Жан-Патрик Маншетт - Троих надо убрать
– Если можно так выразиться, – буркнул Гассовиц.
Жерфо выпил еще немного "Рикара", разбавленного водой.
– Не знаю, почему я вам все это рассказал. Меня интересует только одно: как найти человека, стоящего за теми двумя мерзавцами. Но вы ничего не знаете, ваша... мадам Музон тоже, иначе ее бы не оставили в живых...
– Меня это тоже интересует, – перебил Гассовиц.
– Да, но вы ничего не знаете, не знаете, почему...
– Одан, – снова перебил Гассовиц.
– Что?
– Филипп Одан. Музон работал вместе с ним. Они выбивали из людей долги, запугивая их, понимаете? С бумагами с печатью и прочими трюками юридического вида.
– Взыскание долговых требований?
– Что-то вроде этого. Довольно мерзкая работенка. Но они занимались не только этим. Они собирали сведения о людях и предлагали свои услуги, понимаете? Музон был раньше полицейским. Вы об этом знали?
– Нет.
– Это факт. Его уволили из полиции, или как это у них называется, и осудили за кражу. Но он попал под амнистию, потому и смог организовать свое дело. Кем точно был Одан, я не знаю. Думаю, кем-то вроде осведомителя Музона в то время, когда тот был полицейским. Понимаете, да?
– Да.
– Вскоре после смерти Музона, может, даже на следующий день, с Оданом произошел несчастный случай.
– Он умер?
– Нет.
– Его можно найти?
– Месье Жерфо, – заявил Гассовиц, – я хочу поехать с вами. Я провожу вас. Дайте мне несколько минут. Я скажу пару слов Элиан, чтобы она не беспокоилась. В последнее время я не работаю, так что могу поехать. Понимаете, я должен поехать с вами.
– Ладно, – согласился Жерфо. – Хорошо.
22
Они нашли Филиппа Одана там, где он теперь жил, – в грязном доме инвалидов в Шелле. Он занимал жалкую темную комнату на втором этаже одного из четырех или пяти коттеджей заведения. Каштаны во дворе были покрыты молодыми свежезелеными листочками, на гравиевых дорожках валялось собачье дерьмо. Филиппу Одану было пятьдесят два года, но выглядел он на семьдесят или даже больше. Он сидел в кресле на колесиках, парализованные ноги были накрыты шотландским пледом. При падении из окна кабинета конторы "Музон и Одан" он сломал позвоночник. Перед этим Одана сильно били по горлу, и его глотка была раздавлена. Он перенес трахеотомию и различные операции, но остался инвалидом. Его голосовые связки были разорваны. Существовали способы восстановить ему голос, но у Одана не было средств оплатить лечение. Однако, руководствуясь инструкциями, почерпнутыми из одной американской книги, он, напрягая диафрагму и трахеи, научился издавать связные звуки хриплым, тоненьким и задыхающимся голосом.
Одан был одет в тонкий блестящий костюм и желтую рубашку с расстегнутым воротом, а на голове у него был баскский берет. Его беззубый рот окружали многочисленные шрамы и морщины. Общий вид был совершенно удручающим.
Жерфо и Гассовиц добрались до него без проблем. Они обратились в регистратуру, и толстая, плохо причесанная девушка с пятнами пота под мышками без промедления и без любопытства направила их к нему. В этом заведении старики были предоставлены сами себе: персонал только немного прибирал в их комнатах, менял дважды в месяц белье, кормил в столовой тех, кто мог ходить, приносил еду лежачим в комнаты и ругал тех, кто ходил под себя.
Сложности начались после того, как Жерфо и Гассовиц вошли в комнату Одана. Калека выхватил из-под пледа и наставил на них маленький пистолет калибра семь шестьдесят пять, на рукоятке которого крупными буквами было написано: "Венера".
– Эй, не пугайтесь, – сказал Гассовиц. – Мы из соцобеспечения.
Одновременно здоровяк запустил в Одана пустую подставку для зонтиков. Подставка ударила по запястью Одана, пистолет вылетел из его руки и упал на ковер. Гассовиц, шагнув вперед, ногой загнал оружие под шкаф. Одан, хрипя и свистя, подкатил свое кресло к стене, чтобы прижаться к ней спиной. Жерфо и Гассовиц изложили ему свое дело, точнее, то из него, что Одан должен был знать. А Одан сообщил им то, что они хотели выяснить.
Сначала все шло довольно быстро и просто, но затем дело осложнилось.
– Нет. Боюсь, – выдавил старик на одном из этапов разговора. Это прозвучало скорее как "Не... баус...", но к этому моменту Жерфо и Гассовиц уже научились понимать издаваемые им звуки.
– Они больше ничего не смогут вам сделать, – убеждал его Жерфо.
– Я... дрожу... жизю...
– Он говорит, что дорожит жизнью, – заметил Гассовиц.
– Я вас понимаю, – снова обратился Жерфо к Одану. – Поэтому и рассказал вам о том, что они мне сделали. Вы должны мне поверить, что или вы мне все расскажете, или я вас прикончу. Вы мне назовете того, кто стоит за этими подонками, или я вас убью. Убью немедленно. Вы понимаете? Может, вы мне не верите?
Подумав, Одан энергично кивнул и потребовал бумагу и карандаш. Он написал мелким почерком текст, занявший четыре страницы в записной книжке. Время от времени Жерфо и Гассовиц останавливали калеку и просили у него уточнений. Наконец он закончил, и все стало ясно. Жерфо положил четыре страницы в карман.
– Мы постараемся, чтобы вы больше не пострадали, – сказал он Одану.
– Это гупо, – с трудом выговорил Одан, – но я доожу жизью... – Он показал на свои мертвые ноги, мертвое горло, на дерьмовую комнату и дерьмовый пейзаж за окном. Потом развел руками и насмешливо улыбнулся. – Убейте эту падлу, – прохрипел он.
* * *В дряхлом "пежо-203" Гассовиц и Жерфо вернулись в Париж и направились в объезд по внешнему бульварному кольцу. Это заняло много времени: был час пик, и на бульварах возникли пробки. Они не разговаривали и не думали. Примерно в восемнадцать сорок пять они выехали на западную автостраду и после Шартра смогли прибавить скорость. Жерфо открыл мешок, лежавший у него в ногах на полу "пежо", достал из него "беретту" и глушитель и немного повертел оружие в руках, чтобы понять, как оно действует. "Пежо-203" свернул с автострады в Мелене. Гассовиц остановился перед еще открытым магазинчиком, зашел в него и вернулся с двумя парами резиновых перчаток, какие женщины надевают, когда моют посуду. Одну пару он дал Жерфо. Каждый сунул свою в карман пиджака. "Пежо" поехал в сторону Маньи-ан-Вексен.
– Вы, может быть, любите Элиан Музон, – сказал Жерфо, – а я не любил ту женщину, которую убили в горах. Она была очень красивой, но я ее не любил... – Он замолчал почти на целую минуту. – Наверное, мне не стоило так распаляться.
– Хотите, остановимся поужинать и подумать? – спросил Гассовиц.
– Нет.
– Может, я высажу вас на вокзале, а вы отдадите мне пистолет?
– Нет, не надо, – ответил Жерфо.
Они пересекли Маньи-ан-Вексен и поехали в сторону деревни Вильней. За десять километров от нее Гассовиц остановил свой "пежо" на обочине. Молча сидя в машине, они стали дожидаться темноты.
23
Поужинав консервами и фруктами, Алонсо поставил грязную посуду в посудомоечную машину к той, что осталась от завтрака. "Шарп" играл Шопена. Собака Элизабет терлась о ноги хозяина, пока тот обходил дом, проверяя, все ли окна закрыты. Перед каждым окном он останавливался и смотрел через стекло в бинокль. В кобуре на поясе у него висел "кольт". Алонсо был в поношенных шортах и рубашке цвета хаки. В разрезе рубашки были видны седые волосы на груди. Он обошел дом, тщательно осмотрев все окна и двери. Он был очень осторожен. В прошлом году два частных детектива совершенно случайно вышли на него, когда искали в окрестностях Маньи-ан-Вексен следы одного крупного американского мошенника. Они прилежно собрали довольно объемистую информацию на Алонсо и попытались его шантажировать. Он послал к ним своих убийц, что было для него, так сказать, рутиной. Он и до того использовал таланты Карло и Бастьена, чтобы сохранить свое инкогнито, и по его приказу они уже убили четырех человек, через которых можно было выйти на него. Бастьен и Карло уладили вопрос, если не считать случая с Жерфо, который оставался для Алонсо раздражающей и тревожащей загадкой. Алонсо настоял, чтобы они убрали и этого придурка, отвезшего Музона в больницу. Позднее он узнал из радиопередачи, что Жерфо и Карло исчезли, а Бастьен погиб. Или погиб Карло, а Жерфо и Бастьен исчезли? Он не знал, который из двух убийц погиб при пожаре. Теперь, спустя одиннадцать месяцев, Алонсо надеялся, что погибли все: и оба убийцы, и тот дурак. Во всяком случае, больше он не слышал ни об одном из них.
Алонсо сёл за письменный стол в кабинете. Бульдожка Элизабет легла на ковер рядом с ним. В течение часа Алонсо писал "Паркером" свои мемуары.
"Следует положить конец насилию, – писал он. – Лучший способ справиться с ним – покарать индивидуумов, занимающихся этим, к какому бы классу общества они ни принадлежали. Как правило, они немногочисленны. Поэтому в Принципе представительная демократия всегда казалась мне наилучшей формой правления. К сожалению, свободные страны не могут жить согласно своим принципам, поскольку подрывные коммунистические элементы внедряются в их организм и производят негативное действие, подобное действию гнойного нарыва".
