Пол Кристофер - Тень Микеланджело
– Я не имею ни малейшего представления, как их называет Маджуб, но вообще-то это ириски с орехом пекан и кэшью, которые считаются полезными для простаты. Тебе, Финн, конечно, нет нужды беспокоиться о таких вещах, но мы, мужчины, должны заботиться о своем здоровье.
Он ухмыльнулся, сунул две штучки в рот одну за другой, а потом запил их глотком кофе. Финн откусила от уголка одной из этих маленьких плиток и почувствовала, что двадцать лет серьезной заботы о зубах вкупе со всеми стараниями дантистов могут пойти насмарку. Это была потрясающая вкуснятина.
– Итак, – сказал Гассан, – чем я могу помочь вам сегодня?
– Вчера был убит один человек. Убийца использовал ритуальный кинжал куммайя.
– А, да, – сказал Гассан. – Директор музея.
– Вы уже знаете об этом? – удивилась Финн.
– Американцы есть американцы, арабы есть арабы, даже арабские евреи вроде меня. Вы видите мир по-своему, мы по-своему. Если кто-то использует куммайя, чтобы заткнуть кому-то рот, это марокканское дело, и мы, марокканцы, узнаем об этом очень скоро. – Он невесело улыбнулся. – В последнее время людям с большими носами и темной кожей нужно быть готовыми к тому, что к ним в любой момент могут заявиться ребята из Внутренней безопасности, с бесплатным билетом в «отель» на Гуантанамо.
– Расскажи нам о куммайя, – попросил Валентайн.
– Куммайя или, как его порой называют, ханджар распространен в северной части страны. Там это своего рода знак совершеннолетия: если юноша получает право носить ханджар, значит, он стал полноправным мужчиной. Ханджар в известном смысле и делает его мужчиной. Понимаешь?
Валентайн кивнул. Финн ждала. Она думала о том, не съесть ли ей еще одну из этих маленьких липких ирисок с пеканом и кэшью, но так и не решилась. А когда Гассан Лазри вынул маленькую серебряную шкатулку и закурил очередную овальную сигарету, Финн вдруг пожалела, что не курит. Не курит, не пьет, сексом почти не занимается, даже приторных восточных сладостей и тех вволю не ест. Впору идти в монахини.
Лазри сделал долгую затяжку, выдул дым из широких волосатых ноздрей и отправил в рот очередной сладкий квадратик. Он жевал и задумчиво смотрел на Финн.
– Конечно, – продолжил он с набитым ртом, – у куммайя есть и другое назначение.
– Какое? – спросила Финн.
– Его используют не только для обрезания – ты знаешь, что арабы и евреи делают своим мальчикам обрезание, без этого обходятся только христиане и азиатские язычники. Так вот, кинжал используют еще и для того, чтобы вырезать языки предателей. То есть существовала такая традиция, хотя я не слышал, чтобы так поступали в последнее время. «Усмирить язык предателя» – вот как это официально называется.
– Могло это относиться к Краули? – спросила Финн.
– Откуда мне знать, дорогая? Я никогда не встречался с этим человеком, не был с ним знаком. Правда, я знаю, откуда взялся именно этот куммайя.
– Как?
– Сегодня утром ко мне явился полицейский с фотографией. Малый по фамилии Дилэни. Наверное, он разузнал по своим каналам, что я возглавляю здешнее марокканское землячество. Так или иначе, я рассказал ему, что это за кинжал, где такие делают и для чего они нужны.
– А кому он принадлежал?
– А кому он принадлежал, меня никто не спрашивал.
– Но вам это известно.
– Конечно. Если не говорить о дешевых поделках для туристов, которые продаются на базарах Маракеша, Феса, Касабланки и тому подобных курортных мест, то должным образом изготовленный куммайя, особенно старинный, мавританский куммайя, так же уникален, как отпечатки пальцев, и рассказывает о личности владельца ничуть не меньше.
Он широко улыбнулся и сунул в рот очередной квадратик. Финн отпила еще кофе.
– Не говоря уже о том факте, что имя владельца обычно отчеканено на серебряном окладе ножен. – Гассан ухмыльнулся. – Но мистер Дилэни, разумеется, не знает арабского.
Мысли Финн начали туманиться, ибо лавка наполнилась клубами сигаретного дыма. Гассан допил кофе, посмаковал на языке гущу со дна чашки и снова улыбнулся.
– Знаешь, кофейная гуща очень полезна для кишечника. Марокканские мужчины редко болеют раком толстой кишки.
Он открыл серебряную шкатулку, достал еще одну сигарету и зажег. Это был классический пример психологической зависимости.
– С другой стороны, – продолжил Лазри, – у них очень высокий процент заболеваемости раком легких.
Словно в подтверждение сказанного он хрипло закашлялся.
– Кинжал, – напомнил Валентайн.
– Он из коллекции частной мужской школы в Коннектикуте, – сказал лавочник.
– Как называется эта школа? – спросил Валентайн.
– Это школа «серых братьев», – ответил Лазри, глядя на последний квадратик лакомства, остававшийся на тарелке. – Францисканская академия.
ГЛАВА 18
Он вошел в комнату, согласно устоявшемуся ритуалу снял с себя униформу, подошел, уже обнаженный, к столу, сел на стул и внимательно рассмотрел обложку книги, как делал всегда, приходя сюда. Потом он бережно открыл ее и начал переворачивать страницы, заполненные убористым, но идеально четким почерком, время от времени останавливаясь и шепча слова, звучавшие как исполненная ненависти молитва:
«Genus humanum quod constat stirpibus tantopere inter se diferentibus non est origine unum descendus a protoparentibus numero iisdem».
Ибо так оно и было: все люди разные, их происхождение различно, некоторые низкие, некоторые благословенные, некоторые проклятые от рождения. Некоторые рождаются демонами, другие святыми. Поскольку эти слова непреложны и даны свыше, их нельзя оспорить, и, таким образом, согласно самой их природе, следовать этим словам означает следовать Господней стезей. Все это настолько просто, стоит лишь осознать суть.
Он перевернул страницу, и перед его мысленным взором предстала ферма, какой она была тогда. Фотографии давно выцвели, лица на них посерели, но в его памяти они оставались полными жизни. Он знал каждого как брата. Паттерсон в очках, совсем как у того парня из «Битлз», которого застрелил сумасшедший; Дорм, которого прозвали Соней; Винетка, Босник, Тейтельбаум и Рейд. Пикси Мортимер, Хейз, Терхан, Дикки Биарсто. Он запросто представлял их себе продрогшими, крадущимися через зимний лес. Десять парней из сорока четырех, приставленных нянчиться с произведениями искусства. Но в конце концов все они набрались ума-разума, не так ли? Шпионаж у них был на первом месте, а искусство – на втором, и все они пробыли на той долбаной войне достаточно долго, чтобы понять одну элементарную истину. Война, если уж тебе повезло и ты на ней выжил, существует для того, чтобы что-нибудь с нее поиметь. Война – это игра циников и ублюдков, а не героев.
И вот она предстала прямо перед ним, ферма Альтенбург, а за ней – маленькое полуразрушенное бенедиктинское аббатство под названием Альтхоф. Давно заброшенное из-за отсутствия монахов или монахинь в этом захолустье, забытом Богом со дня Творения. Шел дождь, слабый, но холодный, и он вжал голову в плечи, пытаясь спрятать шею за воротником куртки, хотя толку от этого было мало. Он промок до нитки, из носа текло, а при попытке закурить любая зажженная сигарета с шипением гасла через несколько секунд.
Они наконец спустились с гор, двигаясь вниз между деревьями по козьим тропам, которые смогли найти. Держаться на такой местности вместе не было ни малейшей возможности, и в конце концов отряд раскрошился, как обломок старого камня. Десять парней, все с «гарандами» и сорок пятым калибром. Пикси, тощий тип из Джерси-Сити, пер на спине громыхалку тридцатого калибра, как Иисус свой крест, а Дик Хейз, плешивый малый, тащил миномет и рассказывал о том, чем на самом деле хотел бы заняться: «…я имею в виду, что с удовольствием вставил бы этой красотке Грир Гарсон». Он запал на эту киноактрису с того самого момента, как увидел ее в картине «Миссис Минивер». Когда Пикси рассказал ему, что она вышла замуж за парня, который играл в фильме ее сына, Хейз от злости чуть не обделался и пообещал Пикси, что еще до окончания войны непременно найдет случай отрезать этому гребаному актеришке яйца. Десять правильных парней и трое шпионов из ОРППИ (Отдела по расследованию похищений произведений искусства), которое, как всем было известно, входило в состав БСС (Бюро стратегических служб), и чего они все по-настоящему хотели, так это отлавливать нацистов собственными руками. Макфайл, Таггарт и Корнуолл. Макфайл воображал, будто он выглядит круче всех со своим бостонским акцентом и перстнем в виде черепа со скрещенными костями; Таггарт говорил сам с собой, а Корнуолл не говорил ни с кем, зато вечно таскал с собой записную книжку и беспрестанно что-то туда записывал.
Первый удар достался Дику Хейзу, плешивому парню с минометом. Это был один из тех русских СВТ-40, которые так любили немцы. Он производил негромкий хлопок вроде пощечины, не разносившийся эхом даже в здешних краях. Хейз находился как раз впереди него и справа, и сержант увидел, как вся правая рука Хейза оторвалась от плеча. Не осталось ничего, кроме небольшого количества крови, торчащей кости и нескольких белых перекрученных волокон, вероятно сухожилий. Хейз упал со странным стуком, словно кто-то уронил крышку парты. Рана была такая, что можно было заглянуть ему внутрь, в грудную клетку, легкое и плавающее в крови и какой-то пурпурной субстанции сердце. Один-единственный выстрел, и его не стало. Ему так и не довелось попытать счастья с Грир Гарсон.
