Тесс Герритсен - Умереть снова
О’Брайен посмотрел на секретаря, который только что вошел в комнату:
– Рик, ты можешь этим заняться? Добудь им имена и телефоны.
– Конечно, Джерри.
– Но я не могу представить, чтобы кто-то из этих городских сумасшедших воплотил в жизнь свои угрозы, – сказал О’Брайен. – Они просто шлепают верхней губой по нижней.
– Я бы относилась серьезно к любой угрозе, – возразила Джейн.
– Не сомневайтесь, я отношусь к ним чертовски серьезно. – Он поднял подол своей широкой рубахи и показал «глок» в поясной кобуре. – Какой смысл получать разрешение на ношение оружия, если ты его не носишь, верно?
– Леон что-нибудь говорил об угрозах в его адрес? – спросил Фрост.
– Ничего такого, что бы его обеспокоило.
– А враги? Коллеги или члены семьи, которым его смерть могла быть выгодна?
О’Брайен задумался, вытянув губы в трубочку. Он снова взял стакан с виски и несколько секунд смотрел на него.
– Единственный член семьи, о котором он когда-либо говорил, – это его сын.
– Тот, что умер.
– Да. Он много про него рассказывал во время нашей последней поездки в Кению. Сидишь у костра с бутылочкой виски, разговариваешь обо всем на свете. Настреляешь дичи, поешь мяса буша, поговоришь под звездами. Для мужчин это самое главное. – Он взглянул на своего секретаря. – Верно я говорю, Рик?
– Вы сами все сказали, Джерри, – ответил Долан, аккуратно наполняя стакан босса.
– А женщин в этих путешествиях не бывает? – спросила Джейн.
О’Брайен посмотрел на нее как на сумасшедшую:
– Зачем губить совершенно идеальное время? Женщины всегда все портят. – Он кивнул. – О присутствующих речь не идет. У меня было четыре жены, и они до сих пор сосут из меня кровь. У Леона тоже был никудышный брак. Жена ушла с их единственным сыном, настроила парня против отца. Это разбило Леону сердце. Даже когда эта сучка умерла, парень из кожи вон лез, чтобы насолить отцу. Вот почему я рад, что у меня нет детей. – Он отхлебнул виски. – Черт, мне будет его не хватать. Как я могу поспособствовать поиску этого ублюдка?
– Продолжайте отвечать на наши вопросы.
– Я у вас не числюсь в подозреваемых?
– А есть основания?
– Ладно-ладно, без шуток. Задавайте ваши вопросы.
– В Суффолкском зоопарке говорят, что вы согласились пожертвовать им пять миллионов долларов в обмен на снежного барса.
– Совершенно верно. Я им сказал, что чучело должен делать только один таксидермист – Леон.
– Когда вы в последний раз говорили с мистером Готтом?
– Он позвонил в воскресенье – сообщил, что снял шкуру с барса и выпотрошил его. Спрашивал, не нужна ли нам туша.
– В какое время это было?
– Около полудня. – О’Брайен помолчал. – Да бросьте вы, ребята, у вас же наверняка есть данные от оператора. Вы знаете про этот звонок.
Джейн и Фрост раздраженно переглянулись. Несмотря на запрос оператору о телефонных разговорах Готта, они так до сих пор и не получили детализацию. Полиция ежедневно отправляла тысячи таких запросов по всей стране, и телефонным компаниям требовались дни, а то и недели, чтобы дать ответ.
– Значит, он спросил вас о туше, – сказал Фрост. – А что потом?
– Я приехал и забрал ее, – ответил секретарь О’Брайена. – Был дома у Леона около двух часов, загрузил тушу в пикап и привез прямо сюда.
– Зачем? То есть я хочу понять, вы ведь не собирались есть барса?
– Я по крайней мере один раз пробую всякое мясо, – сказал О’Брайен. – Черт побери, да если мне предложат, я попробую и сочную отбивную из человечинки. Но я бы не стал есть мясо животного, начиненное средством для эвтаназии. Мне нужен был скелет. Когда Рик привез тушу, мы вырыли яму и закопали ее. Дадим ей несколько месяцев, пусть мать-природа и черви сделают свое дело, а у меня останутся кости для чучела.
Вот почему они нашли только внутренние органы барса, сообразила Джейн. Потому что туша уже была здесь, у О’Брайена, начала разлагаться в могиле.
– Вы разговаривали с мистером Готтом, когда приезжали к нему в воскресенье? – спросила Джейн у Долана.
– Почти нет. Он беседовал с кем-то по телефону. Я подождал несколько минут, но он лишь нетерпеливо от меня отмахнулся. Тогда я взял тушу и уехал.
– С кем он говорил?
– Не знаю. Слышал только, что он хочет больше фотографий Эллиота в Африке. «Все, что есть», – сказал он.
– Эллиота? – Джейн посмотрела на О’Брайена.
– Это его покойный сын, – пояснил тот. – Я уже упоминал, что в последнее время он много говорил об Эллиоте. Это случилось шесть лет назад, но мне кажется, его все сильнее мучило чувство вины.
– А почему Леон испытывал чувство вины?
– Потому что почти не общался с сыном после развода. Как говорил Леон, его бывшая жена воспитала из парня неженку. Он связался с какой-то чокнутой девчонкой из Общества защиты прав животных, наверное, лишь для того, чтобы позлить отца. Леон пытался поддерживать с ним связь, но сын не горел любовью к отцу. И потому, когда Эллиот умер, для Леона это стало большим потрясением. У него от сына только и осталась одна фотография. Висела у него в доме. Одна из последних фотографий Эллиота.
– А как Эллиот умер? Вы сказали, это случилось шесть лет назад.
– Парень взял в свою глупую голову, что ему непременно нужно съездить в Африку. Он хотел посмотреть животных, прежде чем их уничтожат такие охотники, как я. Интерпол говорит, что он познакомился с двумя девицами в Кейптауне и они втроем отправились в Ботсвану на сафари.
– И что случилось?
О’Брайен допил виски и посмотрел на Джейн:
– Их больше никогда и не видели.
10
Ботсвана
Джонни вонзает кончик ножа в брюхо антилопы и через шкуру и плоть добирается до жировой оболочки, в которой находятся внутренние органы. Всего минуту назад он свалил это животное одним точным выстрелом, и теперь, когда он потрошит антилопу, я смотрю, как стекленеют ее глаза, словно смерть дохнула на них холодным туманом, заволокла их дымкой. Джонни действует со сноровистой ловкостью охотника, которому не впервой свежевать тушу. Одной рукой он раскрывает брюхо, другой отводит внутренние органы в сторону от ножа, чтобы случайно не разрезать их и не загрязнить мясо. Работа эта ужасная, но в то же время требующая точности и умения. Миссис Мацунага с отвращением отворачивается, но остальные глаз не могут оторвать. Для этого мы и приехали в Африку: наблюдать жизнь и смерть в буше. Сегодня нас ждет ужин из жареного антилопьего мяса, и цена нашей еды – смерть этого животного, которого потрошит Джонни. Над теплой тушей поднимается запах крови, дух настолько сильный, что повсюду вокруг нас приходят в движение падальщики. Мне кажется, я их слышу – они подбираются ближе, шурша травой.
Над нами, как всегда, кружат хищные птицы.
– В кишках полно бактерий, поэтому я их удаляю, чтобы не испортить мясо, – поясняет Джонни, не прекращая работать. – И помимо всего прочего, легче будет тащить тушу. Ничто не пропадет, все будет съедено. Падальщики вычистят все, что мы оставим. Лучше сделать это здесь, чтобы не привлекать их в лагерь.
Он вскрывает грудную клетку, чтобы извлечь сердце и легкие. Несколькими движениями ножа разрезает трахею и крупные сосуды, и органы выходят из груди, как новорожденный из чрева, скользкие и покрытые кровью.
– Боже мой, – стонет Вивиан.
Джонни смотрит на нее:
– Вы ведь едите мясо, правда?
– После того, что я видела? Не знаю, смогу ли.
– Я думаю, мы все должны это видеть, – говорит Ричард. – Мы должны знать, откуда берется наша пища.
Джонни кивает:
– Совершенно верно. Наш долг, долг хищников, состоит в том, чтобы знать, как на нашем столе появляется стейк. Выследить животное, убить. Выпотрошить, освежевать. Мужчины – охотники, и мы занимались этим с начала времен.
Он извлекает из таза мочевой пузырь и матку, потом берет горсть внутренностей и швыряет их в траву.
– Современные мужчины не знают, что такое выживать. Они приходят в супермаркет, раскрывают бумажник и платят за стейк. Но смысл мяса совсем в другом. – Он встает, опустив обнаженные руки, перемазанные кровью, и смотрит на выпотрошенную антилопу. – Вот в чем смысл.
Мы стоим вокруг добычи, наблюдаем, как последние капли крови вытекают из нутра туши. Выброшенные внутренности уже начинают высыхать на солнце, и число хищных птиц в небе увеличивается, они горят желанием наброситься на вызревающую мертвечину.
– Смысл мяса, – говорит Эллиот. – Никогда не думал об этом так.
– В буше ты понимаешь свое истинное место в этом мире, – говорит Джонни. – Здесь вы имеете возможность вспомнить, кто вы есть на самом деле.
– Животные, – бормочет Эллиот.
Джонни кивает:
– Животные.
Это то, что я вижу, оглядывая вечером сидящих у костра. Кружок кормящихся животных, вгрызающихся зубами в мясо жареной антилопы. Прошел всего день, как мы застряли в этом глухом уголке Африки, но мы уже успели деэволюционировать в наши прежние, дикие ипостаси самих себя: едим руками, жир стекает по нашим подбородкам, наши лица в черных пятнах от обуглившегося жира. По крайней мере, мы можем не бояться, что умрем здесь с голоду, – буш кишит мясом копытных и крылатых. Джонни со своим ружьем и ножом прокормит нас.
![Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]](/uploads/posts/books/120975/120975.jpg)
