Найджел Маккрери - Тихий омут
Эмма мрачно взглянула на нависающие ветви.
— Это дерево мне всю машину зальет соком, — пробормотала она. — Это точно. Такой липкий сок. Нахлебаешься, пока смоешь, а если не смоешь, то на покрытии останутся пятна.
— Ничего, — успокоил ее Лэпсли. — По дороге назад остановимся на мойке.
Она нахмурилась:
— Эта машина никогда не бывала внутри мойки, и я не собираюсь ее к этому приучать. Знаете, что делают с краской эти вращающиеся щетки? Лучше уж тереть ее наждачной бумагой.
На воротах ближайшего дома была прикреплена табличка с номером 58. На недавно подстриженной лужайке размещался металлический манеж для детей, из-под него пробивалась более высокая трава и островки ромашек.
— Это последний известный адрес Вайолет Чэмберс, — пояснила Эмма. — Непохоже, что дом заброшен. Не похоже и на то, что здесь жила пожилая женщина.
— Если она жила с семьей, кто-нибудь уже давно сообщил бы об ее исчезновении, — сказал Лэпсли.
— По имеющейся информации, они этого не делали.
Лэпсли подошел к дому. Окно в спальне было открыто, а на подъездной дорожке стояла «тойота-камри» красно-коричневого цвета. В задней части салона — лицом назад — были оборудованы два детских сиденья.
Рот наполнился теплым вкусом ванилина, и поначалу Лэпсли не мог понять почему. Затем услышал доносящиеся из-за дома детские крики. От этих звуков, вкуса и воспоминаний, которые они воскресили, у него вдруг закружилась голова: он протянул руку и схватился за опору качелей.
— С вами все в норме, сэр?
— Все прекрасно. — Он выпрямился. — Давайте займемся делом.
Эмма позвонила, и они немного подождали. В доме послышались шаги, затем дверь открылась. На них удивленно смотрела женщина, возрастом за тридцать. Каштановые волосы убраны в хвост, цветная шелковая блуза свободно подпоясана под грудью, вельветовая юбка-брюки.
— Да? — осторожно спросила она.
— Главный детектив-инспектор Лэпсли, полиция Эссекса. — Он показал служебное удостоверение.
Женщина безучастно взглянула на него.
— А это детектив-сержант Брэдбери. Простите за беспокойство, но мы ищем дом Вайолет Чэмберс.
Женщина покачала головой:
— Я знаю здесь большинство семей. И никогда не слышала о Вайолет Чэмберс.
— Это пожилая женщина. За семьдесят.
— Мы здесь в основном проживаем семьями. Через дорогу живет одна пожилая пара — номер 67. Может, они ее знают.
Вперед выступила Эмма, откинув волосы назад движением головы.
— Как давно вы проживаете в этом районе, мисс?..
— Уетералл. Миссис Сьюзи Уетералл. — Она улыбнулась Эмме, а Эмма улыбнулась в ответ. — Мы переехали сюда шесть месяцев назад. Мы снимаем дом, но нам здесь так нравится, что надеемся приобрести дом на этой дороге, как только появится предложение.
— Почему вы переехали сюда? — спросила Эмма.
— Фирма моего партнера переехала сюда из Лондона. Мы решили, стоит попытать счастья, чтобы поискать место, где лучше жить. — Она жестом показала на сад. — И нам повезло.
Лэпсли при этих словах улыбнулся.
— У кого вы арендуете дом?
— У агентства по недвижимости, что возле станции. Не помню название.
— Вы знаете, кто проживал в доме до вас?
Она покачала головой:
— Нет. Но они оставили дом в идеальной чистоте.
— А кто владельцы дома?
— Я считала, что он в собственности агентства. — Она пожала плечами. — Думаю, они могут сдавать его от чьего-то имени, но они никогда не говорили нам, от чьего именно. Мы просто платим им каждый месяц.
— И вы ничего не слышали о Вайолет Чэмберс? — снова спросил Лэпсли, просто на тот случай, если в ходе разговора у женщины в голове всплывет какой-нибудь забытый эпизод. Он знал, что такое случается.
— Ничего. Однако спросите Дэвида и Джин из дома 67. Возможно, они смогут помочь.
— Спасибо вам за помощь, — с улыбкой сказал он.
Эмма протянула миссис Уетералл руку:
— Спасибо.
Они повернулись, чтобы уходить.
— Что подсказывает чутье? — спросил Лэпсли, когда дверь закрылась.
— Она не лукавит. Мы можем проверить ее слова в агентстве по недвижимости…
— А мы так и сделаем.
— …но не думаю, что она водила нас за нос. Похоже, семья приехала сюда месяца через два после смерти Вайолет Чэмберс, если считать результаты вскрытия верными. Итак… каков наш следующий шаг, босс?
— Поговорим с соседями из дома 67, вдруг он и помнят Вайолет, а потом поедем на ближайшую станцию, чтобы выяснить в агентстве, кто сдает этот дом.
Он вдруг ощутил на языке взрыв ванилина, словно кто-то засунул ему в рот рожок мороженого. На фоне этого взрыва из сада донеслись крики: спонтанная ссора, драка или просто победа в игре. От неожиданности Лэпсли споткнулся, но снова зашагал вперед. Однако у него слегка подвернулась нога, и прежде чем он успел опомниться, его повело в сторону, в траву.
Эмма тут же подскочила к нему, взяв под руку.
— Сэр… как вы?
Лэпсли почувствовал, что краснеет. Он терпеть не мог показывать слабость. Но возможно, следует ей все объяснить, особенно если это поможет остановить сплетни о том, что он алкоголик или психически неуравновешенный тип.
— Идем к машине.
Прислонившись спиной к «мондео» Эммы — тепло нагретого солнцем металла приятно ощущалось через пиджак, — Лэпсли глубоко вздохнул. С чего начать?
— Послушайте, сэр, — она, уперев руки в бока, смотрела на дорогу, — если хотите рассказать об этом — хорошо. Если нет, тоже хорошо. В любом случае это дальше меня не пойдет.
Лэпсли кивнул и глубоко втянул в себя воздух.
— У меня это столько, сколько я себя помню, — проговорил он тихо. — Долгое время я считал, что и у остальных все так же, как у меня, но когда мальчишки в школе начали меня дразнить и говорить, что я сумасшедший, я перестал рассказывать об этом. «Сумасшедший, — обзывались они. — Марк сошел с ума».
— А в полиции об этом знают? Что бы это ни было?
Он кивнул:
— Не беспокойтесь, это не депрессия, не психическое расстройство. Я не собираюсь вдруг усаживаться в угол и часами там рыдать. Мой доктор все знает, но ничего не может сделать. Никто не может. Это не опасно для жизни и даже не требует перемены образа жизни или каких-то мер предосторожности. Это просто… часть меня. Часть того, кто я есть.
Эмма кивнула, но выглядела так, словно хотела помотать головой:
— Тогда… что же это такое?
— Это называется синестезия. Неизвестно, что именно ее вызывает. Это как своего рода короткое замыкание нейронов в мозгу. Сигналы, которые принимаются по одному адресу, перенаправляются куда-то еще. Известно лишь, что все начинается в детстве. Дети воспринимают мир в виде мешанины чувственных впечатлений, поскольку мозг еще не до конца развит и они не могут в полной мере разграничить запах, вкус и прикосновение и так далее — они все смешаны. По мере развития мозга ощущения начинают отделяться друг от друга. У людей вроде меня этого разделения по непонятной причине не происходит. Некоторые видят разные цвета, когда слушают музыку. Был, например, такой русский композитор — Александр Скрябин, — он был способен привязывать определенные ноты и аккорды к отдельным оттенкам цвета и сочинял музыку не только чтобы она красиво звучала, но и выглядела красиво… по крайней мере на его вкус. Другие способны чувствовать вкус. Жареная курица может вызывать ощущение, словно тебе колют спицами ладони рук. Апельсиновый сок — будто по голове катаются мягкие шарики.
— Вы хотите сказать… — Она помолчала, подыскивая нужные слова. — Вы имеете в виду, это как у тех, что заявляют, будто что-то заставляет их грустить, пребывать в голубом состоянии? Вроде того?
— Нет, не так. Просто люди говорят образно. Голубой цвет — символ депрессивного состояния. А здесь реальные ощущения.
— Галлюцинации? — Эмма нахмурилась. — Ведь это, должно быть, галлюцинации?
— Если это так, то они устойчивые. Те же самые вещи провоцируют те же самые реакции.
— Ну а с вами что? Цвета или ощущения на ладонях?
Лэпсли горько рассмеялся:
— На это я мог бы не обращать внимания. Нет, в моем случае определенные звуки трансформируются во вкус. Если я слышу песню Биттлз «Ticket То Ride», у меня возникает ощущение, словно я откусил кусок тухлой свинины.
На лице Эммы появилось вымученное подобие улыбки.
— Я думала, все подобным образом реагируют на Пола Маккартни.
— Ага, но когда я слышу, как звонит мой мобильник, у меня во рту вкус кофе «мокко». — Он кивнул в сторону дома: — А крики играющих детей заставляют меня ощущать ванилин. Иногда это находит внезапно, вот и все. Становится невыносимым.
Эмма посмотрела на него:
— И ничего нельзя сделать?
— Ничего. Это не смертельно и не может помешать мне в работе. Врач советует иглоукалывание, это значит, что он в отчаянии, а в невропатологическом отделении местной больницы больше заинтересованы в изучении моего мозга, чем в поисках способа лечения. Поэтому я просто продолжаю жить. По большей части это ничего не меняет. Я по-прежнему в состоянии работать. Просто… каждый раз я как бы попадаю в засаду.
