Эрик Ластбадер - Глаза Ангела
Эстило перехватил оценивающий взгляд Тори.
— Моя дорогая! — воскликнул он, прижав ее к себе. — Что же ты не предупредила о своем приезде, я бы тебя встретил!
— Я и сама до последней минуты не знала, что выберусь сюда, ты ведь знаешь, как я живу, — ответила Тори. Эстило изобразил печаль на лице:
— Я все время тебе говорю: ищи работу по душе, а не найдешь — у меня устроишься; для такой женщины, как ты, всегда найдется место, — и он широко улыбнулся, показав желтые от курения зубы.
— А чем ты занимаешься? — поинтересовалась Тори. Тут ее приятель весело расхохотался, закинув назад голову, схватил за рукав своего знакомого и усадил его за столик.
— Тори Нан, позволь представить тебе Ариеля Солареса. Это мой друг из Северной Америки, самое сильное его желание — стать настоящим портеньо, правда, Ариель?
— Эстило, как обычно, преувеличивает, — обратился молодой землевладелец к Тори, — просто я хочу понять этих людей. Я и в Буэнос-Айрес приехал специально, чтобы подышать воздухом сказочно чудесного прошлого. — Он сделал глубокий вздох. — Вы не чувствуете? Воздух напоен запахом прошлого, словно ароматом роз. Жизнь моя очень однообразна, вот я и заявился сюда в надежде, что этот город взбодрит и как-то изменит меня.
— Чепуха какая, — вмешался Эстило, — ты же в Буэнос-Айрес приехал по делам.
— Вы говорите о Буэнос-Айресе, как о Лурде[1], — проговорила Тори, и внезапно ее охватило желание вызвать Ариеля на откровенность, — вы говорите так, будто Буэнос-Айрес обладает волшебной целительной силой. — Для нее город был именно таким, почему он же не мог быть таким и для него?
— Пожалуй, в ваших словах есть доля правды, но слово «целительный» не совсем подходит: я же не болен, а просто скучаю.
— Друг мой, — вмешался в разговор Эстило, — скука это и есть болезнь. Всем нам необходимо иметь цель в жизни, иначе жизнь становится бессмысленной. В этом случае можно заболеть и всерьез.
Тори отвернулась от своих собеседников. Она знала, что, говоря так, Эстило обращается к ней одной. Грустно, а по проспекту Кинтана все лилась томная мелодия аргентинского танго, только звуки стали печальнее, предвещая неизбежную вспышку ярости и трагический финал.
— У меня все хорошо, — тихо сказала Тори, по-прежнему не глядя на мужчин, продолжая вслушиваться в музыку, и, как если бы танго было живым существом, пыталась услышать биение его сердца.
— У тебя все хорошо, — согласился Эстило и ласково похлопал по руке Тори своей широкой и сильной ладонью. — Я просто думаю, что если человеку скучно, ему надо развеяться. Буду рад, если ты проведешь сегодняшний вечер у меня дома. Соберутся друзья. Обязательно приходи, если, конечно, считаешь себя моим другом. — Помолчав с минуту, он добавил: — Ариель тоже будет.
Тори посмотрела на нового знакомого. Она легко представила, как он скачет верхом в бескрайних пампасах или играет в поло в Палермо Филдз. Что-то в нем было особенное, в этом человеке, к тому же он не был настоящим портеньо, а лишь старался казаться им. Другими словами, Ариель заинтересовал Тори.
— Договорились, — сказала она.
— Вот замечательно. Тогда до вечера, — Эстило с сияющей улыбкой поднялся из-за стола.
Секунду-другую Ариель сидел, глядя Тори в глаза, затем взял ее руку и поцеловал. Мужчины удалились, Тори заказала бренди. Крепкий напиток вызвал у нее грусть о несбывшихся надеждах, желаниях, она вспоминала людей, которые когда-то волновали ее, но эти чувства давно превратились в пепел.
* * *Квартира Эстило занимала весь последний этаж безликого многоэтажного здания, которыми была застроена Ре-колета. Дом находился в нескольких кварталах от кладбища, и то, что друг Тори жил именно по этому адресу, не было простым совпадением. Наверное, подобный выбор характеризовал портеньос как нельзя лучше: они не теряли интереса к своим мертвым, и получалось так, что давно ушедшие в мир иной люди мистическим, непонятным образом всегда незримо присутствовали среди живых...
Квартира, обставленная в соответствии с требованиями итальянской моды — богато и изысканно, — занимала огромную площадь. Каждый предмет мебели демонстрировал мягкие, сглаженные линии и обивку из дорогих тканей от Унгаро и Миссони.
Шикарная меблировка и прекрасный дизайн апартаментов Эстило были заслугой нынешней его любовницы — потрясающей черноволосой аргентинки Адоны представительницы местной аристократии. С точки зрения Тори, эта женщина в чем-то была похожа на нее, — не довольствуясь одними только любовными отношениями, она заставляла Эстило брать ее с собой, когда он отправлялся по делам в джунгли, причем ее присутствие приносило немалую пользу: красота и ум обезоруживали недругов Эстило и помогали решать возникающие проблемы.
Буэнос-Айрес — город снобов, но Адона, коренная жительница столицы, не была такой, как другие высокомерные хозяйки богатых домов; она относилась к людям с искренней любовью.
Тори и Адона обрадовались встрече и тепло обнялись, напоминая сестер, соскучившихся после долгой разлуки. Они пошли на кухню, где суетились слуги, раскладывая еду на серебряные гравированные блюда. Адона, не взглянув в их сторону, сочувственно обратилась к подруге:
— У тебя усталый вид, Тори.
— Возможно, но эта усталость — от безделья.
Адона согласно кивнула:
— Я хорошо тебя знаю. Тебе необходимы сильные чувства и опасные ситуации. Тебе надо жить, ощущая себя на краю бездны? Но, по-моему, это ненормально.
— Эстило сказал мне сегодня днем то же самое.
— Он тебя любит, Тори. Поначалу, признаюсь, я сильно ревновала.
— Совершенно напрасно.
— Но Эстило вовсе не ангел, да и кто святой? Я или, может, ты?
— Нет, я не святая.
Внезапно Тори представился Грег, паривший, подобно ангелу, над Землей. Случилось так, что во время выхода в открытый космос, когда астронавт медленно передвигался по поверхности корабля, скафандр оказался чем-то проколот — в мгновение все было кончено.
В свидетельстве написали: «Смерть наступила в результате гипоксии». Коротко и ясно. Перед мысленным взором Тори встало изуродованное тело Грега.
Адона схватила подругу за руку:
— Тори, что с тобой? Ты вся побелела, выпей коньяку!
— Ничего, все в порядке, — отозвалась Тори.
— Когда-то, — заговорила Адона, — я мечтала о такой жизни, какую вела ты: в полном вооружении продираться сквозь заросли джунглей, зная, что впереди враг... У меня сердце заходилось, я думала — вот оно, настоящее, ради чего стоит жить. Но сегодня я другая. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними... Но правда и то, что с автоматом в руках и ножом у бедра я чувствовала себя спокойно и уверенно, как никогда. Я была равной мужчине, не в сексуальном смысле, конечно. И не в эмоциональном. Мужчины убивали — и я убивала. Меня уважали, иногда прислушивались к моему мнению... В конце концов наступил момент, когда не осталось различий между мной и ими. Ну, ты понимаешь...
Тори внимательно посмотрела на нее:
— Что же изменилось?
— Я поняла, что пытаюсь достичь невозможного. Стремясь жить, как мужчина, я перестала чувствовать себя женщиной, их мир поглотил меня целиком. И мне это не понравилось.
— А что по этому поводу думает Эстило? Вы же познакомились в джунглях, и там же родилась ваша любовь.
— Эстило об этом не подозревает.
— Но ты должна сказать ему, он же тебя любит и хочет, чтобы ты была счастлива.
Влажные карие глаза Адоны встретились с глазами Тори.
— Да, любит. Но быть любимой не значит быть счастливой. Эстило бизнесмен до мозга костей, он живет ради бизнеса. Чем бы он ни занимался, у него все получается. И мир его — мир дельцов. Там все рассчитано четко. Я потратила много времени и сил, чтобы стать частью этого мира; то, что касается дел Эстило, отработано мною до мельчайших деталей. Он не может позволить мне уйти, я слишком важное звено в механизме. Без меня машина остановится, а он этого не допустит.
— Ты хочешь его бросить?
— Не знаю. — По лицу Адоны скользнула улыбка — словно огонек свечи мелькнул в надвигающихся сумерках.
— Не оставляй его. Он хороший человек.
— Да. Может быть.
Адена неожиданно наклонилась к Тори и поцеловала ее.
— Давай не будем о грустном. Лучше иди развлекись, а я займусь закусками.
Гостей собралось много: известные артисты, манекенщицы, художники; пока Тори раздумывала, что ей делать, из толпы вынырнул Эстило, подошел к ней, подал стакан со спиртным, одновременно чмокнув в щеку и буркнув что-то ласковое по-немецки. На немецком он говорил крайне редко, только когда был слегка пьян и только с близкими друзьями. Будучи наполовину аргентинцем, Эстило любил тайны, а поэтому лишь немногие знали национальности его отца.
— В такие минуты я скучаю по Мюнхену, — обратился он к Тори. — Ты когда-нибудь обедала в «Ди Аубергине»?
![Тяжелый дождь - [Тяжелый дождь]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
