Джон Бекан - 39 ступенек
Я взял у Скейфа подзорную трубу и решил провести рекогносцировку лично. На краю поля для игры в гольф нашлось укромное местечко, с которого хорошо был виден весь обрыв с его смотровыми огороженными площадками, декоративными кустарниками и садами. Закрепив трубу, я направил ее на Трафальгар-лодж и теперь видел дом так же отчетливо, как будто находился с ним рядом. Одноэтажный дом из красного кирпича с верандой окнами на море. Справа от дома теннисная площадка, перед верандой небольшой садик с маргаритками и геранью. В садике стоял высоченный флагшток, на верху которого чуть колыхалось от легкого бриза огромное полотнище Юнион-Джека.
Долгое время я не видел ни одной живой души. Но вот из дома вышел старик в белых брюках, голубой спортивной куртке и соломенной шляп на голове. В одной руке он держал бинокль, в другой — газету. Он сел в раскладное кресло и развернул газету. Время от времени от прерывал чтение газеты, чтобы посмотреть в бинокль на море. Особенно долго он рассматривал стоящий на рейде эсминец. Затем встал и скрылся в доме. Я посмотрел на часы — да, пора было обедать — и пошел в свой отель.
Идя дорогой, я все время размышлял над тем: что общего у этого старика — таких пенсионеров, живущих в свое удовольствие, не меньше ста тысяч — и лысого любителя древних монет и археологии? Наблюдение не успокоило меня, как я надеялся, а только расстроило.
После обеда, когда я, опять сидя на террасе, любовался открывавшейся панорамой, в бухту вошла и стала на якорь красивая яхта водоизмещением от ста пятидесяти до двухсот тонн. Я сразу повеселел, и мы со Скейфом побежали на пристань и наняли лодочника якобы для рыбной ловли.
Мы славно порыбачили, выудив, наверное, не меньше восьми килограммов рыбы. В основном это были треска и лещ. Я смотрел иногда на берег, где на краю обрыва стояли красные и белые вилы, и обратил внимание на хорошо заметный даже отсюда развевающийся флаг. Я попросил лодочника подплыть к яхте и мы обогнули ее. «Ариадна» прочли мы надпись на борту. Скейф, который, оказывается, в молодости был моряком, сказал, что яхта, очевидно, очень быстроходная.
Мы подплыли к борту и заговорили с работающими на палубе матросами. Шутки, смех — наш лодочник тоже принял в этом участие — ни малейших следов иностранного акцента, обычные английские парни откуда-нибудь из Эссекса. Вдруг наши ребята опустили головы и замолчали — на палубе появился молодой человек. На безупречном английском он приветствовал нас и поздравил с отличным уловом. Но необычно короткая стрижка волос и чересчур уж хорошая выправка заставили меня насторожиться. «Хоть и не очень веский довод, — подумал я, — а все-таки вода на мою мельницу».
Однако, когда мы плыли обратно, сомнения вновь начали одолевать мня. Все мои выводы покоились на записях Скаддера. Но ведь наши противники знали, что книжка осталась в чужих руках. Я говорил на совещании, что немцы не меняют свои планы, но это, наверняка, глупый вывод, если речь идет о жизненно важных результатах. Весь вопрос был в том, как много они знали о Скаддере и было ли им известно, что он выследил их? Волновало меня и вот еще что: в холле у сэра Уолтера меня видел самозванец. Догадался ли он, что я узнал его?
В отеле меня ожидал командир эсминца, и Скейф представил меня ему. Мы договорились с ним о сигнале, по которому люди с эсминца должны были захватить яхту.
Потом я отправился на виллу, стоявшую рядом с Трафальгар-лодж. В щель в заборе мне хорошо был виден теннисный корт. Играли двое: старки и молодой парень, у которого на шее был шарф с цветами не то школы, не то какого-то клуба. Приятно было смотреть на веселых, энергичных людей, вкладывающих в игру всю душу. Каждое выигранное очко встречалось смехом и шуткой.
Если один из них тот же человек, что охотился за мной в болотах Шотландии и, по-видимому, убил Скаддера, а другой проклятый археолог, то уж не по мановению ли волшебной палочки превратились они в двух безобидных представителей английского среднего класса, весело и с пользой для здоровья проводящих время прежде, чем пойти ужинать, а за ужином предаться невинной болтовне о ценах на рынке, о результатах последней игры в крикет и не совсем невинным сплетням об общих знакомых. Что если в расставленные мной сети попадется не ястреб-стервятник, а серенький воробышек?
Но вот на корте появился третий. Он, видимо, только что приехал на велосипеде с поля для игры в гольф — из сумки за плечом торчали клюшки. Старик и молодой радостно приветствовали его и начали вышучивать его, наверное потому, что приехавший на велосипеде молодой человек был полноват и сильно вспотел. «Я весь в мыле, — сказал он, обращаясь к молодому с шарфом на шее, — пойду приму ванну. Завтра я задам тебе хорошую взбучку, Боб. Ты не выиграешь у меня ни одного сета». Речь, как полагается настоящему англичанину, идиомами и просторечиями. Ну какие это, к черту, шпионы? И если это хорошо разыгранный спектакль, то где зрители? Ведь не могли же они знать, что я наблюдаю за ними?
* * *И все-таки один из этих троих был старик, другой был темноволос и худ, а третий — меньше его ростом и полный. Они жили в Доме, отмеченном Скаддером, а в бухте их дожидалась яхта, на которой был молодой человек с выправкой немецкого офицера. Упустить их — значило поставить страну на грань катастрофы. Но что же все-таки делать?
Я решил, что самое лучшее в этой ситуации пойти и прямо объявить им, что они арестованы. Если они, на самом деле, простые веселые англичане, то пусть я сяду в калошу, пусть надо мной будут смеяться даже куры, но это лучше, чем сидеть и терзаться неразрешимыми сомнениями.
Здесь я опять вспомнил Питера Пиенаара. Вы уже встречались с ним на страницах этой повести, когда я говорил об актерской игре, рассказывая об эпизоде на дороге. Питер прежде, чем стать уважаемым членом общества, бродяжничал и был не в ладу с законом. Однажды у нас с ним зашел спор, как лучше всего скрыться от преследования, какие формы маскировки следует использовать. Помню, что Питер с самого начала высмеял все эти отпечатки пальцев и особые приметы, накладные бороды, парики и крашеные волосы. По его словам, главное это «атмосфера».
Если человек в новом, необычном для него окружении ведет себя так, как будто он в нем родился и никогда не покидал его, то ни один, даже самый умный детектив не разоблачит его. В подтверждение этой мысли Питер привел такой пример. Однажды он сидел в церкви рядом с человеком, который его разыскивал, и они вместе читали Библию, Детектив видел его до этого в пивной и хотел арестовать, но Питер скрылся, выстрелив из пистолета в лампочку. Теперь он был в хорошем костюме, тщательно причесан и гладко выбрит, и, конечно, детектив считал его добропорядочным, законопослушным гражданином.
Я приободрился, вспомнив о Питере. Весьма возможно, что эти люди в десять раз превосходят его в умении маскироваться. И опять мне пришел на ум один из афоризмов Питера: дурак лезет вон из кожи, чтобы его принимали за кого-то другого, умный человек выглядит тем же самым, но все принимают его за другого человека. «Все знаменитые преступники — уверял меня Питер — следовали и неизменно следуют этому правилу».
Было уже восемь часов вечера, когда я вернулся в отель. Мы еще раз проверили со Скейфом, как расставлены наши люди. Затем я снова направился к Трафальгар-лодж. Я не стал ужинать, потому что у меня совершенно пропал аппетит.
Навстречу мне шли люди, вышедшие подышать свежим воздухом или возвращающиеся с теннисных кортов или с поля для игры в гольф, или с пляжа. Все они были в легких летних платьях, веселые и жизнерадостные. Дорога, белая в вечерних сумерках, бежала по самому краю обрыва. В синем, как сапфир, море качалась готовая улететь белая чайка, яхта «Ариадна». У нее не матчах зажглись уже вечерние огни. На плавучем маяке, поставленном на том месте, где были песчаные мели, загорелся мощный прожектор. На стоящем вдали эсминце тоже засверкали огоньки на мачтах.
На дороге мне попалась няня с детской коляской. С ней на поводке важно вышагивала большая серая овчарка. Опять мне вспомнился один давно забытый случай. Я охотился однажды на зайцев. Моя собака гнала зайца и вдруг неожиданно потеряла. У меня хорошее зрение, но, как я ни всматривался, зайца нигде не было видно. И я, да, наверное, и собака здорово удивились, когда серый камень, ни чем не отличающийся от других камней, вдруг ожил и дал стрекача. Заяц был настолько умен, что остался на месте и слился с окружающей природой.
«Вот так же и люди из „Черного камня“, — подумал я, — стали стопроцентными англичанами. И сто раз прав Питер, когда говорит, что это всего лишь искусная маскировка». Было ровно половина десятого, когда я подошел к Трафальгар-лодж.
В доме были открыты окна, но из-за портьер ничего не было видно. Слышался только звон ножей и вилок. Я подошел к калитке в заборе и открыл ее.
