Анна Чилверс - Падение сквозь облака
— Так ему и надо.
Он прекращает рассказ. Кэт лежит на нем. Ее голова покоится на матрасе рядом с его головой, закрывая свет от окна. Он чувствует прилив страха. Вес ее тела прижимает его к постели, от ее кожи исходит жар, ее дыхание увлажняет его шею. В груди знакомое теснение, в животе холод. Он закрывает глаза и дышит. Медленные вдохи и выдохи. Ему не хочется ее расстраивать.
Гевин снова открывает глаза, выбирается из-под нее, тихонько перекатывается в сторону так, чтобы они легли рядом.
— Прости, нога онемела, — говорит он. Перед тем как встать, он нежно целует ее в губы. Берет одежду и начинает одеваться.
— Никак ты собираешься уходить?
— Нужно идти на работу. — Он пытается угадать, слышит ли она нотки страха в его голосе. Пытается расслабить мышцы лица и тела, заставляет себя улыбнуться. — Во всяком случае, лучше уйти в надежде, что ты будешь хотеть меня больше.
На работе он чувствует, что его сердцебиение слишком частое и с перебоями. Он не хочет позволить своим мыслям бесцельно блуждать. Ему хотелось бы думать о предыдущей ночи, вновь пережить ее, посмаковать. Но этому мешает тревога, угрожающая сокрушить его. Ему придется отбиваться от нее. Если ему удастся отгонять воспоминания достаточно долго, возможно, они отступят. Возможно, он научится сосуществовать с прошлым. Возможно, ему удастся наладить нормальную жизнь с Кэт.
Остается покрасить еще половину потолка. Он красит белой краской по белому. Старая краска еще не загрязнилась. На ней нет глубоко въевшейся грязи, она просто утратила блеск. По мере того как потолок принимает новое покрытие, он видит разницу, понимает то, чего раньше не понимал, а именно: то, что потолок нуждался в новом слое краски. Он наблюдает, как влажный блеск новой краски поглощает пространство, занятое прежде старой белой краской. Часть потолка, которую он выкрасил вчера, просохла, но сохраняет новизну блеска. Тот край коридора выглядит ярче, чем другой. Гевин сосредоточивает внимание на краске, оставшейся на щетке, на густой вязкой краске в банке, на оттиске щетины на поверхности краски, который быстро исчезает. Он предпочитает щетку валику, хотя валик закрашивает большее пространство. Он чувствует, что лучше управляется со щеткой. Когда он красит валиком, глядя на потолок, краска забрызгивает лицо.
Капли краски скатываются по рукоятке щетки со щетины, и он стирает их рукой. Краска застывает на его ладони. Он сжимает руку в кулак и вновь разжимает ее. Краска распространилась по его руке живописными линиями, но обошла глубокие морщины, образовав в середине ладони белое пятно, испещренное прожилками. Окрашенные линии плоти, показавшиеся на фоне белизны, выглядели безобразными и уязвимыми, как губы, виднеющиеся через маску. Он обтирает руку о комбинезон, удаляя большую часть краски, смазывая наколку и приводя цвет руки к единообразию.
Он помнит, как они провели первую ночь близ турецкой границы, прибыв к ней в темноте после долгой езды от столицы. Черная, безлунная, беззвездная ночь. Друг Бертрана Фред встречает их на окраине деревни. Их дружбу омрачает осмотрительность.
Они были друзьями и коллегами. Вместе работали в Афганистане. Фред был репортером, Бертран — фотографом. Теперь Фред бросил журналистику и все, что связано с этим образом жизни. Во время поездки к месту назначения Бертран сказал Гевину, что не верит в способность Фреда удержаться. Тяга к журналистике слишком велика.
— Он чертовски способный журналист. И если бы он хотел бросить эту специальность и вести легкую жизнь, то зачем ему нужно было останавливаться так близко от иракской границы.
Однако Гевин не уверен в этом. Он чувствует стесненность. Из-за совместного прошлого Фред не может бросить Бертрана, но это является вмешательством в хрупкую безопасность, которую он себе обеспечивает. Хотя Гевин раньше никогда не встречался с Фредом, он чувствует, что изменилось что-то фундаментальное, что Фред больше не является рисковым авантюристом, каким его описывал Бертран во время поездки. Фред знает, что должен помочь Бертрану, но он также знает, что за это ему нужно будет заплатить высокую цену.
Они оставляют машину близ заброшенной фермы, которую не видно со стороны дороги. Когда они перейдут к следующему этапу своей поездки, Фред приедет и востребует машину, а сейчас они следуют по полю за Фредом, силуэт которого едва различим под покровом тьмы, к его дому — низкому квадратному строению из двух комнат. Там он подогревает на керосиновой плите картофельный суп, варит на пару рис. Они жадно едят это из мисок, сидя на полу по-турецки.
Бертран выглядит раскованным. Он болтает с Фредом о прежних временах, прошлых приключениях, громко смеясь над промахами и неудержимо над тем случаем, когда их захватили в плен, правда, всего на два часа. Гевин наблюдает за ними. Фред тоже смеется, но Гевин видит, что его смех вынужденный. Интересно, замечает ли это Бертран. А если замечает, то почему он продолжает разговор, который явно не нравится Фреду. Бертран смеется так, что по его лицу текут слезы.
Гевин выходит из дома в темноту.
На некоторое время он бросает щетку. Берется за валик. Спускается вниз по лестнице и наливает краску из банки в лоток. Краска гуще патоки. Она льется медленно широкой струей. Ему приходится резко встряхивать банку, чтобы предотвратить вытекание слишком большого количества краски. Убывающая краска оставляет на поверхности банки толстую белую пленку. Он пользуется валиком, чтобы удалить ее, затем вновь взбирается по лестнице с лотком в руке.
Тогда он не имел ничего против тьмы. Ночь радовала его. Она представлялась лучше, чем напряжение в доме. Лучше, чем беспечность Бертрана. Далеко он не отходит, всего на пару сотен ярдов. Но достаточно далеко, чтобы до него не доносились голоса из дома. Было тепло, темная ночь доставляла удовольствие, поддерживая в нем уверенность в себе.
Через две ночи они тряслись в кузове грузовика, груженного ящиками с консервами. Они были заключены в пространство у основания штабеля. Поездка оказалась неудобной до крайности. Из-за ухабистых дорог казалось, что ящики обрушатся на них. Было так темно, что Гевин едва видел кончики пальцев, когда держал их перед лицом. Но даже в такой ситуации у него не было страха. Скорее, возбуждение. Но опасность существует, и она смешана с кровью, которая течет по венам Гевина и волнует его.
Рука, державшая валик, начинает дрожать. Гевин кладет валик в лоток с краской и опускает руку, встряхивает ее, чтобы восстановить кровоток. Но дрожь не прекращается, она усиливается, переходя от руки в плечи и шею. Он спускается с лестницы и ставит лоток на пол. Садится рядом с ним, прижимает колени к груди, стараясь остановить дрожь. Затем трясется всем телом, на щеках выступает влага.
Не темнота вызывает это состояние. Воспоминания, связанные с ней, вполне безопасны. Кризис случился раньше, когда он почти забыл о них в присутствии Кэт, когда его рассказ почти подошел к концу. Он хочет вернуться туда, изучить, оценить степень опасности. Но разум не позволяет этого сделать. Отбрасывает его, как магнит с противоположным полюсом. Он не властен над разумом. Он бессилен против прошлого, которое вползает неожиданно и готово омрачить будущее в любой момент.
Глава 14
— Кто знает, как долго продлится наше совместное существование. Люблю тебя. Думаю, нам нужно находиться вместе большую часть времени, которое нам отведено.
Голос Гевина затих, уступив место звяканью чашек и блюдец. Мы сидим в кафе на главной улице и делим на двоих содержимое чайника. Мы оба закончили рабочий день. У меня кружится голова.
Я наклонилась над столом, схватила его руку обеими руками, потянула к губам и поцеловала ладонь. Его кожа пахла терпентиновым маслом, на ней оставались крохотные следы белой краски. Я поцеловала его ладонь еще раз и провела кончиком языка по линии жизни. Он улыбнулся, и я опустила наши руки на поверхность стола.
— Я тоже люблю тебя. — В ответ на мои слова он улыбнулся шире. — Но откуда обреченность и пессимизм? Твой голос звучит так, будто ты ожидаешь, что все кончится в любую минуту.
Он вздохнул и отнял свою руку.
— Знаешь, все может случиться.
— Ты слышал, о чем мы говорили только что? О любви с большой буквы. Это значит, ты привязан к людям. Что бы ни случилось, мы будем преодолевать это вместе.
— Я предпочел бы гулять с тобой в безлунную ночь.
— Безлунную?
— Да. Никакой луны. Никаких звезд. Просто темнота, мы с тобой и вересковая пустошь.
— Не отвлеклись ли мы от темы?
— Нет, это как раз то, о чем я говорю. Мы должны заниматься тем, чем хотим заниматься. Жить полнокровно. Проводить время так, как хотим.
Я схватила другую его руку, когда он потянулся к чайнику.
