Александр Маркьянов - Презумпция лжи
Саурская революция постепенно увязала в болоте. Насаждался культ личности Тараки — теперь, когда мы ехали на работу, то сразу в нескольких местаз афганской столицы могли видеть портреты «великого вождя и учителя, героя Саурской революции». Некоторые портрет размерами соперничали с брежневскими — это при том, что ткани в стране не хватало, как и многого другого.
Первым делом новое правительство умудрилось поссориться с церковью. Несмотря на ранее провозглашенный лозунг «защиты принципов ислама и демократии» правительство Тараки начало жесткую борьбу с муллами, иногда происходили даже расстрелы авторитетных богословов, причем в пятницу, в мечетях при скоплении верующих. Все это делало погибших мулл шахидами, павшими от рук безбожников на пути Аллаха, а племена откуда они родом, и их учеников-мюридов обрекало на дорогу кровной мести. В этом правительство Тараки было намного глупее свергнутого ими Дауда, который происходил из королевской семьи и отлично умел управлять государством, не множа при этом без необходимости число врагов своих. Новое правительство не ходит в мечети — передавалось из уст в уста на базарах и в дуканах. Конфликт уже начинал тлеть, даже без помощи американцев. Пока только тлеть…
К границам страны потянулись беженцы. На самом деле, беженцы из страны пошли уже после свержения монархии Захир-шаха, задолго до Саурской революции. Если в 1973 году число беженцев, ушедших в Пакистан, равнялось нескольким сотням, то в 1978 году ушло уже сто десять тысяч. Все они попадали в лагеря беженцев в Пакистане, где их них начинали формироваться вооруженные банды, под патронатом ИСИ — межведомственной пакистанской разведки. Генерал Уль-Хак никак не мог упустить возможность создать трудности у соседа, плеснуть бензина в тлеющий огонь…
Начались вооруженные выступления. Уже при Дауде в приграничных с Пакистаном областях действовали банды, численностью до нескольких десятков человек. В основном они занимались грабежами, с подразделениями правительственных войск боя не принимали. Теперь же уже были и стычки и с армией, хуже того — начались бунты в самой армии. Прежде всего это было связано с междоусобной борьбой в армии, когда победившие халькисты принялись всячески принижать парчамистов, стоявших с ними в одном ряду во время борьбы с режимом Дауда. И это при том, что среди среднего офицерского звена афганской армии парчамистов было немало.
В июне 1978 г. произошли вооруженные мятежи в провинциях Бадахшан, Нанхагар, Бамиан, Кунар, Пактия. Во главе этих мятежей были помещики, у которых отбирали землю, буржуазия, которая не могла примириться с властью сына скотовода и высшее исламское духовенство, с которым правительство умудрилось поссориться. Новое правительство не приняло всерьез этот первый звонок, не попыталось ни в чем разобраться, решило что проблему можно решить силовым путем и двинуло против восставших армию. Активно применялась артиллерия и авиация, в результате чего разрушались кишлаки, уничтожался урожай, разрушалось главное в жизни крестьян — кяризы.[27] Опыта проповедей у духовенства, учившегося в лучших медресе было гораздо больше, чем у правительственных агитаторов, и ему удалось придать вооруженному мятежу ярко выраженную исламскую окраску. Правительство ввело воинские части даже туда, где они никогда не появлялись — в зону расселения свободных пуштунских племен.
Активизировалась и исламистская оппозиция, основной базой которой стал Пакистан. Ведь и режим короля и режим Дауда, несмотря на уважение ислама, были все-таки светскими и первая попытка установить в Афганистане теократическую власть пришлась на 1975 год. Исламское восстание в стране произошло в 1975 г. и окончилось неудачей, после чего его лидеры и многие представители духовенства, поддержавшие восстание были вынуждены бежать в основном в тот же Пакистан. Именно тогда исламское подполье Афганистана в изгнании, связанное с международной организацией «Братья мусульмане», объединилось под руководством Гульбеддина Хекматияра в партию «Хезб ислами-е-Афганистан» («Исламская партия Афганистана»). В числе прочих членов партии были Бурхануддин Раббани, Мухаммед Юнус Халес, Сайд Мансур, Джелалуддин Хакани, Ахмад Шах Масуд и прочие. Единственной организацией, оформившейся в партию, имеющей тесные связи с международными экстремистскими структурами и готовой сражаться за освобождение Афганистана от шурави, оказалась именно Исламская партия Афганистана. Впрочем, амбиций у лидеров ИПА было не меньше, чем у лидеров НДПА и поэтому скоро из партии вышел Раббани,[28] основав «Джамаат-е-ислам-е-Афганистан» («Исламское общество Афганистана»). За ним ушли и многие другие лидеры исламского сопротивления, основавшие каждый свою партию. Но как бы то ни было — сопротивление новому режиму нарастало…
Срочная информация! К сведению истинных мусульман! Программа Тараки, или то, к чему он стремится:
— Несомненно, тот, кто недостойно ведет себя, — тот кяфир.
— Соотечественники делают свою родину неверной.
— В угоду русским они попирают честь мусульман.
— Отбирают землю и имущество мусульман.
— Сыновья Советов (НДПА) говорят: у вас не будет женщин, земли и золота.
— Будут уничтожены религия ислам и улемы.
— Русским отдадут землю и родину. Мусульмане, запомните все это. Смерть русским прислужникам! Смерть английским прислужникам!
Еще с первого дня Андрей Михайлович мне сказал, что моя работа — не только переводить разговоры, полученные в ходе прослушивания англоязычных посольств, но и присматривать за Фархади. Я удивился — Фархади был молодым и казался совсем безобидным, но приказ есть приказ. Присматриваться я к нему стал повнимательнее, и со временем стал замечать некоторые странности…
Во-первых: для своего возраста — а Фархади было двадцать семь лет — он был на удивление хорошо для афганца образован. Всеобщего образования тут не было, восемьдесят процентов афганцев было неграмотно и информацию им читали муллы.[29] А Фархади явно закончил десятилетку, иначе бы ему было не поступить в советский институт.
Во-вторых — у Фархади была машина — старенький, но ухоженный четырехдверный Датсун. Машина в Афганистане была признаком среднего класса, даже выше среднего. В двадцать семь лет заработать на машину, даже подержанную было сложно.
В третьих — чем дальше мы с Фархади работали вместе, сидя в одном кабинете, тем больше мне начинало казаться, что он знает не только русский, но и английский язык и, снимая информацию он сам прекрасно все понимает. Мой же перевод совершенно не нужен. Своими опасениями я поделился с Михеевым, но он только усмехнулся и сказал продолжать работать…
Время тогда было другое. Это потом мы начали выяснять и разбираться — кто из афганцев к какому роду и племени, принадлежит, чтобы прогнозировать их поведение и возможные союзы. А тогда это казалось такой глупостью — в стране победившей Саурской революции, которую пламенные мечтатели задумали из племенного феодализма перебросить разом в социализм, а если получится — то и в коммунизм. Если бы мы знали тогда, что старший лейтенант Фархади является пуштуном и принадлежит к племени харути — многое могло бы произойти по-другому. А может — и не могло бы. История не знает сослагательных наклонений…
Тот день начинался как обычно. Позавтракав, я спустился вниз, к машине (своей машины у меня тогда еще не было, да и не полагалась она мне) и вместе с майором Михеевым мы поехали в центр, к зданию министерства обороны. Настроение с утра было хреновое — как будто какое-то предчувствие не давало покоя — но я от этого от всего отмахнулся. Ерунда все это…
Фархади уже был в кабинете, он всегда приходил раньше меня. Когда я зашел в кабинет, он уже сидел на своем рабочем месте, надев на голову массивные наушники и подстраивая аппаратуру.
— Привет…
— Здравствуй! — совершенно без акцента сказал Фархади — все пленки из расшифровки у тебя на столе…
Прослушивание посольств производилось не только днем, но и ночью. Ночью никто не дежурил, магнитофоны работали в автоматическом режиме. Все то, что было наговорено и за день и за ночь (а ночные сеансы связи были достаточно часты) утром отправлялось на расшифровку. Дипломатический шифр американцев для нас особой тайной не был, равно как и наш шифр — для них. Расшифрованную информацию полагалось прослушать, в этом Михеев полностью полагался на меня. Наиболее интересные места я потом представлял на прослушивание ему, потом они расшифровывались, клались на бумагу и подшивались в дело. В отношении остального печаталась обычная справка «оперативного интереса не представляет» и все сдавалось в архив. Работа тупая и монотонная, но кто-то ее делать должен…
