Брэд Мельцер - Книга судьбы
В лечебнице Святой Елизаветы Нико называли ПНОУ. Он был не единственным, кто заслужил такое прозвище. Собственно, их было тридцать семь человек, и все они жили в павильоне Джона Говарда, пятиэтажном здании красного кирпича. Оно стало домом для Нико и других тридцати шести пациентов, признанных невиновными на основании умопомешательства.
По сравнению с остальными палатами, в коридорах отделения для ПНОУ всегда царила тишина. Как-то Нико случайно услышал слова врача, который сказал: «Когда в твоей собственной голове звучат чужие голоса, потребность в разговорах с кем-либо еще отпадает».
По-прежнему не поднимаясь с колен, Нико с силой затянул застежки-липучки на кедах (шнурки у него отобрали давным-давно), внимательно наблюдая, как разносчица берет с тележки поднос с французскими тостами и входит в его крошечную комнатку размером десять на пятнадцать футов. Здесь едва хватало места для деревянной прикроватной тумбочки и крашеного комода, в котором никогда не хранилось ничего, кроме Библии и старинных красных четок. Врачи предлагали Нико поставить в комнатушке диван или даже кофейный столик. Все, что угодно, лишь бы он чувствовал себя как дома. Нико отказывался, никогда не объясняя причин. На самом деле ему хотелось, чтобы обстановка оставалась скудной. Чтобы она походила на ее палату. Палату его матери. В ее больнице.
Кивая своим мыслям, он вспоминал спертый воздух обшарпанной палаты в больнице, где его мать провела последние три года своей жизни. Ему было всего десять лет, когда ее поразила болезнь Крейцфельда-Якоба.[11] Один-единственный дефектный ген в мозгу матери активировал белок CJD, который в конце концов и вверг ее в кому. Она не жаловалась, когда стал известен первичный диагноз, а маленький Нико никак не мог уразуметь, почему Господь забирает ее к себе. Даже в тот момент мать нашла в себе силы улыбнуться и благоговейно сказала, что, значит, так написано в Книге. Книге Судеб. Голова у нее тряслась, но голос оставался сильным, и она сказала, чтобы он никогда не противился Книге. Ее следовало уважать и почитать. Ей следовало внимать со всем возможным смирением. Книга будет направлять его жизнь, сказала мать. Но дело было не в одном только почитании. Мать черпала в ней силу. Уверенность. Вне всякого сомнения, его мать знала. Она не боялась. Да и как можно бояться воли Господней? Но он до сих пор помнил руки отца на своих плечах, когда тот стоял позади сына и заставлял его каждый день молить Господа вернуть мать обратно.
Первые несколько недель они молились в больничной часовне. В течение шести месяцев они приходили туда ежедневно, кроме воскресенья, свято веря, что воскресные молитвы будут более действенными, если они станут произносить их в церкви. Три года спустя Нико взмолился о другом. Всего один-единственный раз. Это случилось ясным морозным днем, в самый разгар зимы в Висконсине. Ему не хотелось в тот день идти в церковь, не хотелось надевать чистые штаны и праздничную рубашку. Особенно когда остальные мальчишки играли в снежки на улице. Поэтому в тот воскресный день, стоя в церкви с покорно опущенной головой, он стал умолять Господа не вернуть мать обратно, а забрать ее к себе. Должно быть, Книга все-таки ошибалась. В тот день его мать умерла.
Глядя на пластмассовый поднос с французскими тостами и по-прежнему не поднимаясь с коленей, Нико в третий раз спросил:
— Что у нас на обед?
— Мясной рулет, — ответила разносчица, выразительно закатывая глаза. — Ты доволен?
— Разумеется, я доволен, — ответил Нико, ладонью разглаживая липучку и улыбаясь про себя. Мясной рулет. Тоже блюдо, которое должны были принести его матери в ее последний день. В тот день, когда она умерла. Так сказала ему Троица. И они рассказали ему о масонах…
Его отец был франкмасоном, вольным каменщиком — и гордился этим. До сих пор Нико помнил сладковатый аромат сигарного дыма, который вплывал в открытые двери, когда отец возвращался домой после собраний Ложи.
Это всего лишь самый обычный клуб по интересам, заявил им Нико. Масоны занимались только тем, что продавали лотерейные билеты, собирая денежные взносы для больницы. Совсем как Храмовники.[12]
Даже тогда Троица проявила терпение. Они принесли ему карты и стали учить истории. Поведали о том, как франкмасоны, прикрываясь благотворительностью, расселились по всему миру. О том, как они достигли совершенства в своей лжи, рассказывая людям, что произошли от гильдий вольных каменщиков в средние века — безобидных организаций, члены которых собирались для обмена таинствами своего ремесла. Троица знала правду: искусство масонов породило некоторые из самых почитаемых и известных сооружений в мире, начиная от храма царя Соломона и заканчивая памятником Вашингтону, но секреты, которые масоны берегли пуще глаза, заключались не только в том, как строить арки и монументы. В ночь перед смертью Мартин Лютер Кинг-младший посетил масонский храм в Мемфисе. В ту ночь он заявил своим последователям: «Может быть, мне не суждено побывать там вместе с вами». Как если бы он знал о том, что на следующий день его сразит пуля. А то, что он был в масонском храме… это не совпадение. Судьба. Всегда и только судьба. В конечном счете цели масонов остались неизменными с древних времен.
Троица объяснила ему, что даже церковь восстала против масонов, когда они объявили о своем объединении.
Замечание казалось уместным и справедливым, но Нико никогда не считал себя глупцом. В средние века было много такого, что вызывало недовольство церкви.
Но Троица не колебалась. Вместо этого они сообщили ему страшную правду. Они рассказали ему о том, что действительно случилось с его матерью в ночь ее смерти.
Глава шестнадцатая
— Прошу вас никому не говорить о том, что это я рассказала обо всем, — прошептала в трубку женщина.
Заправив за ухо непокорную прядку рыжих волос, Лизбет потянулась к крошечному магнитофону, стоявшему на столе. Убедившись, что он подсоединен к телефону, она нажала кнопку «запись».
— Даю вам слово, — пообещала Лизбет. — Это останется нашей маленькой тайной.
В качестве репортера газеты «Палм-Бич пост» Лизбет прекрасно знала о том, что законы Флориды запрещали записывать частные разговоры без согласия собеседника. Но, будучи автором и ведущей светской хроники — самого популярного раздела газеты, — Лизбет знала и о том, что стоит попросить у собеседника разрешения на запись, как он тут же замкнется и оборвет разговор. Кроме того, она должна была слово в слово воспроизвести полученные сведения. Плюс ей необходимо было иметь доказательства на случай, если какой-нибудь адвокат обвинит ее в клевете и диффамации. По той же причине в углу ее крошечного кабинетика стоял миниатюрный холодильник, забитый вином и пивом, а на углу стола красовалось блюдечко с орешками. Кто бы это ни был — коллега-репортер, заглянувший поболтать, или позвонивший незнакомец, — она свято следовала незыблемому правилу, которое усвоила шесть лет назад, когда возглавила рубрику: поддерживай разговор во что бы то ни стало.
— Итак, ваша история, миссис…
— Я всего лишь пересказываю то, что мне стало известно, — упорствовала женщина. — Совершенно бесплатно.
Сделав мысленную пометку, Лизбет нацарапала «профессионал?» в своем блокноте на пружинках. Большинство людей с легкостью попадают в ловушку, когда у них спрашивают, как их зовут.
— Я бы ни в коем случае не хотела, чтобы вы ссылались на меня… — продолжала женщина.
— Я обещаю вам, миссис…
— …и я не поддамся на маленькие ухищрения, которые вы пускаете в ход второй раз подряд, — закончила женщина.
Лизбет зачеркнула знак вопроса, оставив только слово «профессионал».
Собеседница оказалась заслуживающей внимания. Лизбет ощутила прилив охотничьего азарта и принялась раскручивать телефонный шнур наподобие лассо. Когда вращение ускорилось, листочки бумаги, прикрепленные кнопками к правой стене ее кабинетика, затрепетали. Лизбет исполнилось семнадцать, когда магазин модной одежды, принадлежавший ее отцу, закрылся и семью постигло банкротство. Но когда об этом случае написала местная газетенка, выходящая в городке Бэттл-крик, штат Мичиган, досужий репортеришка, сочинивший ее, позволил себе выражение «якобы по причине недостаточного объема продаж», предполагая наличие некоего недостойного умысла со стороны ее отца. В ответ Лизбет написала открытое письмо об этом для школьной газеты. Местная газета перепечатала его вкупе со своими извинениями. Оттуда ее письмо перекочевало в газету покрупнее — «Детройт ньюс». После того как номер вышел в свет, Лизбет получила семьдесят два послания со словами поддержки и сочувствия от читателей со всех концов штата. И сейчас на стенах ее кабинетика как раз и висели эти письма — как своеобразное напоминание о силе печатного слова и наглядная иллюстрация пословицы: «Никогда не знаешь заранее, где найдешь и что потеряешь».
