Максим Шаттам - Хищники
Медбрат на мгновение задумался и уверенно сказал:
— Да, никуда не уходил, пока не прочел записку.
Следовательно, Квентин Трентон не мог быть убийцей Гевина Томерса. Энн охватило сомнение. А что, если она идет по ложному следу? А если Гевин Томерс действительно покончил жизнь самоубийством?
— В любом случае, — продолжала она, — вы хорошо его знаете? Я хочу сказать, вы рядом с ним уже несколько дней?
— Да, это так.
— Какой он, этот Трентон? Вспыльчивый, грубый или обычный?
— Ну да, нельзя сказать, что он мягкий! Он вспыльчивый, агрессивный, параноик, но никак не мягкий! Трентон — совершенно неуправляемый на базе, но когда надо — на войне он один стоит десятерых!
Личность, которая могла бы быть убийцей. Вспыльчивый человек, плохо управляющий своими эмоциями, который превращает свою необщительность в жестокость.
— В ночь перед нашим отплытием вы были вместе? Вы видели его?
На этот раз медбрат напрягся.
— Почему вы задаете мне все эти вопросы?
— Врачей беспокоит состояние Трентона. Им не хочется, чтобы с ним что-то произошло во время штурма, вот что я имею в виду.
Медбрат поднял брови, покусывая губу.
— Именно по этому поводу?
— Только из предосторожности. Итак. Вы знаете, что он делал прошлой ночью? Он отсутствовал? Искал возможность побыть одному? Было ли что-то, что могло бы нас встревожить?
Медбрат озадаченно вздохнул:
— Нет, наоборот. Это… щекотливый вопрос. Обещайте, что все останется между нами.
Она кивком это подтвердила. Он наклонился к ней и прошептал:
— Наш дежурный офицер покрывает нас, когда мы уходим по увольнительной, чтобы мы могли продлить свободное время. Потому что… мы же собираемся на войну, ну, и надо немного расслабиться, что ли…
— Вы мне только что сказали, что Трентона вчера не было на базе.
— Он возвратился рано утром с тремя парнями из другого взвода, они были в городе. Вы же понимаете, в этом нет ничего страшного, это не дезертирство, все улаживается, ведь есть же увольнительная, но можно остаться на добрую часть ночи в городе вместо того, чтобы вернуться ровно в шестнадцать часов. Это же очень важно, перед тем как пойти в бой.
Значит, Трентон вообще не мог убить Росдейла. Фревен с помощником ошиблись, назначив его подозреваемым. Трентон невиновен. Этот невиновный — мрачный и раздражительный тип, способный на непредсказуемые поступки, если почувствует, что его преследуют. Она должна предупредить Фревена.
— И…
Энн не закончила фразу. Первые пушечные выстрелы прозвучали как сигнал, которого они все боялись. Все разговоры смолкли. С верхней палубы продолжал доноситься орудийный грохот. На этот раз ни у кого не осталось никаких сомнений.
Затем свистки офицеров объявили побудку, и люди бросились натягивать форму и экипироваться.
Медбрат наклонился к своей койке, в спешке собирая свои вещи. Энн обратилась к нему:
— Могу я попросить вас об одной услуге? Если вы встретите офицера из Военной полиции, повторите ему, пожалуйста, все, что вы мне только что рассказали. Скажите ему, что вас об этом попросила Энн Доусон. Я обещаю, что вам ничего не будет за это, наоборот, вы можете спасти много жизней. Я знаю, это звучит странно, но сделайте это.
Не глядя на нее, он ответил:
— Договорились, дамочка, но надо бы, чтобы вы сейчас ушли отсюда.
Энн не могла найти Фревена в наступившей суете. В течение десяти минут шестьсот человек собрались на палубе и в коридорах, готовые пересесть на транспортные суда, которые должны доставить их на берег.
Она добралась до своего помещения и получила взбучку от майора Каллона, командовавшего небольшим мобильным госпиталем. Энн невозмутимо положила в угол свой вещмешок.
— Аптечки первой помощи уже погружены, вас не стали ждать! — ругался он. — Что вы себе позволяете? Тем более в момент высадки! Еще раз повторится что-либо подобное, и вы отправитесь в дисциплинарное подразделение!
Энн опустила голову и села на свою кровать рядом с другими медсестрами. Майор продолжал ругаться, срываясь на оскорбления. Будучи педантом, он становился невменяемым, если что-то нарушало распорядок. Энн к этому привыкла. Она выросла с отцом, похожим на майора. Ей были знакомы и неожиданный гнев, и затрещины без всякой причины. Она знала: когда старший орет, не надо реагировать. Как-никак, восемнадцать лет подобной практики. Восемнадцать лет приступов ярости и пощечин. В один прекрасный день она заставила отца замолчать. Случай с майором — более затруднительный. Она решила поступить, как девчушка с веснушками, какой она когда-то была: ждать, пока закончится гроза. Она перекинула вперед свою длинную косу и стала теребить ее конец, пока он не стал похож на кукурузную метелку. Майор должен был бы успокоиться. Он устал и был в напряжении, как и все.
Но он не перестал. Он закричал еще громче и ожесточённее.
Первую минуту Энн не реагировала. А потом она совершила ошибку — подняла голову и увидела, как майор бросился к ней. Энн подумала, что он сейчас ударить ее. Детский рефлекс заставил ее отпрянуть и, втянув голову в плечи, закрыться руками. Майор сразу же остановился. Он осознал, что едва не произошло. Возник момент неуверенности, неловкости. Все опустили глаза в пол. Майор отошел, не извинившись, чтобы не потерять лицо.
Энн достала из кармана платок, чтобы вытереть непроизвольные слезы. Это были слезы, вызвавшие другие, ненавистные воспоминания, которые она не смогла подавить. Энн тихо плакала. У нее не было ожесточения на отца, только ненависть к самой себе, к своей слабости, из-за которой она так и не смогла закалиться за все эти годы. Она вытащила из кармана смятый листок бумаги, который был с ней с момента посадки на «Чайку». Ей не надо было перечитывать то, что там написано, каждая буква отпечаталась в ее голове, это были слова, которые светили ей, как фары, когда ночь становилась слишком темной.
«Нет ничего неизменного. По крайней мере, человек — сам себе хозяин».
Прошло два часа. Все еще сидя на своей кровати и вздрагивая при каждом орудийном залпе, отдававшемся в корпусе судна, Энн обхватила ноги, прижав их к груди. Где лейтенант Фревен? Понял ли он, что преследует не того человека? Если Трентон почувствует, что его загоняют в угол, станет ли он таким же опасным, как и сам убийца? Война спасла его от тюрьмы, но только на время. А если он подумает, что опасность грозит с обеих сторон фронта, как он поведет себя в условиях войны? Как дикое животное, загнанное в угол? Трентон был именно таким.
А сейчас, размышляла Энн, убийца на свободе. Где-то на песчаном берегу. Может быть, он смотрит на все поиски ухмыляясь. Обдумывая дальнейшие свои поступки. И у него есть идеальная возможность избавиться от тех, кто ведет расследование этих преступлений…
Энн обхватила пальцами подбородок, и красными глазами смотрела в одну точку.
14
Все новые песчаные гейзеры каждую секунду поднимались фонтанчиками, пока пулеметы перепахивали пляж и уродовали тела. Адская радуга зажглась над пенным пляжем: все оттенки серого, хаки и отвратительного красного взмывали вверх при каждом взрыве.
Крэг Фревен пытался найти укрытие для своего крупного тела в углублении от взрыва. Он только что вырвал автомат из рук мертвого пехотинца и теперь рылся в его сумке в поисках полной обоймы. Ему удалось укрыться в воронке, в которой, скрючившись, прятался солдат. Фревен сразу узнал его: он был с ними на барже. Небольшого роста, щуплый, с круглым лицом и розовыми щеками, он подвинулся, освобождая Фревену место рядом с собой.
Совсем близко разорвался снаряд.
— Все в порядке, солдат? — спросил Фревен.
Хмуро глядя на повязку ВП, тот неуверенно кивнул. Фревен знал, что Военная полиция вызывает страх, во время боя солдаты ее боятся почти так же, как и врага, так как военные полицейские, оставаясь в укрытии, могли обвинить его, например, в бегстве с поля боя.
— Все могло бы быть получше, — произнес солдат тонким от страха голосом.
У него были большие голубые глаза и виднелись из-под каски рыжеватые брови. Фревен приподнялся и взглянул поверх низкой земляной насыпи. Он больше не видел Трентона, который должен был находиться где-то впереди, ближе к врагу. Надо было пробежать сотню метров перед высокой дюной, покрытой кустиками, на верху которой находился бункер с двумя пулеметными гнездами.
Засвистели пули, и он снова пригнул голову.
— Лейтенант Фревен, — представился он, наблюдая, как солдаты позади него рассеиваются на первых метрах пляжа.
— Рядовой Рисби, лейтенант.
Фревен протянул ему руку; он знал, что этот жест, неуместный в подобных обстоятельствах, мог ободрить человека, охваченного сомнением. Это было не бог весть что, но могло послужить доброму делу. Рисби пожал руку лейтенанта влажной ладонью.
