Нелсон Демилл - Ночная катастрофа
— Понятно…
Наш путь занял еще минут двадцать. По радио передавали песни, которые крутили на танцах в старые добрые времена, когда я еще ходил в школу, в аэропортах не было металлодетекторов, а террористы не захватывали и не взрывали самолеты. Тогда угроза Америке исходила из-за океана, а не находилась вблизи ее границ или, того хуже, в их пределах.
Кейт спросила:
— Можно я это выключу? — Она протянула руку, выключила грохочущее радио и сказала: — В нескольких милях отсюда находится Брукхейвенская национальная лаборатория. В ней имеются циклотроны, ускорители, всякая ядерная начинка и лазерные пушки.
— Помнится, ты уже упоминала об этой лаборатории, прежде чем я поднялся на башню.
— Существует версия, вернее, предположение, что эта лаборатория в ту ночь испытывала некое плазменное устройство, генерировавшее так называемый «луч смерти», который и видели свидетели. Вероятно, он и стал причиной катастрофы рейса восемьсот авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз».
— Что ж, давай в таком случае заедем туда и спросим, как было дело. Когда, говоришь, у этих парней заканчивается рабочий день?
Кейт, как обычно, проигнорировала мое замечание и продолжала говорить:
— Существует семь основных версий. Хочешь послушать про подводный выброс метана?
Я живо представил себе стадо собравшихся у берега пукающих китов и сказал:
— Чуть позже, ладно?
Кейт показала, куда свернуть, и дорога вскоре привела нас к большим металлическим воротам, рядом с которыми находилась будка охранника. Этот парень, как и его коллега с базы береговой охраны, не обратил на меня никакого внимания, зато тщательно изучил удостоверение специального агента, которое предъявила Кейт. Затем он махнул рукой, давая понять, что мы можем проехать.
Мы покатили по равнине, почти полностью лишенной какой-либо растительности. В отдалении просматривались несколько зданий, напоминающих производственные корпуса, и залитая светом прожекторов взлетно-посадочная площадка.
Посмотрев в зеркало заднего вида, я заметил, как охранник что-то говорит в рацию, и спросил:
— Помнишь эпизод из фильма «Секретные материалы», в котором Малдер и Скалли забираются в одно таинственное сооружение?..
— Не желаю этого слышать, — перебила Кейт. — Жизнь не «Секретные материалы».
— А вот мне порой кажется, что я снимаюсь в каком-то остросюжетном сериале…
— Пообещай мне: в течение года никаких аналогий с «Секретными материалами».
— Но ведь ты сама только что говорила о «луче смерти» и подводном выбросе метана…
— Поверни и остановись у ангара.
Я остановил джип у огромного авиационного ангара и спросил:
— Почему нас беспрепятственно пропустили на такой крупный военный объект?
— У нас есть все необходимые документы.
— Что-то я их не видел…
Кейт секунду помолчала, потом спросила:
— Разве ты еще не понял, что все это было организовано заранее?
— Кем?
— Есть люди… в том числе в правительстве, которые не удовлетворены результатами официального расследования.
— Это что же — подпольное движение? Секретная организация?
— Просто люди.
— Они приняли тайный обет?
Кейт открыла дверцу джипа и молча выбралась из машины.
— Подожди!
Она повернулась и вопросительно посмотрела на меня.
— Скажи, ты, случайно, не член группы НИОР?
— Нет. Я не принадлежу ни к какой организации за исключением ФБР.
— Это не соответствует твоему предыдущему заявлению.
Кейт ответила:
— То, о чем я говорила, не организация. Эта группа не имеет названия. Но если бы имела, то называлась бы «Люди, которые верят показаниям двухсот свидетелей». — Она посмотрела на меня и спросила: — Ну, ты идешь?
Я выключил фары, заглушил двигатель и последовал за ней.
Над дверью у раздвижных ворот ангара горела лампочка, освещавшая надпись: «Вход только по спецпропускам».
Кейт сказала:
— В этом ангаре специалисты фирмы «Грумман» собирали первые истребители типа Ф-14 «Томкэт». Так что здесь достаточно места, чтобы восстановить «Боинг-747».
Она повернула дверную ручку, и мы вошли внутрь. Деревянный полированный пол придавал помещению сходство с гигантским гимнастическим залом. Та часть ангара, в которой мы оказались, была затемнена, но в его противоположном конце под потолком рядами горели яркие лампы. В освещенном пространстве мы увидели реконструированный авиалайнер «Боинг-747» компании «Транс уорлд эйрлайнз».
Мы стояли в темноте и смотрели на него. В ту минуту я в прямом смысле слова лишился дара речи, что случается со мной крайне редко.
Белоснежный фюзеляж самолета сверкал в ярком свете галогенных ламп; слева, там, где алюминиевая обшивка была разорвана взрывом, виднелась нанесенная красной краской надпись: «Главное повреждение».
Носовая часть и кабина пилота были отделены от фюзеляжа, восстановленные крылья лежали на полу по обе стороны от него, хвостовая часть также располагалась отдельно. Именно на эти сегменты самолет распался при взрыве.
Рядом были расстелены брезентовые полотнища, на которых лежали какие-то детали, мотки электропроводки и деформированные взрывом обломки, которые я не смог идентифицировать.
Кейт сказала:
— Ангар настолько велик, что работники для экономии времени ездят по нему на велосипедах.
Мы с Кейт медленным шагом двинулись к огромной машине.
По мере того как мы приближались к самолету, все заметнее становились ужасные подробности — вырванные из фюзеляжа иллюминаторы и куски обшивки разной величины, которые теперь с большим искусством были возвращены на место.
Центральная секция, где размещался взорвавшийся топливный бак, была повреждена сильнее других, и в обшивке здесь зияли огромные дыры.
Мы остановились примерно в десяти ярдах от самолета, и мне, чтобы видеть его весь, пришлось запрокинуть голову. Даже без шасси, лежа на брюхе, «Боинг-747» достигал высоты трехэтажного дома.
— Сколько времени ушло на восстановление? — спросил я.
— Около трех месяцев, — ответила Кейт.
— Прошло уже пять лет. Почему он все еще здесь?
— Точно не знаю… Было принято решение его списать. А он все стоит… Должно быть потому, что его уничтожение огорчило бы множество людей, не удовлетворенных результатами официального расследования. В том числе, разумеется, родственников погибших, которые каждый год приезжают на Лонг-Айленд для участия в мемориальной службе. Между прочим, сегодня утром они уже здесь побывали.
Я кивнул.
Кейт еще некоторое время смотрела на самолет.
— Когда начались восстановительные работы, я находилась в Калвертоне… Рабочие построили эллинг, установили деревянные рамы с проволочными сетками, чтобы крепить разрозненные куски к уцелевшим секциям… Специалисты, занимавшиеся восстановлением самолета, назвали его «реке реактивус». Что и говорить, эти люди отлично сделали свое дело.
Чтобы осмыслить все это, мне потребовалось некоторое время: с одной стороны, передо мной был самый обычный реактивный пассажирский лайнер; с другой — это было нечто большее, чем просто самолет; большее, чем сумма частей и деталей, из которых он состоял. Только сейчас я заметил опаленные огнем шины, исковерканные стойки шасси, четыре выстроенных в ряд огромных двигателя, куски изоляции, разноцветные провода… На каждый предмет был наклеен бумажный ярлычок или нанесена аккуратная метка, сделанная цветным мелом.
Кейт сказала:
— Была тщательно исследована каждая деталь — в общей сложности семьдесят тысяч фунтов металлических и пластиковых элементов конструкции, сто пятьдесят миль проводов и гидравлических линий. Ничто не укрылось от взглядов экспертов и специалистов-реставраторов. Была полностью восстановлена не только внешняя оболочка воздушного судна, но и его интерьер: кресла, кухни, туалеты, даже ковровые покрытия. Все, что удалось выловить из океана — около миллиона частей, — было собрано воедино и возвращено на место.
— А зачем? На каком-то этапе эксперты обязательно должны были прийти к выводу, что все дело в коротком замыкании, вызвавшем возгорание паров топлива.
— Они хотели исключить другие версии.
— Но ведь не исключили…
Кейт никак не прокомментировала мои слова и сказала:
— Целых шесть месяцев в ангаре пахло авиационным топливом, морскими водорослями, тухлой рыбой и… бог знает чем еще.
Я был уверен, что она до сих пор ощущает эти запахи словно наяву.
Мы еще какое-то время постояли рядом с этим белым самолетом-призраком. Заглянув в его пустые иллюминаторы, я подумал о двухстах тридцати летевших в Париж пассажирах, попытался представить себе обстановку в салоне за несколько секунд до взрыва и сразу после него, когда самолет стал разваливаться на части. Интересно, оставался ли еще кто-нибудь в живых после того, как взорвался центральный топливный бак?
