки.
— Он вызвал сюда нас, спецов по поджогам, — сообщил ему Болдт. — Должно быть, упомянул и тело, потому что они позвонили мне.
— Пока что тела не нашли, — объяснил Уитт. — Хотя сосед говорит, что он видел ее дома за пару минут до вспышки. — Он повторил: — Вспышки, а не взрыва, — словно это должно было что-то объяснить сержанту. Болдт ощутил, как у него желудок подступил к горлу. Ему предстояло многое узнать, и все на бегу.
— Дело твоего отдела, — честно сказал Болдт. — Или начальника пятой. Меня волнует только тело.
— Если мы вообще найдем его.
— А мы? — Болдту приходилось кричать, чтобы быть услышанным в лязге механизмов, треске радиостанций и перекликающихся пожарных, все еще остававшихся на месте происшествия. — Найдем его? — закончил он.
Уитт ответил уклончиво:
— Судебно-медицинский эксперт едет сюда.
Доктор Рональд Диксон, один из ближайших друзей Болдта и одновременно горячий поклонник джаза, был главным судебно-медицинским экспертом графства Кинг-каунти. Про себя Болдт обрадовался его участию.
— Что это значит? Тело есть или нет?
— Сержант, здесь было жарко, очень жарко. То, что тут началось и чем закончилось, — это «две большие разницы», понимаешь? Два разных зверя. — Уитту тоже приходилось кричать, чтобы его услышали. — Если эта женщина там, то от нее немного осталось. Вот что я хочу сказать. Жарко, — зловеще повторил он. — Я не видел ничего подобного. И больше не хочу видеть никогда, понятно? Это было настоящее светопреставление, вот что я тебе скажу.
— Нас вызвал начальник пятой? — спросил Болдт, чтобы убедиться, что причина пожара была признана подозрительной. Глаза Уитта оглядывали пожарище. Кажется, он что-то не договаривал, и это беспокоило Болдта.
— Наверное, — ответил командир. — Иначе почему бы ты здесь оказался? Я прав? — Он добавил: — Послушай, сержант, мы складываем мокрый хлам на красные тряпки. Остальным занимается начальник пятой.
— Тебя что-то беспокоит? — прямо спросил Болдт.
— Оно вспыхнуло, не взорвалось — если верить свидетелю. И огонь был по-настоящему жаркий. Похожее наблюдалось только в Блэкстоке или в Пенге. Обычно нам требуется от четырех до шести минут, чтобы приехать на вызов. Сюда мы прибыли через шесть, ну, может, через восемь минут. Не худшее, но и не лучшее наше время. Но дом развалился задолго до нашего приезда. Буквально раскололся, вот что я хочу сказать. Лопнул от жара, прямо по центру; интересный пожар, доложу я тебе. Обратись в Управление воздушным движением, сержант. Честно советую тебе. Я бы сказал, в первые тридцать секунд столб пламени достигал в высоту шести сотен, может, тысячи футов. Примерно так. Что-то очень большое. Большое и вонючее. Ты в этом деле столько же, сколько и я, и такое дерьмо пугает меня до смерти, вот и все. Пугает до смерти. — Он отошел прочь, а Болдт остался стоять и смотреть на струящуюся под ногами воду, чувствуя во рту привкус древесного угля.
Именно этот привкус и служил подтверждением. Этот привкус сохранится еще два или три дня — он знал это в тот момент, когда ощутил его на языке. Самый гнусный привкус, который только может ощущать человек.
Труп. В этом не было сомнения.
Глава третья
— Убирайся отсюда. Ступай наверх, посмотри телевизор или займись еще чем-нибудь.
Бен еще не видел мужчину именно с этой девушкой, но она не слишком отличалась от остальных — официантка или, может, девчонка из бара: большие сиськи и тесные джинсы — да, не слишком отличалась.
Мужчина, который называл себя отцом Бена, но на самом деле им не являлся, подошел ближе.
— Ты слушаешь меня, малыш? — Определенно, бар. От него пахло сигаретами и пивом. Он моргнул пару раз остекленевшими глазами, не в силах сфокусировать их. Наверняка и травка, подумал Бен. Мужчина часто курил марихуану. По выходным, примерно около полудня, он выкуривал первый косячок с утренним кофе.
Мужчину звали Джек Сантори, и у Бена была такая же фамилия, впрочем, не от рождения. Он ненавидел мужчину, хотя «ненависть» было слишком мягким словом.
— Ты велел мне прибраться в кухне, — запротестовал Бен, напомнив Джеку об отданном ранее распоряжении. Он чувствовал себя смущенным и рассерженным. Уставшим до смерти. Как он хотел, чтобы ему было восемнадцать, а не двенадцать; ему хотелось встать, выйти в двери и больше не возвращаться — как поступила когда-то его мать. Иногда он просто страшно скучал по ней. — Я постирал простыни, — сказал мальчик, надеясь заслужить благодарность. Ему было сказано постирать простыни до того, как прибираться в кухне, и именно так он и сделал, так что, может, теперь этот гад позволит ему побездельничать.
— Наверх, — скомандовал Джек, нетвердой походкой подходя к холодильнику и роясь на полках в поисках пива. Он спросил девушку: — Светлое? — Когда они кивнула, ее сиськи заколыхались.
Она бросила сочувственный взгляд в направлении Бена, но все было напрасно, потому что она здесь новенькая. Она не знала Джека. Если она продержится больше одной или двух ночей, это уже рекорд. Бен знал, что происходит здесь по ночам: Джек был груб с ними, так же, как с Беном. В том, что он пьян, было только одно хорошее — он проспит до полудня. В том, что с ним девушка, тоже было только одно хорошее — в ее присутствии он не станет бить Бена. Джек пытался сделать вид, будто они старые друзья. Мужчина превратил вранье в настоящее искусство.
Он женился на матери Бена, когда мальчику было пять и у нее закончились деньги. Она остригла волосы, чтобы заработать на пропитание, но ее уволили. Она все объяснила Бену и даже извинилась.
— Джек — славный парень, и он позаботится о нас.
Она ошиблась в том и другом, но она сбежала, так что какое это имеет значение? Бен оказался привязанным к этому малому.
— Наверх. Сейчас же! — заорал Джек. Девушка напряглась от его крика, и ее титьки задорно встопорщились. Бен слишком часто слышал этот пьяный гнев, чтобы пугаться, и, кроме того, он знал, что в присутствии девушки мужчина не ударит его. Не в первую ночь, во всяком случае.
Бен закрыл кран, вытер руки и взглянул на девушку. Рубашка ее была застегнута косо, волосы растрепаны, помада размазалась, искажая очертания губ. Все это вызвало у него отвращение. Он знал, чем они занимались здесь, в комнате. В конце концов, это он стирал простыни. Время от времени он видел утром, как какая-то девушка бродила по комнате обнаженной — это была единственная хорошая вещь в их приходах сюда. Но он видел и синяки на их теле и слишком хорошо понимал, откуда они берутся. Джеку нравилось изображать из себя крутого парня. Он не знал, что иногда Бен видел, как он плачет, сидя в одиночестве, всхлипывая, как ребенок. Если бы Бен не боялся его так, то мог бы даже пожалеть.
Джек и его блондинка занимались этим всю ночь, и Бен не мог заснуть из-за шума. Он уже засыпал, когда спинка кровати начала стучать в стену так, словно кто-то бил в барабан, девушка застонала, а потом все пошло быстрее и быстрее, пока ему не начало казаться, что вот сейчас изголовье кровати пробьет в стене дыру. Она кричала так, словно он убивал ее, и Бен на мгновение подумал, что, может, Джек и вправду убил ее. Он выглядел способным на это. По мнению Бена, Джек вообще был способен на что угодно.
