Хуан Гомес-Хурадо - Эмблема предателя
19
Когда в день драки они с Хульбертом явились на погрузку на целый час позже обычного, Клаус Граф встретил их, совершенно белый от ярости. Однако, увидев разбитое лицо Пауля и выслушав его рассказ о случившемся, подтвержденный постоянными кивками Хульберта, которого Пауль действительно обнаружил на кровати, связанным по рукам и ногам, Клаус отправил его домой.
На следующее утро Пауль был чрезвычайно удивлен, застав его в сарае, где Клаус никогда не появлялся раньше вечера. Тем не менее, как бы ни был Пауль взволнован недавними событиями, от него всё же не укрылось странное выражение на лице угольщика.
- Добрый день, герр Граф? Почему вы здесь? - осторожно спросил Пауль.
- Да ничего такого, просто я хотел убедиться, что ты не влип в новую историю. А ты-то сам, Пауль, разве можешь поручиться, что эти парни больше не вернутся?
Молодой человек, слегка призадумавшись, вынужден был ответить:
- Нет.
- Вот и я так подумал.
С этими словами Клаус сунул руку в карман пальто, вытащил оттуда пару мятых грязных купюр и с виноватым видом протянул их Паулю.
Молодой человек молча взял деньги, он уже и сам всё понял.
- Здесь, как я понимаю, мое жалованье за месяц, в том числе и за сегодняшний день, - сказал он. - Вы меня увольняете?
- Я думаю, что после того, что случилось вчера... Мне бы не хотелось проблем в моем деле, ты ведь понимаешь?
- Понимаю.
- Я вижу, ты не удивлен, - заметил Клаус. Под глазами у него пролегли темные круги; очевидно, он провел бессонную ночь, долго раздумывая, прежде чем всё же решился уволить Пауля.
Тот посмотрел на него, сомневаясь, стоит ли рассказать о всей глубине той пропасти, в которую Клаус его отправляет этой пачкой банкнот в руке. И решил не говорить, потому что угольщик и так это знал. Он предпочел иронию, к которой ему всё чаще приходилось прибегать вместо сдачи.
- Это уже второй раз, когда вы меня предаете, герр Граф, - сказал он. - Когда такие вещи повторяются слишком часто, они теряют свою остроту.
20
- Этого не может быть!
Барон улыбнулся в ответ, сделав глоток травяного чая, довольно резко пахнущего. Он искренне радовался такому повороту дел и, что еще хуже, даже не считал нужным это скрывать. Ведь теперь он увидел перед собой возможность заполучить денежки еврея без необходимости женить Юргена на его дочери.
- Дорогой Танненбаум, я весьма сожалею, но ничего не могу поделать.
- Еще бы!
- Но согласитесь, ведь невеста исчезла, так?
- Так, - неохотно признал тот.
- А если нет невесты, значит, не может быть и свадьбы, - продолжал барон, многозначительно откашлявшись. - И, кстати, ее исчезновение - на вашей совести, и все расходы тоже ложатся на вас.
Танненбаум заерзал в кресле, не зная, что ответить. Он налил себе еще чаю, высыпав в чашку добрую половину сахарницы.
- Вижу, вам нравится сладкое, - сказал барон, подняв бровь. В свою очередь, удивленное выражение лица Йозефа медленно изменилось, и это изменение подействовало на барона гипнотически, благодаря чему баланс власти сместился, и Танненбаум снова взял в свои руки бразды правления.
- Как бы то ни было, за этот сахар заплатил я.
Барон отреагировал недовольной гримасой.
- А вот грубить, право, всё же не стоит.
- Вы считаете меня идиотом, барон? Помнится, вы говорили, что вам нужны деньги, чтобы построить завод резиновых изделий - вроде того, который вы потеряли несколько лет назад. Я поверил вам и ссудил огромную сумму, которую вы у меня попросили. И что же я обнаружил спустя два года? Я узнал, что никакого завода нет и в помине, а деньги вложены в ценные бумаги, к которым только вы имеете доступ.
- Это надежное капиталовложение, Танненбаум.
- Может, и так. Но я не доверяю его владельцу. Уже не в первый раз вы ставите состояние семьи на выигрышную комбинацию за карточным столом.
Отто изобразил на лице оскорбленное выражение, хотя ничего такого не чувствовал. В последнее время его снова охватила лихорадка игрока, и он проводил бессонные ночи, глядя на кожаную папку, содержащую те бумаги, в которые он вложил деньги Танненбаума. Все бумаги имели пункт о немедленном выкупе, так что он мог превратить их в банкноты меньше чем за час, всего лишь поставив свою подпись и выплатив приличную пеню. Он не обманывался: барон прекрасно знал, зачем включил это условие. Знал, на какой риск идет. Каждый раз перед сном он пил всё больше, а на прошлой неделе снова вернулся за карточный стол.
Не в мюнхенское казино, он не такой идиот. Он скрылся под самой скромной одеждой, какую смог найти, и отправился в трущобы Альтштадта [8]. В притон с опилками на полу и размалеванными шлюхами, на чьих лицах было больше краски, чем на всех полотнах Старой Пинакотеки [9]. Он заказал корн и сел играть за столом, где ставки не превышали двух марок. В его кармане было пятьсот - максимум, который он разрешил себе потерять.
Случилось самое худшее из того, что могло произойти: он выиграл.
Даже с этими засаленными картами, которые прилипали друг к другу, как новобрачные в медовый месяц, даже несмотря на опьянение, вызванное заказанным пойлом и дымом, от которого щипало в глазах, даже несмотря на мерзкий запах, наполнявший этот подвал. Он всё равно выиграл. Не слишком много, как раз достаточно, чтобы выйти из притона, не получив ножом в живот. Но он выиграл, и теперь жало азарта впивалось в него всё чаще.
- Боюсь, что вам придется довериться моим суждениям относительно этих денег, Танненбаум.
В ответ промышленник лишь скептически рассмеялся.
- Как я вижу, вы решили оставить меня и без денег, и без свадьбы. Хотя я всегда могу раньше времени потребовать оплату подписанных вами векселей, барон.
Отто сглотнул. Он не мог позволить, чтобы у него забрали папку, хранящуюся в ящике стола. И не только потому, что дивидендами от этих бумаг он понемногу покрывал свои долги.
Нет.
Только лаская эту папку и воображая, что сможет сделать с деньгами, он был в состоянии пережить все эти длинные ночи.
- Как я вам уже сказал, не стоит грубить. Я обещал вам брачный союз между нашими семьями, и вы его получите. Разыщите невесту, и мой сын будет ждать ее у алтаря.
***
В течение трех дней Юрген не желал разговаривать с матерью.
Когда на прошлой неделе его выписали из больницы, барон услышал историю - весьма однобокую - о том, как Юрген лишился глаза. Увечье сына стало для него тяжким ударом (даже более тяжким, чем когда Эдуард вернулся с войны калекой - как тупо подумалось Юргену). Тем не менее, он наотрез отказался обращаться в полицию, как ни возмущались по этому поводу Юрген и его мать.
- Но мы не должны забывать, что именно они явились туда с ножом, - стоял на своем Отто.
Юрген, тем не менее, знал, что отец лжет, и что на самом деле причины здесь куда более серьезные. Он пытался расспросить об этом Брунхильду, но она вновь и вновь уклонялась от ответа, подтверждая тем самым его подозрения, что здесь дело нечисто. Тогда Юрген заперся у себя в комнате и погрузился в глухое молчание, полагая, видимо, что мать долго не выдержит и уступит.
Однако Брунхильда хоть и страдала, но не сдавалась.
Вместо того, чтобы скандалить с сыном, она принялась заваливать его подарками, сладостями и любимыми деликатесами. Их было столько, что в конце концов даже Юрген, уж на что избалованный, испорченный и привыкший считать себя центром Вселенной, начал задыхаться от такого внимания и готов был бежать из особняка куда глаза глядят.
Поэтому, когда его навестил Крон и предложил, как всегда, сходить вместе на какой-то митинг, Юрген дал совершенно неожиданный ответ.
- Пошли, - сказал он, хватая пальто.
Крон, который уже несколько лет безуспешно пытался заинтересовать Юргена политикой - сам он состоял сразу в нескольких националистических партиях - пришел в восторг от такого решения своего друга.
- Не сомневаюсь, что это поможет тебе развеяться, - сказал он, всё еще немного смущенный тем, что произошло в сарае неделю назад, когда они всемером не смогли справиться с одним задохликом.
Юрген не питал слишком больших надежд. Он принимал болеутоляющие, и пока они ехали на трамвае в центр города, нервно теребил широкую повязку, которую носил уже несколько дней.
"А потом всю оставшуюся жизнь придется носить накладку на глазу по вине этой жалкой свиньи Пауля", - думал он, почувствовав прилив жалости к самому себе.
Вдобавок тот еще и испарился. Двое приятелей Юргена караулили у сарая и обнаружили, что Пауль больше там не работает. Юрген сомневался, что в ближайшее время им удастся его найти, и это жгло ему нутро.
Охваченный жалостью к самому себе и ненавистью, по дороге в "Хофбройхаус" [10] сын барона едва слушал Крона.
