Деон Мейер - Остаться в живых
В ранние годы их внешнее сходство всех обманывало. «Папочкин сынок», — говорили о Тобеле в детстве. Но мальчик вырос, и правда выплыла наружу. Его отец узнал обо всем первым, потому что он приходился Сензени братом. Он заранее почуял опасность и часто молил Бога о милосердии, потому что боялся за сына. Он окружил мальчика любовью и заботой, ему хотелось завернуть его в кокон родительской любви, но на то не было Господней воли. Слишком поздно Лоуренс понял, что так Господь его испытывает. Он проиграл. Мудрость и сострадание не помогли; слишком сильная любовь к сыну ослепила его.
Беда началась с мелких домашних стычек. Дальше — больше; с годами пропасть между отцом и сыном расширялась.
С севера вернулся Сензени; дядя и племянник сразу потянулись друг к другу, почувствовав духовную близость. Они говорили на одном языке, они оба жаждали сражений, их головы и сердца отвергали путь мира и любви. Так Лоуренс Мпайипели потерял единственного сына.
— В 1976 году произошло восстание в Соуэто, — продолжал свой рассказ священник. — Тобеле тогда было четырнадцать лет. Сензени ночью явился за ним. Я запретил брату оказывать влияние на Тобелу, но он тайно пришел ночью, как вор, и увез мальчика. Потом позвонил и сказал, что привезет Тобелу домой, когда тот станет мужчиной. Он заставил мальчика пройти обряд инициации, а потом возил его с собой по всем местам, где лилась кровь народа коса. Он наполнил сердце племянника ненавистью. Их не было долго, три месяца, а когда они вернулись, я не узнал сына, а он не узнал меня. Два года мы жили как чужие. Он ходил собственными тропами, тихо и тайно, как будто терпел меня, и чего-то ждал.
В семьдесят девятом он уехал. Накануне вечером он пожелал мне спокойной ночи — так бывало редко, — а утром его комната оказалась пустой. Кровать не смята, из шкафа пропала кое-какая одежда. Пришел Сензени и заявил, что сын уехал на войну. В тот день произошел ужасный скандал. Мы говорили друг другу страшные слова. Я вышел из себя. Я страдал оттого, что оказался плохим отцом и брат украл у меня сына. Я обращал свои упреки к Сензени, но на самом деле гневался на Бога. Господь позволил сыну покинуть меня. Он разбил многие семьи в нашей стране… Он создал меня миролюбивым человеком, полным любви, назначил меня пастырем, а потом пустил в мою овчарню волка, дабы проверить мою стойкость… И этого я не мог понять.
Только позже я понял, что так Он меня испытывал. Так Господь намеревался унизить меня, освободить от иллюзии, что я святее других, показать, что и я — простой смертный и мои ноги в глине. Но тогда было уже поздно спасать сына, поздно возвращать его домой. Иногда до нас доходили какие-то вести о Тобеле. Кое-что нам передавал Сензени; он рассказывал, что Тобела здоров, что его хвалят, что даже послали его в чужие земли — учиться сражаться за родину.
Однажды вечером кто-то бросил в наш почтовый ящик записку. Сензени арестовала полиция безопасности. Его увезли в Грэмстаун. Восемь дней его избивали, пока не забили до смерти, а потом бросили труп, как мусор, у дороги. Больше я не слышал о сыне.
За рекой Тау дорога кончала петлять, и мысли Тобелы впервые за все время отвлеклись от мотоцикла. Он оценивал свое положение. Бензин на исходе, значит, в Лайнсбурге придется заправиться. Потом предстоит проехать еще двести километров по пустыне Кару до города Бофорт-Уэст. Там шоссе широкое и прямое. Днем там невозможно жарко, а ночью лютый холод. Он рассчитывал добраться туда около полуночи.
От Бофорт-Уэста до Блумфонтейна еще пятьсот или пятьсот пятьдесят километров. Вряд ли он успеет проделать весь путь до рассвета.
В Блумфонтейне можно отдохнуть: поехать в пригород, населенный чернокожими, и отоспаться.
Оставался главный вопрос: насколько роковой оказалась его ошибка? Забыл включить сигнализацию… Если же все не так страшно, у него фора до восьми-девяти часов утра, когда найдут его записку. Они наверняка угадают, по какому пути он отправился.
Но если они уже в курсе…
Тобела отлично знал правила игры. Охотник и добыча часто меняются местами. Кроме того, он мог предположить ход их мыслей. Наверняка они решат, что он выберет кратчайший и удобнейший путь, и постараются перекрыть дорогу. Они бросят главные силы на дорогу № 1. Конечно, есть обходные пути, но перекрыть их все попросту невозможно.
Итак, если они уже все знают, то бросят главные силы на трассу № 1. Вот почему ему необходимо воспользоваться темнотой и тем, что пока он их опережает.
Впереди расстилалась темная лента шоссе. Он прибавил газу. Стрелка на спидометре качнулась вправо и стала стремительно приближаться к отметке сто пятьдесят. Он обшаривал глазами дорогу, освещенную лишь светом его фар. Интересно, с какой скоростью можно безопасно гнать ночью?
Когда он преодолел следующий подъем, перед ним открылась долина, и мотоцикл помчался на скорости сто шестьдесят километров в час. Впереди, вдалеке, мигнули красно-синие огни проблескового маячка патрульной машины.
Он ударил по тормозам, мотоцикл резко остановился посреди дороги. Оставалось сделать еще кое-что — что же? Свет, выключить свет! Он нажал нужную кнопку. Темнота ослепила его.
12
Репортер криминального отдела «Кейп таймс» еще не понимала, что этот звонок резко изменит ее жизнь.
Все могло бы кончиться по-другому, если бы она взяла сумку и ушла домой на одну минуту раньше.
Аллисон Хили была полненькой улыбчивой молодой женщиной. Она часто и охотно смеялась, демонстрируя задорные ямочки на щеках. Ей даже в голову не приходило задуматься над тем, почему она так легко сходится с людьми. Возможно, все дело было в том, что она не представляла угрозы.
Когда вечером в воскресенье на ее рабочем столе зазвонил телефон, она ответила, как всегда, бодро:
— «Таймс».
— Аллисон, говорит Эразмус из Лайнсбурга, — услышала она чуть приглушенный голос, как будто Эразмус не хотел, чтобы его услышали сослуживцы. — Не знаю, помнишь ли ты меня.
Она его помнила. Эразмус был полицейским; раньше он работал в Кейптауне, в Си-Пойнте. Все звали его просто Расси. В двадцать восемь лет он понял, что больше не в силах сражаться с преступностью на окраине большого города, и перешел на более мирные пастбища. Аллисон радостно приветствовала старого знакомого, спросила, как дела. Хорошо, ответил он, хотя и штормит. Волны в метр высотой. Аллисон рассмеялась. Расси быстро перешел к делу:
— Слышала о байкере-коса?
— Нет, — ответила она.
— Тогда у меня для тебя интересная история.
«Особо опасный преступник
Служебная записка17 ноября 1984 г. 19:32
Срочно!
От кого: Дерек Лейтеган, атташе посольства в Вашингтоне.
Кому: Квартусу Нодье.
Срочный запрос из ЦРУ, Лэнгли, Вирджиния. Требуются любые сведения и/или фотографии:
Тобела Мпайипели, он же Крошка, он же Умзингели. Возможно, был боевиком „Умконто ве сизве“. Возможно, является действующим агентом КГБ/ Штази. Возможно, действует в Великобритании/Европе. Чернокожий, рост 2 м 10 см, вес 100–120 кг. Конец».
Янина Менц посмотрела на факсимильное сообщение. Записка была написана от руки, и строчка в верхнем правом углу едва угадывалась: «Наша помощь в данном вопросе будет оценена весьма высоко. С уважением, Дерек».
— Это все? — удивилась она.
— Да, мэм, все, — кивнул Радебе.
— Где продолжение? Где ответ?
— Мэм, по их словам, на микрофише есть только это.
— Они лгут. Пошлите запрос с требованием прислать всю переписку. Свяжитесь с адресатом и отправителем на предмет подробностей. Найдите Лейтегана и Нодье.
Ну почему о сотрудничестве приходится просить? К чему бесконечное соперничество и политиканство? Она была рассержена и раздосадована. Конечно, отчасти ее злость вызвана тем, что они недооценили беглеца. Он оказался более крупным зверем, чем они предполагали. Значит, придется идти на обострение. Значит, будут неприятности. Для нее и ее проекта. Если НРУ хочет поиграть, что ж, она не против, только запасется битой побольше.
Она подошла к телефону и набрала внутренний номер. Ей ответил директор.
— Сэр, — сказала Янина Менц, — нам нужна помощь с НРУ. Они не идут нам навстречу. Вы можете использовать свое влияние в КОКОНе?
Директор ПРА вместе с генеральным директором Национального разведывательного управления, главами военной разведки, Следственного управления полиции и генеральным директором Секретной службы входил в Координирующий комитет национальной разведки, подчиняющийся министру.
— Я позвоню им напрямую, — сказал директор.
— Спасибо, сэр.
Она снова взяла факс. В 1984 году ЦРУ подозревало, что Мпайипели работает на КГБ в Европе?
ЦРУ?
С пометой «Срочно»… «Наша помощь в данном вопросе будет оценена весьма высоко».
