Себастьян Фитцек - Терапия
— Где моя Жози? — прорычал в ответ Виктор, и Грольке непроизвольно отшатнулся от приятеля. Он знал эту семью лет десять, но ни разу не видел психиатра в таком состоянии.
— Давай лучше зайдем ко мне в кабинет и…
Но Ларенц его не слушал, а всматривался во что-то позади Грольке. Заметив, что дверь в кабинет приоткрыта, он рванулся туда, с размаху ударил по двери ногой, и она со звоном стукнула по тележке с лекарствами и медицинскими инструментами. На кушетке лежала женщина с псориазом. Она была обнажена по пояс, но от испуга даже не прикрыла грудь.
— Виктор, что на тебя нашло? — кричал ему в спину Грольке, но Ларенц, уже захлопнув дверь, устремился обратно.
— Жози?!
Он метался по коридору, распахивая все двери.
— Где ты, Жози? — в панике вопил он.
— Виктор, умоляю тебя!
Пожилой аллерголог еле поспевал следом, но Виктор не обращал на него ни малейшего внимания. Страх затмил все.
— А здесь что? — крикнул он, когда последняя дверь не поддалась.
— Только порошки и тряпки. Это кладовка.
— Открой! — Виктор, как сумасшедший, дергал дверную ручку.
— Послушай же, наконец…
— Открой!
С неожиданной силой Грольке схватил Ларенца за плечи:
— Успокойся, Виктор! И послушай меня. За этой дверью не может быть твоей дочери. Уборщица ушла с ключами сегодня утром и появится лишь завтра.
Ларенц тяжело дышал. Он слышал слова, но не понимал их смысла.
— Давай поговорим спокойно. — Грольке ослабил хватку. — Когда ты последний раз видел дочь?
— Полчаса назад, в твоей приемной. — Виктор слышал свой голос словно откуда-то издалека. — Когда она входила к тебе в кабинет.
Аллерголог озабоченно покачал головой и повернулся к Марии.
— Я не видела Жозефину, — ответила она на немой вопрос. — Она и не должна была сегодня приходить.
«Чушь какая-то!» — мысленно прокричал Ларенц, схватившись за виски.
— Изабель договорилась о приеме по телефону. Разумеется, Мария нас не видела. В регистратуре сидел кто-то другой. Какой-то мужчина. Он сказал, чтобы мы подождали в приемной. Жози очень ослабла. Я вышел за водой. А когда вернулся, она…
— В регистратуре могла быть только Мария, — прервал его Грольке. — И вообще у меня работают только женщины.
Виктор опешил. Он уставился на аллерголога, пытаясь осознать услышанное.
— Я сегодня Жозефину не видел. Она не заходила в мой кабинет.
Слова Грольке доносились до Виктора сквозь резкий противный звук, который, возникнув где-то вдалеке, нарастал и приближался.
— Что вам от меня нужно? — в отчаянии закричал он. — Я точно знаю, что моя дочь вошла в кабинет. Ее же позвали. Я был рядом и слышал, как тот мужчина в регистратуре назвал ее фамилию. Она решила сегодня пойти одна на прием. И специально просила меня об этом. Ей недавно исполнилось двенадцать лет, знаете? Она теперь закрывает за собой дверь в ванную на щеколду. Я вернулся в приемную, ее уже не было, я решил, что она зашла в кабинет.
Виктор вдруг понял, что не произнес ни слова. Хотя мозг его по-прежнему работал, но сам он, похоже, был не в силах выражать свои мысли. Беспомощно оглянувшись, он вдруг увидел все вокруг себя словно в замедленной съемке. Раздражающий звук все нарастал, почти заглушая все шумы. Разные люди что-то говорили ему: доктор Грольке, Мария, пациенты.
— Я уже год не видел Жози. — Это были последние слова Грольке, которые Виктор услышал. И внезапно ему все стало ясно. На какой-то короткий момент он осознал, что произошло. Страшная правда промелькнула в его голове стремительно, как увиденный сон в момент пробуждения. И моментально вновь покинула его. Но на какую-то долю секунды ему все открылось. Болезнь Жозефины. Причина ее мучений в последние месяцы. Он отчетливо увидел, что с ней случилось. У него закружилась голова, когда он понял, что теперь пришла его очередь. Теперь они ищут его. И найдут. Рано или поздно. Он это знал. Но вскоре страшное познание исчезло. Безвозвратно, как капля воды в песке.
Обеими руками Виктор ударил себя по вискам. Пронизывающий, мучительный, невыносимый звук раздавался теперь совсем рядом. Словно какая-то тварь скулила от мук и боли. Звук был уже почти нечеловеческий. И он стих лишь тогда, когда Виктор наконец закрыл рот.
Глава 1
Наши дни, несколько лет спустя
Виктор Ларенц никогда не думал, что привычная ему перспектива вдруг изменится. Строгая одноместная палата в клинике психосоматических расстройств в берлинском районе Веддинг предназначалась ранее для самых сложных пациентов Виктора. А сегодня он сам лежал на гидравлической больничной кровати, и его руки и ноги были зафиксированы серыми полуэластичными бинтами. Его пока никто не навещал: ни друзья, ни бывшие коллеги, ни родственники. Единственным развлечением, кроме разглядывания пожелтевших обоев, засаленных коричневых занавесок да водяных пятен на потолке, были два ежедневных визита Мартина Рота, молодого заведующего отделением. В клинику не поступало пока запросов на посещение Виктора. Даже от Изабель. Это рассказал доктор Рот, и Виктор не винил жену. После всего, что случилось.
— Когда мне отменили лекарства?
Рот в этот момент проверял капельницу с раствором электролитов, висящую в изголовье на металлической стойке-рогатке.
— Примерно три недели тому назад, доктор Ларенц.
Виктор был благодарен Роту за то, что он по-прежнему называет его доктором. Вообще Рот всегда вел себя чрезвычайно уважительно.
— А давно я реагирую на речь?
— Уже девять дней.
— Ясно. — Он немного помолчал. — А когда меня выпустят?
Виктор увидел, что Рот улыбнулся его словам. Они оба прекрасно знали, что его никогда не выпустят. По крайней мере, уж точно не разрешат покинуть заведение с необходимым уровнем безопасности. Виктор посмотрел на свои путы и пошевелил руками. Видимо, сотрудники больницы учатся на ошибках. Пояс и шнурки у него отобрали еще по прибытии. В ванной нет зеркала. Поэтому, когда дважды в день его под присмотром водят умываться, он даже не может понять, как он выглядит. Его вид так же жалок, как его самочувствие? Раньше-то ему делали комплименты. Густые волосы, широкие плечи, натренированное тело — для своего возраста он выглядел превосходно. Сейчас от этого мало что осталось.
— Скажите честно, доктор Рот, что вы чувствуете, глядя на меня, лежащего на этой койке?
Врач потянулся к папке, висящей в изножье кровати, избегая встретиться взглядом с пациентом. Было видно, что он обдумывает ответ. Жалость? Тревогу?
— Страх, — честно ответил он.
— Боитесь, что с вами может произойти нечто подобное?
— По-вашему, это эгоизм?
— Нет-нет. Мне нравится ваша искренность. Такой страх понятен. У нас ведь много общего.
Рот кивнул.
Насколько сильно разнились их теперешние ситуации, настолько похожи были их биографии. Оба были единственными и любимыми детьми, росли в привилегированных кварталах Берлина. Ларенц — в семье потомственных юристов в живописном районе Ваннзее, а родители Рота были хирургами в Вестэнде. Оба изучали медицину в берлинском Свободном университете и выбрали специализацией психиатрию. Оба унаследовали родительские виллы и солидные состояния, владея которыми можно было бы и не работать. То ли случай, то ли судьба свели их теперь в этой палате.
— Ну хорошо, — продолжил Виктор. — Вы тоже видите, что мы похожи. Как бы вы стали вести себя на моем месте?
Рот закончил свои обычные записи в папке и впервые посмотрел Виктору в глаза.
— Если бы я узнал, кто сделал такое с моей дочерью?
— Да.
— Честно сказать, я не знаю, выжил бы я вообще после того, что пришлось испытать вам.
Виктор нервно хмыкнул:
— Да я и не выжил. Я умер. Причем самой чудовищной смертью, какую вы только можете себе представить.
— Давайте же наконец расскажите мне обо всем. — Рот сел на край кровати Ларенца.
— О чем? — спросил Виктор, хотя, разумеется, знал ответ. Врач просил его уже не первый раз.
— Все. Всю историю. Как вы узнали, что случилось с вашей дочерью, чем она заболела. Расскажите все, что произошло. И с самого начала.
— Но я уже почти все рассказал.
— Да. Но мне интересны подробности. Я хочу вновь все от вас услышать. И особенно что привело к такой развязке. К катастрофе.
Виктор тяжело вздохнул и посмотрел на потолок в разводах.
— Знаете, все эти годы после исчезновения Жози я считал, что нет ничего страшнее неопределенности. Четыре долгих года ни единого следа, ни единого намека. Порой я мечтал, чтобы наконец нашли ее труп. Я действительно думал, что нет ничего ужаснее постоянных сомнений, колебаний между знанием и догадкой. Но я ошибался. Знаете, что самое страшное?
Рот вопросительно посмотрел на него.
