Ха Цзинь - Рассказы
– Дети мои, – начал Лю, – юный Сыма хочет, чтобы я рассказал вам, совсем еще мальчишкам, о Великом Походе. Что ж, согласен. Потому я и здесь. Для начала разрешите рассказать, как я вступил в Красную Армию. Это случилось весной тысяча девятьсот тридцать пятого года, мне семнадцать сравнялось. Красная Армия пришла в мой родной город Минъи, отняла всю землю у богатых землевладельцев и раздала ее нам, беднякам. Это я к тому говорю, что сам не состоял в Красной Армии, когда начался Великий Поход, а вступил в нее позже, когда она пришла в наши края.
В комнате только авторучки поскрипывали. Сыма записал в свой блокнот: “Вступил в 1935-м, семнадцати лет”.
Лю помолчал немного, оглядел пчелиный рой темных голов, затем продолжил:
– Почему я вступил в Красную Армию? Ну, потому, что там давали хоть что-то поесть. Мы с папаней ходили в горы за дровами, а потом продавали их в городе. Работа ух тяжелая, и у нас никогда не хватало еды и одежды. Потом пришла Красная Армия. Богатых похватали и разрешили беднякам разделить их добро и землю. Хорошее дело, этих паразитов давно надо было передавить. Наконец-то мы, угнетенные сельчане, смогли распрямить спины и дать волю нашей злости. Сгоняли толстопузых богатеев к реке и забивали их насмерть камнями, одного за другим. Так я поверил, что красные – это армия бедного народа, и вступил в нее. Впервые у меня были теплый рис в брюхе и новая одежда. Две недели спустя вместе с Красной Армией я навсегда покинул родной дом.
Лю замолчал и растерянно огляделся.
– Сыма, малыш, что дальше-то говорить?
– Расскажите о героических свершениях, о переходах через заснеженные горы и болота.
С чувством удовлетворения Сыма украдкой посматривал на командира Пэя – тот глаз не сводил со Старого Лю. Пэю явно нравился и сам старик, и его рассказ.
– Ах да, заснеженные горы, – продолжил Лю, – это было летом того же года. Мы добрались до Баосина в провинции Сычуань, там была гора под названием Цзяцзяньшань. Никто не видел ее укрытой облаками вершины. Когда мы выступали в поход, и не знали, что там лежит снег. У подножья-то было тепло. Поначалу мы даже травили байки, но уже через какой-то час все переменилось. Метель началась, задул холодный ветер. На нас было только летнее обмундирование – ох, как же все затряслись от холода и страха! Было слышно, как духи и привидения стонут на вершине горы и в черных небесах. Я потерял свои веревочные сандалии. Правду сказать, от них было мало толку, ведь приходилось пробиваться через сугробы. Некоторые из наших стали молиться. Они верили, что горные духи осерчали на нас. Потом начался град. О, небо! градины величиной с яйцо прибивали нас к земле. Одна саданула мне в лоб. Я так и рухнул грудью на приклад собственной винтовки. В глазах потемнело, а потом будто искры посыпались. Лица у многих наших были разбиты в кровь, некоторые попадали на колени, взывая к горному пику. Ничего не помогало. Эта гора была пристанищем духов; все так думали. В конце концов мы просто сунули головы в снег, а граду подставили задницы. Там, знаете ли, мясца – хе-хе-хе – побольше, да оно и пожестче!
Кое-кто из солдат засмеялся. Сыма обернулся и обвел своих бойцов взглядом. Все затихли.
– Заливные рисовые поля – тоже, знаете, дело нешуточное, – продолжал Старый Лю. – Люди вязли в грязи – и чем отчаяннее ты пытался выбраться, тем глубже тебя засасывало. Оставалось только смотреть на тонущих товарищей, они исчезали прямо у тебя под носом. Сил нет вспоминать все это, аж живот прихватывает. Крики тонущих были ужасны, до сих пор их слышу. Во время переходов подъедали все подчистую: обувь, одежду, ремни, – что сварить удавалось. Председатель Мао даже пристрелил свою лошадь и отдал мясо больным. Так что о болотах давайте не будем. Лучше расскажу вам кое-что о жителях Тибета. Бывал кто в Тибете?
– Нет, – отозвались с десяток бойцов.
– Туда мы попали еще до всяких болот. Деревни точно вымерли. Еды не хватало, мы забирали тамошний ячмень. Но платили, конечно, оставляли деньги на краю поля и прижимали их маленькими камушками. Тибетцы об этом не знали, думали, мы их грабим. Дикари! Не понимали, что мы – народная армия. Затаскивали бревна и камни на вершины холмов, поджидали, пока отряд втянется в ущелье, и обрушивали все это на наши головы. Бабкой клянусь! Грохот ужасающий, по склонам несутся бревна, каменюги крушат все на своем пути, даже деревья. Стоны, вопли… Лежим, вжавшись в землю, а лошади сигают через наши головы и мчатся прочь. Каждое такое бревно зашибало до смерти чуть не дюжину бойцов; кто в живых остался, едва от страха не помер. Честно вам скажу, я так просто с земли подняться не мог – ноги свело. Но мне повезло: спрятался под сломанной телегой и жизнь свою сберег. Ну точно дикари! Все никак их жестокость не позабуду!
Солдаты рты руками зажимали, чтобы сдержать смех. Впрочем, некоторые ржали не скрываясь. Сыма поднялся. Его волосатое лицо покраснело, напомнив всем о его прозвище – Павианий Зад; хохот усилился. Сыма обратился к Лю:
– Что ж, старый воин, расскажите теперь о битвах и победах, – и посмотрел на командира Пэя, который многозначительно улыбался и покачивал своей круглой головой.
– Ладно, – старческие глаза сверкнули, запавший рот перекосило судорогой. Глотнув чая, он снова заговорил: – Вы все уже не раз слышали рассказы о победоносных сражениях и небось уши себе намозолили. Дайте подумать, о чем вы еще не слыхали. А вот, к примеру! Такое не позабудешь… Перевалив через гору Люпаньшань, оказались мы в городишке под названием Чучжи и принялись устраиваться на ночлег, палатки ставить. Тут-то из темноты нагрянула вражеская конница. Дневной переход всех до смерти утомил, так что сил сражаться ни у кого не осталось. А вражеские верховые совсем свеженькие, они-то много дней сиднем сидели и нас поджидали. В миг отряд распался. Все бросились врассыпную, заботясь только о собственной жизни. О бое никто и не думал – не было ни лошадей, ни времени построить людей для контратаки. Я так и вовсе голову потерял, мчался за теми, кто побежал первыми. Сиганул с невысокого обрыва, винтовку обронил… Только жизнь-то, она поважней винтовки, так что искать я винтовку не стал. Потом потерял фуражку. Но все продолжал бежать, покуда, перемахнув через стожок сена, не влетел в свинарник. Тут какой-то шест подвернулся, ударился об него носом, хлынула кровь…
По рядам прокатились смешки. Секретарь Сыма опять поднялся и потребовал тишины.
– Слушайте старшего товарища! – Весельчаки опустили головы и притихли.
Сыма сел на свое место. “Мать его растак! – ругался он про себя. – Старый пидор болтает как настоящий контрик”.
– Когда я добрался до своих, – продолжал Старый Лю, – там спросили, где мое оружие. Я им на разбитое лицо показываю, а они: нас не ты, а твоя винтовка интересует! Нету винтовки, отвечаю, потерял. Наш командир роты приказал пойти и отыскать личное оружие. А куда идти-то? Городишко тот давно врагами захвачен. Пришлось удариться в бега. Черт с вами, думаю, гоните, ладно, уйду. Как добраться до дому, я и понятия не имел. Пошел на восток, где, как говорили, был большой город. Но вскорости угодил в медицинскую бригаду Красной Армии. Они меня спрашивают: “Чего это ты, товарищ, шастаешь в одиночку?” Я и объяснил, мол, с начальством не поладил, вот и прогнали из роты. “Возьмите меня к себе”, – попросил. “Ладно, будешь санитаром”. Так я снова оказался в Красной Армии. Только вместо винтовки у меня теперь был ночной горшок.
Вся аудитория взорвалась хохотом, но старик даже не улыбнулся. Он спокойно смотрел на молодые лица солдат.
Секретарь Сыма снова встал и жестом утихомирил подчиненных. Он весь вспотел, да еще внезапно заныл коренной зуб.
– Товарищи, посерьезней! Мы на лекции по истории Партии.
С растерянной улыбкой он повернулся к старику, но не знал, что сказать. Он слышал, что, когда Старый Лю сердится и начинет клясть всех почем зря, даже дивизионное начальство отступается, – в Красную Армию он как-никак раньше всех вступил.
– Но и в медицинской бригаде я надолго не задержался, – продолжал Лю. – Случилось так, что тем же летом мы разбили два полка чанкайшистов и взяли несколько сотен пленных. Среди них был один офицерик, совершеннейший реакционер. Когда мы обрабатывали ему раны, он нас ругал на чем свет стоит. Обзывал “коммунистическими бандитами” и “красными скотами”. Все ужасно злились.
Как-то ночью после дежурства я заглянул на кухню, воды напиться. Там выпивали и закусывали начальники. Все уже пьяные. Увидев меня, старший офицер Вань Фуминь и говорит: “Глоток вина, малыш Лю?” Я глотнул из его кружки. “Закуси-ка мясцом”, – кивнул он на тарелки. “Откуда мясо-то?” – удивился я. Мы его месяцами не видали, и от одного этого слова “мясо” у меня рот наполнился слюной. Все заржали. “Человечина”, – объяснил Фэн Шунь, командир караульного взвода. Я так и обомлел, понять не мог, шутит он или нет. “Помнишь того ругачего офицерика? Это его сердце и печень, дружище,” – сказал мне Вань, подхватил шмат мяса и отправил себе в рот. И стал жевать. Я задрожал, мне захотелось поскорей убраться оттуда. Но Вань протянул мне свои палочки и приказал: “Съешь кусочек, малыш Лю. Узнаешь, похоже ли это на баранину. Нужно учиться поедать наших врагов!”
