Анна Рэдклиф - Тайны Удольфского замка. Том 2
Между тем Карло напомнил Эмилии, что нельзя терять времени, — неприятель появился уже в виду замка; Эмилия умоляла его сказать ей, куда она поедет; послe некоторого колебания он объявил, что ему не приказано говорить. Но когда она повторила свою просьбу, он нехотя отвечал, что, кажется, ее хотят увезти в Тоскану.
— В Тоскану! — воскликнула Эмилия, — но почему же именно туда?
Карло отвечал, что больше ничего не знает, кроме того, что ее поместят в деревенской хижине на границах Тосканы, у подножия Апеннин, — на расстоянии одного дня пути отсюда, прибавил он. Эмилия отпустила его и дрожащими руками принялась укладывать небольшой багаж, который намеревалась захватить с собою; пока она этим занималась, вернулась Аннета.
— Ох, барышня, — начала она, — знаете ли, ничего нельзя сделать! Людовико говорит, что новый привратник еще суровее Бернардина: лучше иметь дело с лютым драконом, чем с ним. Людовико еще больше вас тужит все из-за меня, как он уверяет, а я знаю, что не вынесу пальбы, умру с первого же выстрела!
Тут она заплакала, но немного оживилась, когда Эмилия рассказала ей о своем предстоящем отъезде; девушка попросила взять ее с собой.
— С большим удовольствием, — отвечала Эмилия, — но не знаю, позволит ли синьор Монтони.
Ни слова не говоря, Аннета прямо бросилась искать Монтони; он стоял на террасе, окруженный своими офицерами. Она тотчас же обратилась к нему со своей просьбой. Сердитым тоном он велел ей уходить в замок и наотрез отказал. Аннета просила не только за себя, но и за Людовико.
Монтони приказал своим людям поскорее убрать ее с глаз долой.
В отчаянии от понесенной неудачи Аннета прибежала к Эмилии; та не предвидела для себя ничего хорошего из этого отказа отпустить с ней Аннету; вскоре ей доложили, что ее просят в большой двор замка, где мулы уже готовы и провожатые ожидают ее. Эмилия тщетно старалась успокоить плачущую Аннету, которая упорно твердила, что никогда уже больше не свидится со своей милой, молодой госпожой: опасение довольно основательное, как втайне подумала ее госпожа, но она старалась скрыть свое огорчение и с напускным спокойствием простилась со своей преданной служанкой. Аннета проводила ее во двор, битком набитый людьми, готовившимися к встрече неприятеля; смотрела, как ее барышня села на мула и выехала из ворот со своими провожатыми, и только тогда бедная девушка вернулась в замок, заливаясь горькими слезами.
Между тем Эмилия, проехав под массивными подъемными решетками, когда-то поразившими ее страхом и смущением, скоро очутилась вне грозных стен замка; оглядываясь назад на мрачные дворы, уже не пустынные и безмолвные, как в тот день, когда она впервые увидала их, а полные народа, шумно готовящегося к обороне, она испытала, несмотря ни на какие опасения за будущее, чувство узника, вырвавшегося на волю. Под влиянием этого радостного сознания, она не могла отнестись беспристрастно к опасностям, ожидавшим ее за пределами замка, в горах, где поминутно можно наткнуться на враждебные отряды, готовые воспользоваться всяким удобным случаем для грабежа; да и все это путешествие с провожатыми, лица которых отнюдь не внушали доверия, должно было пугать ее. Но в данную минуту она могла только радоваться, что вырвалась из этих стен, куда вступала когда-то с такими мрачными мыслями; и, вспоминая это суеверное предчувствие, она улыбнулась над тем, какое удручающее впечатление оно тогда произвело на нее.
Пока она глядела с этими чувствами на башенки замка, торчавшие высоко над лесом, по которому она ехала, ей пришел на память незнакомец, который, по ее догадкам, томится в неволе за теми стенами; тревога и опасение, не Валанкур ли это, как туча омрачили радость освобождения. Она припоминала все подробности, касающиеся этого неизвестного, с той ночи, когда она впервые услышала его игру и пение песней ее родины; все эти обстоятельства она и раньше обдумывала и взвешивала, не приходя ни к какому определенному выводу; они, как и теперь, только подтверждали ее мысли, что Валанкур находится в плену в Удольфском замке. Возможно, что эти двое людей, сопровождавших ее, могли дать ей разъяснение на этот счет, но она боялась расспрашивать их, думая, что каждый из них будет стесняться говорить в присутствии другого, поэтому она ждала случая поговорить с каждым порознь.
Вскоре раздался издалека слабый звук трубы; провожатые остановились и стали глядеть в ту сторону, откуда слышался звук, но густой лес скрывал окрестную местность; тогда один из эскортирующих взобрался на пригорок, откуда открывался более обширный вид, чтобы убедиться, далеко ли неприятель, приближение которого возвещала труба; другой провожатый остался при Эмилии; к нему-то она и обратилась с расспросами о незнакомце в Удольфском замке. Уго, — так звали этого человека, рассказал ей, что в замке есть несколько пленных; но он не знает их в лицо и не может определить, когда они приехали, следовательно, не может дать ей никаких сведений. Тон его был мрачный, угрюмый, и она заключила, что этот человек ни за что не удовлетворил бы ее любопытства, даже если бы мог.
На ее вопрос, какие пленные были приведены в замок около того времени, как она услыхала музыку, Уго отвечал:
— Всю ту неделю я проходил с экспедицией в горах и не знал ничего, что делается в замке. У нас у самих было дела по горло.
Когда вернулся Бертран, другой ее провожатый, Эмилия не стала больше расспрашивать; он сообщил товарищу о том, что видел, и они продолжали путь в глубоком молчании. По временам сквозь прогалины виднелись части замка высоко на горе — западные башни с бойницами, теперь облепленными стрелками, и укрепления внизу, где бегали солдаты или суетились вокруг пушки.
Выбравшись из леса, путники направились по долине в сторону, противоположную той, откуда подходил неприятель. Теперь перед Эмилией предстал во всей красе Удольфский замок с его серыми стенами, башнями и террасами, высоко громоздясь над пропастями и над темными лесами и местами сверкая оружием кондотьеров, когда лучи солнца, выглянув из-за осенней тучи, озаряли эту часть замка, тогда как остальные части тонули в тени. Эмилия сквозь слезы долго глядела на замок, где, может быть, томился Валанкур; теперь туча пронеслась мимо, и замок внезапно весь засиял при солнечном свете и вслед за тем сразу поблек. Мимоходом сияние солнца озарило верхушки леса, уже тронутые осенней золотистой желтизной. Наконец, замок скрылся из виду за горой, и мысли Эмилии печально обратились к другим предметам. Унылые вздохи ветра между сосен, качавшихся высоко над кручами, отдаленный грохот потока способствовали ее задумчивому настроению и заодно с окружающей дикой природой навевали на ее душу грезы, не лишенные отрады. Как вдруг они были прерваны отдаленным ревом пушки, эхом разнесшимся в горах. Звуки доносились ветром, повторялись сначала громко, потом все слабее и слабее, наконец, замирали слабым шепотом. Пушка подала сигнал, означающий, что неприятель достиг замка; от страха за Валанкура опять сжалось сердце Эмилии. Она обратила тревожный взгляд в сторону замка, но высоты скрывали его из виду; все же она увидала высокую вершину той горы, которая высилась как раз против окон ее комнаты, и на эту вершину она устремила свой взор, как будто она могла поведать ей, что творится у ее подножия. Провожатые два раза уже напоминали ей, что нельзя терять времени, что ехать далеко, но она долго не могла оторваться от интересовавшего ее зрелища. Даже когда они снова двинулись в путь, пока еще виднелся над другими горами заветный голубовытый шпиц, озаренный выглянувшим солнцем.
Пушечная пальба раззадорила Уго, как военная труба кавалерийского коня; этот звук пробудил его пламенную отвагу. Он мечтал очутиться поскорее в огне боя и по временам посылал проклятия Монтони за то, что тот, как нарочно, удалил его из замка; чувства его товарища были, по-видимому, совсем иного рода и были направлены к зверствам, сопровождающим войну, а не к жажде опасностей.
Эмилия неоднократно пробовала узнать, куда собственно ее везут, но ей сумели объяснить только одно — что она едет в Тоскану, где будет жить в деревенском домике. Всякий раз, как она заговаривала об этом, она замечала на лицах своих спутников выражение злобной хитрости, и это ее тревожило.
Наши путники выехали из замка уже после полудня. Несколько часов они ехали по пустынной, уединенной местности, где ничто не нарушало безмолвия: ни блеяние овец, ни лай сторожевой собаки; теперь они отъехали так далеко, что до них не доносился даже грохот пушки. К вечеру они стали спускаться по крутой, обрывистой горе, поросшей темными кипарисами, соснами и кедрами, а лощину, до того дикую и пустынную, что если бы Уединение имело определенное жилище, то здесь был бы ее любимый приют. Эмилия подумала: «вот подходящий притон для разбойников!» и в воображении своем уже видела их, как они выглядывают из-за нависшей скалы, откуда тени их, удлиненные заходящим солнцем, тянутся через дорогу и предупреждают путника об угрожающей опасности. Она вздрагивала при этой мысли, оглядываясь на своих спутников, чтобы убедиться, хорошо ли они вооружены, и вдруг ей казалось, что они-то и есть те самые бандиты, которых она страшится!..
