Шон Хатсон - Язычник
Приближаясь к светофору, автомобиль замедлил ход. Красный — такой же красный, как кровь на платке, — круглый фонарь походил на немигающее око.
Донна слегка подвинулась, натянула жакет, чувствуя все тот же пронизывающий до костей холод, который охватил ее при появлении Кобба. Но теперь этот холод стал еще сильнее, замораживал ее кровь, превращая ее в ледяной скелет, обтянутый обескровленной кожей. Никогда в жизни не ощущала она такого холода.
Уж не холод ли это смерти?
Неужели Крис уже познал этот холод?
Она закрыла на миг глаза и как будто воочию увидела перед собой Криса. Она не хотела расстаться с этим видением, боясь, что навсегда его потеряет. И тогда видение станет воспоминанием. Отныне ей останутся только воспоминания, безжизненные воспоминания.
В ночном воздухе резко завыла сирена, и, сверкая своей голубой вертушкой, из главных ворот больницы стремительно выехала машина «скорой помощи».
Стигвуд проводил ее взглядом, проверил, свободен ли путь, и въехал в главные ворота.
Когда машина остановилась и Кобб открыл заднюю дверь, помогая ей выйти, у Донны было такое чувство, будто из нее высосана вся жизнь.
Она смахнула слезу со щеки и вслед за Коббом направилась в больницу.
Глава 4
Кобб повел Донну через целый лабиринт больничных коридоров. Она шла, едва сознавая, что ее ноги касаются пола, почти ничего не видя кругом.
В реанимационную торопливо прошла медсестра с пакетами крови для переливания.
Пробежали два практиканта с креслом-каталкой.
Кто-то плакал поблизости; по всей больнице витал запах, одновременно успокаивающий и тошнотворный, — запах дезинфицирующих средств. Когда мимо Донны, даже не глядя на нее, прошла медсестра с полной «уткой», к этому запаху примешался еще и запах испражнений. Но все совершалось как в замедленном кино; они шли через больницу, казалось бы, целую вечность.
И наконец уперлись в морг, где их уже ожидали трое людей; двое мужчин, один в штатском, и женщина-полицейский, которая, увидев в руках Донны пакет с окровавленным платком, улыбнулась деловой улыбкой и сразу же подошла к ней.
Подошел и человек в штатском: он представился как констебль Маккензи из сыскной полиции. Донна посмотрела на него невидящим взглядом и последовала за ним в морг.
Боже! Сделай так, чтобы это был не он.
Женщина-полицейский взяла ее за руку и ввела в небольшую комнату, окрашенную в белый и серый цвета. В комнате не было ничего, кроме стола в самом центре. На столе лежало что-то бесформенное, прикрытое зеленой пластиковой простыней. Длиной и шириной эта комната была в двенадцать футов, но с таким же успехом она могла бы быть размером с футбольное поле. Стол постепенно рос в глазах Донны, пока не заполнил собой все пространство. Антисептический запах стал еще сильнее.
Она ощущала головокружение, тошноту.
Боже, сделай так.
Второй мужчина, в спортивном свитере и брюках, сказал, что он коронер[1], зовут его Дэниел Джордан. Или что-то в этом роде.
Донна покачнулась, почти без сознания. Полицейский поддержала ее одной рукой, а другой обхватила вокруг талии, но Донна тут же высвободилась, отклонив предложенную ей помощь.
Посмотри на него.
Нет, не смотри. Повернись и беги.
По ее щеке медленно покатилась слеза.
— Это займет всего несколько секунд, миссис Уорд, — сказал Джордан, показывая рукой, чтобы она подошла поближе.
Все ее мысли сосредоточились на бесформенной груде перед ней. Двигаясь словно робот, она подошла к Джордану и остановилась, глядя на зеленую простыню.
— Я готова, — шепнула она, стиснув носовой платок.
Он снял пластиковую простыню.
— О нет, — выдохнула она, — о нет!
Джордан взглянул на нее, потом на Маккензи, который слегка качнул головой.
— Крис, — прошептала Донна, глядя на труп. Труп своего мужа. — О нет! — снова воскликнула она, заливаясь слезами. Она внимательно смотрела на его лицо, на зияющие раны на лбу и щеках. Его пиджак и рубашка были все в крови.
Как много крови.
— Это ваш муж, миссис Уорд? — спросил Маккензи.
Донна кивнула и, протянув руку, коснулась одной из изуродованных щек.
Господи, какой он холодный.
В тех местах, где на его коже не было ушибов и ран, она была так бела, как будто из него выкачали всю кровь. Она погладила одну из его бровей, затем коснулась губ указательным пальцем.
Какие холодные.
Она поднесла кончики пальцев к своим губам, поцеловала их и еще раз прижала к его холодным губам.
После того как она вновь кивнула, полицейский повел ее к двери.
Обернувшись, она увидела, как Джордан водворил покрывало на прежнее место.
Тогда-то она и упала, лишившись чувств.
Глава 5
Сколько слез могут пролить человеческие глаза, размышляла Донна, сидя у себя дома.
Сколько боли может причинить смерть любимого человека? Можно ли измерить боль, установить ее точные параметры, классифицировать, как и все другое?
Только Крис мог бы ответить на этот вопрос.
Ее руки коснулась чужая рука, сильная и добрая.
Это была рука сидевшей около нее медсестры, женщины лет тридцати пяти.
Должно быть, она на год или два старше, чем Крис.
Таких пронзительных, как у нее, голубых глаз Донна еще никогда не видела. Но сейчас эти глаза светились только сочувствием Стены в этой небольшой комнате, где стояло лишь несколько потертых стульев, были желтые. На них висели плакаты с лозунгами.
СОБЛЮДАЙТЕ РАБОЧИЕ ЧАСЫ
ПЕРЕУТОМЛЕННЫЕ ВРАЧИ ПРЕДСТАВЛЯЮТ СОБОЙ
БОЛЬШУЮ ОПАСНОСТЬ ДЛЯ ВСЕХ
БОРИТЕСЬ ЗА СОКРАЩЕНИЕ РАБОЧЕГО ДНЯ
На маленьком столике возле нее стояли две чашки с чаем, одна еще дымилась.
— Выпейте, — велела сестра, поднося чашку к руке Донны и одновременно твердо держа ее другую руку.
Донна взглянула на нее, затем на полицейского напротив. Взяла чашку и сделала несколько мелких глотков.
— Вот молодец, — сказала медсестра, все еще не отпуская ее руки.
Донна сделала еще несколько глотков и поставила чашку. Затем глубоко втянула в себя воздух, словно пытаясь заполнить образовавшуюся в ней пустоту, откинулась на спинку стула, закрыла глаза и положила руку на лицо. Теперь, когда рыдания прекратились, она дышала часто-часто. Но щеки у нее все еще были мокрые.
— О Господи, — шепнула она, впервые ощутив, какая тяжелая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов над ее головой, стоит в комнате.
Было одиннадцать ноль шесть.
— Что случилось? — спросила она, глядя поочередно то на медсестру, то на полицейского.
— Вы упали в обморок, и мы принесли вас сюда, — спокойно ответила полицейский.
— О Господи, — вновь пробормотала Донна. Это обращение прозвучало как начало молитвы.
Комната была освещена всего лишь шестидесятиваттной лампочкой. Снаружи, за закрытыми шторами, она слышала шум ветра. В самой же больнице, казалось, царило спокойствие. Минуты тянулись бесконечной вереницей, а она все сидела, уставясь в одну точку, удивляясь, почему в душе у нее такая пустота. Ничего, никаких чувств. Словно школьная доска, с которой стерты все записи. Только ужасающая, почти физически осязаемая пустота, как будто в душе у нее все вытравлено. Неужели можно излить все свои чувства до полной опустошенности? Донна смотрела на свое тело как на пустую оболочку, ничего не скрывающую шелуху.
Она поставила чашку на столик, ласково коснулась тыльной стороны руки медсестры, высвободилась из ее цепкой хватки и положила обе руки на обтерханные подлокотники. Откинула голову назад, закрыла глаза и снова всей грудью вдохнула в себя воздух.
— Как это произошло? — наконец спросила она тихим голосом.
Полицейский поглядела на нее, затем на медсестру, как бы испрашивая позволения говорить.
— Как погиб Крис? — Донна ничего не помнила о том, что ей рассказывал Кобб.
— Автомобильная авария, — спокойно произнесла полицейский.
— Когда она произошла?
— Я не знаю точно, миссис Уорд, — извиняющимся тоном сказала полицейский. — Меня не было на дежурстве в это время.
— А кто мог бы это мне сказать? — слабо улыбаясь, спросила Донна.
Полицейский встала, извинилась и выскользнула из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Над головой Донны продолжали громко тикать часы.
— Вам, наверно, часто приходится утешать скорбящих родственников, — сказала она сестре сиплым голосом. Она смахнула покатившуюся по щеке слезу и торопливо добавила: — Извините.
— Не извиняйтесь. — Сестра крепко сжала ее руку. — Я чувствовала то же самое, когда умер мой отец. Без конца извинялась. Мне было совестно, что я путаюсь у всех под ногами, совестно, что я все время плачу. А потом я поняла, что это вполне естественно. У вас есть полное право горевать. И стыдиться тут нечего.
Улыбнувшись сквозь слезы, Донна коснулась руки сестры.
— Спасибо, — шепнула она.
Дверь снова отворилась, вошла женщина-полицейский. С ней был и Маккензи. Он неловко кивнул Донне и сел напротив нее.
