Карлос Бальмаседа - Кулинарная книга каннибала
«Где они были эти годы?» — промелькнуло в его голове; большое расстояние, словно непроходимая стена, и вдруг они выходят из облака воспоминаний, которое никогда полностью не рассеивается, и говорят ему: «Это мы, дядя, Лучано и Людовико, сыновья Лореты, твоей сестры». Но таково положение дел в нашем мире, сказал какой-то голос в голове Алессандро, расстояния кажутся огромными, и вдруг — как случилось этим теплым и пахнущим садовым флердоранжем вечером — они сокращаются вмиг: в одну секунду он переместился во времени и вернулся в Феррару, где родился и жил, пока жажда странствий не забросила его в Аргентину, а там остались его родители и сестра Лорета, дядюшки по отцовской линии и трое двоюродных братьев, улицы, на которых ему открывалось пронзительное звучание жизни. Но воспоминания длились всего одно мгновение, он моргнуть не успел, как снова оказался в Сан-Исидро перед племянниками. Дядя жил с женой-аргентинкой и пятью детьми в тихом рабочем квартале. Алессандро пригласил братьев пожить здесь до тех пор, пока они не устроятся где-нибудь, — нет ничего более важного, чем помочь тем, в чьих жилах течет та же кровь, иммигранты, такие, как он, знают, что одна рука спасает другую, а вместе они непобедимы. Калиостро прожили в доме своих родственников три недели, ютясь в крохотной побеленной известью комнатке. Мебели практически не было, но пары толстых одеял, расстеленных поверх циновок, хватало, чтобы спать и видеть сны.
В октябре удача снова улыбнулась братьям Калиостро. Поскольку кроме своего родного языка они говорили достаточно свободно на французском и испанском — в их странствиях разговорной практики было предостаточно, — братья устроились подсобными рабочими на кухне отеля «Бристоль» в Мар-дель-Плате, одном из самых изысканных и аристократических отелей Аргентины. К тому времени близнецам исполнилось уже двадцать пять, они были высокими и сильными мужчинами с черными короткими вьющимися волосами, светлой, обветренной морскими ветрами кожей, темные глаза их блестели, словно разлитая в воде нефть, сердце, томимое жаждой приключений, отчаянно билось в груди. Братья со слезами на глазах простились с семейством Чанкальини и обещали их не забывать, выехали из Сан-Исидро и прибыли в Буэнос-Айрес на станцию Площадь Конституции, а там влезли в вагон, который тянул за собой черный паровоз, он и довез братьев до юго-восточного побережья. Они приехали в Мар-дель-Плату в десять часов вечера, в самый разгар весны, и безграничное море встретило их лазурными холмами Атлантики, терявшимися в бесконечности.
На следующий день после того, как братья оказались в Мар-дель-Плате, они приступили к работе на огромной кухне отеля «Бристоль». Лучано и Людовико сразу же показали себя людьми незаурядными: приятные, с богатым воображением, харизматичные и целеустремленные, они работали в отеле с отличными поварами, выписанными из Ниццы и Вены, настоящими мастерами совершенных, словно рубины, вкусовых ощущений, и от них братья научились кулинарным приемам и тайнам, которыми пользовались, чтобы придумывать свои оригинальные рецепты. На этой кухне близнецы нашли свой собственный философский камень: исключительный способ сочетать вкусы и ароматы, неизвестные богачам, отдыхающим в этом курортном городке.
Клиентура отеля «Бристоль» частенько бывала в Париже, Биаррице, Остенде или Лондоне, это были землевладельцы с огромными капиталами, политики в апогее славы, родовитые эстансьерос, заработавшие себе доброе имя в войнах за национальную независимость, предприниматели, разбогатевшие на экспортной торговле, успешные адвокаты, врачи, банкиры. Мужчины и женщины, любившие пышные развлечения, путешествующие на роскошных, словно изумрудные короны, лайнерах в Европу и Соединенные Штаты, они возили с собой прислугу, кожаные баулы с горами одежды, шкатулки с драгоценностями, от вида которых у простых смертных перехватывало дыхание.
И у всех этих мужчин с холеными усами и безупречными манерами, куривших ароматизированные корицей или шоколадом кубинские сигары и потягивающих коньяк, и у всех этих женщин, завернутых в шелка и тонкие газовые ткани, одевающихся у лучших иностранных портных, — у всех у них был эстетический вкус, привитый английскими и французскими педагогами. Они полагали, что жизнь — это ничем не омрачаемый праздник, от зари до зари купались в счастье, ощущали себя полномочными представителями рая, так что едва они попробовали блюда, приготовленные братьями Калиостро, их соусы с ароматом экзотических трав, приправленное восточными специями мясо или кисло-сладкие супы с морепродуктами, они тут же предпочли близнецов всем другим поварам.
С одной ступеньки на другую, меньше чем за десять лет близнецы прославились, испекли, как пирожки в печке, свое состояние, их именем назывались самые известные блюда местной кухни. С тех пор до нас дошел соус «Людовико», шедевр братьев Калиостро, приготовленный из копченого лосося, порезанного лука-батуна, густой сметаны и лососевой икры, — соус, который подавался к макаронам. На пике своей славы братья решили обосноваться здесь и открыть свою собственную таверну: так появился «Альмасен Буэнос-Айрес». Братья выбрали это название в честь города, принявшего их с распростертыми объятиями, едва только они сошли на берег. Поначалу они держали в секрете свои планы, потом поведали о мечтах и тревогах архитектору Карлосу Альсуету, образованному портеньо,[2] преподавателю Школы изящных искусств в Париже, и менее чем за год построили красивейшее здание, в котором они потом жили и работали.
«Альмасену» исполнилось девяносто лет, но он все еще сохраняет свои старые благородные формы: два этажа с подвалом, мансарда во французском стиле, загадочный купол со шпилем. На нижнем этаже — таверна, а на верхнем располагались жилые помещения, ванные и служебные комнаты. Сложно себе представить, что было где, потому что сейчас эти помещения занимает какой-то смешанный иностранный банк: автоматические банкоматы вместо буфетов из орехового дерева со столовой посудой и узорчатыми скатертями, черные металлические столы и перегородки из акрила вместо столов и стульев из полированного кедра, на стенах, за долгие годы привыкших к живописным полотнам и коврам из шерсти альпаки, доски с распечатанными на лазерном принтере объявлениями.
С улицы видны одиннадцать французских балконов и угловой балкон в виде башенки. На вершине здания — мансарда, широкая и светлая из-за десяти окон, выходящих на крышу, покрытую уложенной по диагонали оцинкованной черепицей. Городские ювелирных дел мастера вспоминают, что талантливый Карлос Альсует, бывший к тому же еще и инженером-конструктором, создал творение в соответствии с заповедями живописного течения, которое в те времена разбазаривания денежных средств было образцом строгой моды в Мар-дель-Плате.
Безукоризненная кухня находилась на первом этаже, рядом с залом таверны. Самобытные полы «Альмасена» были выстланы сосновыми досками, натертыми испанским воском, три лестницы: главная из благородного дерева и еще две поменьше, не такие красивые, ими пользовался персонал. А в подвале, во избежание соблазнов, — склад с запасом продуктов и маленький погреб для вина.
Когда близнецы закончили строительство и готовили торжественное открытие заведения, они отпраздновали выкрутасы своей удивительной судьбы. Сидя вдвоем за столом посреди залы в свете канделябров, они отужинали дарами моря, пожаренными на решетке, приправленными соусом с травами и имбирем, откупорили шампанское, усмирили фруктами, обильно сдобренными лавандовым соусом, чудесное пламя, охватившее их желудки; и так проходил час за часом, а они все наполняли хрустальные бокалы, желая унять страсть к приключениям, горячившую их кровь. Они смеялись, обнявшись, пели и танцевали, потом снова пили и снова пели, и так до тех пор, пока белый раскат рассвета, просочившегося через двери и окна, не застал их врасплох.
Так они и отправились спать: пьяные и усталые от грез наяву.
Но трагедия омрачила жизнь братьев Калиостро.
Вскоре после переезда в «Альмасен», в марте 1912 года, Лучано смертельно заболел, болезнь уложила его в постель, с которой он уже не поднялся. С каждым днем он все больше худел, не ел, немел от истощавшей его пламенеющей боли. Людовико обратился к лучшим врачам страны, думал о консультациях в Европе. «Но где искать чуда, когда святые отвернулись?» — с ужасом думал он. Диагноз был что китайская грамота, понять его толком вовремя никому не удалось. Полтора месяца спустя лихорадка уже добивала Лучано, в воскресный день, бесцветный и дождливый, он едва оторвал свое тело от постели, крикнул брата, схватил ртом смрадный воздух, заполнявший комнату зловонием склепа, и рухнул с остекленевшим, устремленным в вечность взглядом. Людовико вбежал в комнату и задрожал, видя начавшуюся развязку, он опустился на колени рядом с кроватью, обнял еще теплое тело брата и заплакал навзрыд. На бдении он походил на бревно, его подняли и отнесли на кладбище, от могилы его оттаскивали насильно, потому что он не желал оставлять в ней костлявые останки Лучано.
