Джонатан Келлерман - Ледяное сердце
Зубы Чайны Маранга легко идентифицировались. Еще в подростковом возрасте она исправляла их деформацию. Урожденная Дженнифер Стилтон выросла в большом доме в Палое-Вердесе, в семье администратора сети бакалейных магазинов и драпировщицы. Она получила хорошие оценки в подготовительной школе, где благодаря ее приятному сопрано Чайне дали ведущую роль в одном развлекательном клубе. Во время обучения в Стэнфорде она прошла профилирующий курс по английской литературе, увлеклась нетрадиционной музыкой, виски и кокаином, собрала коллекцию татуировок и пирсингов, а также организовала оркестр из однокашников-единомышленников, которые вместе с ней ушли из колледжа. В течение нескольких последующих лет она вместе с группой «Чайна уайтбой» совершала турне по стране, выступая в небольших клубах. У группы постепенно появлялись поклонники, но получить контракт на звукозапись им так и не удалось. В этот период из-за морфия приятное сопрано Чайны сменилось скрипучим атональным визгом. Выступления в Германии и Голландии собрали более многочисленные аудитории, что позволило по возвращении в Лос-Анджелес заключить сделку со студией звукозаписи нетрадиционной музыки. Два альбома «Чайна уайтбой» разошлись на удивление быстро, оркестр начал привлекать внимание влиятельных людей, поползли многочисленные слухи о контракте с ведущей студией звукозаписи.
Убийство Чайны положило конец всему этому.
Чайна почти не умела играть на гитаре, но размахивала ею как вспомогательным средством. Это была видавшая виды «Вокс» в форме капли, с которой она обращалась отнюдь не бережно. Я знал об этом, поскольку два оркестранта, неуклюжие косноязычные доходяги Скёрт и Бранкуси, относились серьезно к своим инструментам и, когда в этом возникала необходимость, приходили к Робин. Во время одного из своих безудержных приступов ярости Чайна повредила шейку своего «Вокса», и эти ребята дали ей номер телефона Робин.
Помню день, когда Чайна посетила ее. Это был на редкость неприятный июльский день, удушливый от промышленных ядовитых выбросов западного побережья и влажности, распространявшейся с восточного побережья. Когда восемь раз подряд прозвонил дверной звонок — Робин работала позади дома, а я сидел в своем кабинете, — я подошел к парадной двери и открыл ее, впустив бледную пышную женщину со стоящими торчком волосами, такими же черными и лоснящимися, как деготь типа «Ла-Бреа». Она держала свою гитару в мягкой парусиновой сумке так, словно оценивала ее вес, и смотрела на меня как на незваного гостя. Внизу у террасы стоял большой пыльный «бьюик» горчичного цвета.
— Кто вы такой, черт побери, и попала ли я туда, куда хотела? — спросила она.
— А куда вы собирались?
— В рай, где наслаждаются девственными мальчиками. Здесь работает леди, ремонтирующая гитары? Она постукивала каблуками. Покачивала плечами. Веко правого глаза дергалось. Внешне она ничего особенного собой не представляла, но производила бы приятное впечатление, если бы расслабилась. Бледность лица отчасти была следствием густо наложенного макияжа из прессованной пудры пепельно-серого цвета, которая сильно контрастировала с накрашенными веками. Все прочее свидетельствовало о нездоровых привычках. Левую руку покрывала татуировка, сделанная черными чернилами и изображавшая трясущиеся абстрактные фигуры. На правой стороне лица — там, где линия подбородка подходит к мочке уха, — красовался иссиня-черный крест. Оба уха провисали под тяжестью набора колец и прочей чепухи. Все это плюс пирсинг на бровях и в носу вопияло: «Обратите на меня внимание!» Ее темно-голубая хлопчатобумажная кофточка, видимо, взятая из платяного шкафа «Лиги плюща»note 3, была заправлена в плиссированную мини-юбку, какие обязывают носить маленьких учениц приходской школы. Наряд завершали белые гольфы до колен и высокие ботинки со шнурками военного образца. Все это словно говорило: «И не пытайся в этом разобраться».
— Леди, занимающаяся гитарами, по другую сторону дома.
— Где это «по другую сторону»? Я не собираюсь тыркаться здесь по углам, не зная точного направления. Это место сводит с ума.
— Почему?
— Здесь, наверное, водятся койоты или какое-нибудь другое дерьмо.
— Койоты приходят только по ночам.
— Я тоже… ну давай, показывай, у меня глаза устали.
Я провел ее вниз по ступеням террасы, вокруг одной из сторон дома и через сад. Она была мало тренирована, и к тому времени, когда мы подошли к пруду, уже задыхалась. Едва мы приблизились к воде, Чайна обогнала меня и, размахивая сумкой, быстро пошла вперед. Потом остановилась и начала пристально разглядывать карпов.
— Большие рыбины, — заметила она. — Все, что вы едите, — это сухой рис с сырой рыбой в огромных количествах?
— Такое кушанье дорого стоит.
Улыбка выпрямила ее кривоватые губы.
— Эй, мистер яппи, незачем лезть за нимфой, хранительницей вод. Я не намерена воровать ваших маленьких рыбок. Я вегетарианка. — Она осмотрелась, облизнула губы. — Все эти зеленые красоты для богатеньких, а где она?
Я показал на мастерскую.
— О'кей, мальчик с долларами, на сегодняшний день все свои добрые дела ты совершил. Возвращайся к своим биржевым ведомостям. — И она повернулась ко мне спиной.
Несколько часов спустя, когда Робин появилась в доме одна, я сказал ей:
— Ну что за очаровательная у тебя клиентура!
— А, это Чайна Маранга. Она визжит под аккомпанемент оркестра.
— Какого?
— «Чайна уайтбой».
— Скёрт и Бранкуси, — проговорил я, вспомнив худых как щепка парней с дешевыми электрогитарами.
— Это они напели ей про меня. Нам предстоит перекинуться парой слов.
Она потянулась и пошла переодеваться. Я налил себе «Чивас» и принес стаканчик вина ей.
— Спасибо, это мне пригодится. Мы сели на кровать.
— И хорошо ли визжит эта молодая леди?
— У нее большой диапазон. От звука, который ногти издают на классной доске, до звука на той же доске, но еще более громкого. Она не играет на гитаре, но просто крутит ее так, словно хочет кого-то больно ударить. Прошлым вечером ее нападению подверглась подставка для микрофона, отчего сломалась шейка. Я пыталась убедить Чайну в том, что ремонтировать гитару нет смысла, но она заплакала.
— В буквальном смысле?
— Настоящими слезами. И топая ногами, как капризный ребенок. Мне следовало бы предложить ей проконсультироваться у тебя.
— Это вне моей компетенции.
Поставив свой стакан, Робин провела пальцами по моим волосам.
— Я запросила с нее самую высокую цену за то, чтобы поставить одну из шеек типа «Фендер», которые продаю оптом, и за то, что мне придется потратить на нее время. На следующей неделе Чайна вытворит что-нибудь еще более омерзительное, поэтому лучше, если она расплатится наличными. А теперь покончим с этой болтовней и приступим к делу.
— Что это за дело?
— То, что вполне в пределах твоей компетенции.
Когда, неделю спустя, Чайна пришла за своей гитарой, я сидел в мастерской и пил с Робин кофе.
На этот раз на Чайне была засаленная куртка мотоциклиста поверх длинного платья с кружевами, когда-то белого, а теперь бежевого. Розовые атласные туфли-лодочки на высоком каблуке. Шотландский берет прикрывал черный ежик волос.
Робин достала «Вокс», ставший гибридом.
Чайна держала инструмент на расстоянии вытянутой руки.
— Ну и уродина, и я должна вам за это платить?
— Так обычно и делают.
Чайна пристально посмотрела на Робин, перевела взгляд на меня, потом снова на нее. Опустив руку в карман кожаной куртки, она вынула несколько скомканных банкнот и бросила их на верстак.
Робин пересчитала деньги.
— Это на сорок долларов больше.
Чайна промаршировала к двери, остановилась и презрительно посмотрела на нас.
— Купите себе трахнутой рыбы.
Узнав, что ее убили, Робин покачала головой и сказала: «Как это печально».
Чайна отличалась от Беби-Боя и Джули Киппер тем, что ей не хватало настоящего таланта. Но у нее был имидж восходящей звезды, которую пристукнули на полпути к зениту славы.
Я размышлял над тем, не обнаружила ли Робин годы спустя какой-либо связи между их убийствами. Убийствами двух ее клиентов — одного любимого, другого ненавистного.
Если и обнаружила, то мне об этом ничего не сказала.
Да и зачем ей это?
11
Дом Джульетты Киппер был один из двух уродливых серых боксов, втиснутых на небольшой участок. Никакого заднего дворика. Перед домом — скользкая железобетонная плита. Единственная зелень — волнистый толь, покрывающий крышу.
На окнах решетки. Доступ к владению преграждал ржавый металлический забор. Вдоль тыльной части протянулась желтая лента, колыхавшаяся под натиском океанского бриза. Я вышел из машины. Ворота в заборе были закрыты на замок. Ни дверного звонка, ни переговорного устройства я не увидел. По улице фланировал бритоголовый мальчишка лет шестнадцати, прогуливавший на поводке красноносого питбуля. Как хозяин, так и его пес не обратили на меня никакого внимания, но двое других бритоголовых, проезжавших мимо в «шеви-нова», притормозили и осмотрели меня с ног до головы.
