Донна Тартт - Маленький друг
Хилли скосил глаза и попытался подсмотреть, что пишет на своем листе бумаги Харриет.
— Эй! — тихонько сказал он.
Сам-то он давно уже нарисовал футбольный мяч, затем просидел оставшиеся пять минут бездумно глядя в окно.
— Тихо там, на заднем ряду, — шикнул мистер Дайл.
Посмотрев на часы, он с шумом выдохнул, поднялся и собрал работы.
— Ну а теперь, — произнес он, разложив квадратики у себя на столе, — пусть каждый из вас подойдет ко мне и выберет одну работу. Нет! — резко скомандовал он, увидев, как несколько детей уже вскочили на ноги, готовые бежать к его столу. — Вы же не обезьяны, чтобы мчаться не разбирая дороги. Подходите по порядку, как цивилизованные люди.
Дети лениво выстроились в очередь, подошли к учительскому столу и выбрали по одной работе. Харриет с трудом развернула доставшийся ей лист бумаги, который был сложен в малюсенький квадратик.
Рядом с ней прыснул Хилли. Он украдкой показал Харриет свой лист бумаги. На нем корявым почерком было написано: «Мая цель штобы папа взял миня с сабой в Диско Бар».
— Ну что же вы, — сказал мистер Дайл. — Пусть кто-нибудь начнет, неважно кто.
Харриет наконец-то удалось развернуть бумагу. На ней круглым детским почерком, в котором Харриет сразу же узнала почерк Аннабел Арнольд, было написано:
«Моя цель!
Моя цель, это каждое утро прочитать молитву о том, чтобы Господь послал мне человека, которому я могу помочь».
Харриет со злостью уставилась на записку. Внизу вместо подписи Аннабел нарисовала две заглавные буквы В, поставленные спиной друг к другу, так что они образовали кривую бабочку.
— Харриет? — спросил мистер Дайл. — Давай начнем с тебя.
Харриет постаралась вложить все свое презрение в тон, которым она прочитала послание Аннабел.
— О, какая прекрасная, великая цель, — сказал обрадованный мистер Дайл. — Автор говорит о молитве, но он также говорит и о служении людям. Вот достойный маленький христианин, который думает о других… Я сказал что-то смешное, а, мистер Хилли?
Хихиканье прекратилось.
— Харриет, — продолжил мистер Дайл, — по тексту этой записки можем ли мы догадаться, кто ее писал?
Хилли постучал по коленке Харриет. Она скосила глаза вниз и увидела два его опущенных больших пальца, сложенных в понятном ей жесте: придурок.
— Там стоит подпись?
— Что, сэр?
— Как подписана эта работа? Может быть, там стоит какой-то знак?
— Да, сэр, насекомое.
— Насекомое?
— Это бабочка, — чуть слышно сказала Аннабел, но мистер Дайл ее не услышал.
— Какое еще насекомое? — потребовал он ответа у Харриет.
— Я не уверена, сэр, но мне кажется, у него есть жало.
Хилли изогнул шею, чтобы посмотреть.
— Фу, какая мерзость! — закричал он с хорошо разыгранным ужасом. — Что это такое?
— Передайте сюда бумагу, — резко сказал мистер Дайл.
— И кому могло прийти в голову нарисовать такое? — нахмурив брови, Хилли с подозрением огляделся по сторонам, как будто выискивал среди одноклассников безумного маньяка.
— Это бабочка! — сказала Аннабел немного громче.
Мистер Дайл поднялся, чтобы взять протянутый ему лист бумаги, как вдруг Кертис Ратклифф так громко шмыгнул носом что все подпрыгнули от неожиданности. Кертис показал пальцем на что-то, лежащее на столе у мистера Дайла.
— Хам, моя, — попытался он выговорить. В горле у него булькало и клокотало. — Рака, акар.
Мистер Дайл застыл с протянутой рукой. Он всегда втайне боялся, что тихий и на вид абсолютно смирный Кертис когда нибудь выйдет из-под контроля и начнет крушить все вокруг.
Он быстро сошел с подиума и поспешил к первому ряду.
— Что у тебя произошло, Кертис? — спросил он, нагибаясь к взволнованному монголоидному лицу мальчика и говоря громко, так, чтобы все могли его слышать. — Тебе надо в туалет?
Кертис захлебывался словами, его лицо стало багровым. Он так возбужденно подпрыгивал на своем месте, что стул под ним ходил ходуном. Мистер Дайл на всякий случай отступил на шаг.
Кертис вскинул вверх короткие толстые руки.
— Рака моя! — вскричал он нетерпеливо. Неожиданно для всех он вскочил со стула и бросился к учительскому столу. Мистер Дайл в ужасе отшатнулся и издал тихий писк. Кертис торжествующе схватил со стола мятый лист бумаги, осторожно разгладил его на коленке и подал мистеру Дайлу. Он указал на лист, потом ткнул себя пальцем в грудь:
— Моя.
— Ах, так! — произнес мистер Дайл с облегчением. С задних рядов слышались смешки и перешептывания. — Ты прав, Кертис, это действительно твоя работа. — Мистер Дайл специально положил ее отдельно. Хотя Кертис тоже потребовал карандаш и бумагу, его работа представляла собой бессвязные каракули, какие рисуют дети до двух лет, поскольку он не умел ни читать, ни писать.
— Моя, — повторил Кертис. Он несколько раз ткнул себе пальцем в грудь.
— Твоя, твоя, — настороженно произнес мистер Дайл. — Это твоя цель, Кертис, мы это поняли.
Он положил бумагу на стол и оглянулся на класс. В это время Кертис опять подскочил к столу, схватил свою работу и сунул ее в лицо мистеру Дайлу, улыбаясь с таким видом, как будто ждал от него похвалы.
— Спасибо, Кертис, — сказал мистер Дайл и помахал рукой в сторону пустого стула, — ты можешь сесть. Садись, говорят тебе, а я хочу всем объяснить…
— А-пи!
— Кертис, что я тебе сказал?
— А-пи моя! — взвизгнул Кертис. К ужасу мистера Дайла, он начал трястись всем телом, повторяя: —А-пи моя! А-пи моя! А-пи моя!
Потрясенный мистер Дайл оглядел класс, потом посмотрел на бумагу. Начирканные на ней каракули ничего ему не сказали.
Кертис несколько раз моргнул и осторожно взял мистера Дайла за руку. Для монголоида у него были необыкновенно длинные ресницы.
— А-пи рака, — нежно сказал он.
— Интересно, какая у Кертиса была цель? — спросила Харриет раздумчиво, когда они с Хилли вместе брели домой. Низкие каблучки ее воскресных лаковых туфель весело цокали по мокрому асфальту. Ночью прошел ливень, и тротуар был весь покрыт унесенными с лужаек пучками скошенной травы и помятыми лепестками цветов, слетевших с окрестных кустов и деревьев.
— Я имею в виду, — продолжала Харриет, — есть ли у него вообще цель?
— Ну, у меня-то была цель — хорошенько поддать мистеру Дайлу! — с чувством сказал Хилли.
Они повернули на Джордж-стрит, по обеим сторонам обсаженную огромными деревьями грецкого ореха. Их темно-зеленая, промытая дождем листва, переливалась на солнце. Пчелы жужжали в зарослях жасмина и в розовых кустах, растущих перед живыми изгородями из лавра. Тяжелый, пьянящий запах магнолий проникал в головы, дурманил, клонил ко сну. Постепенно становилось все жарче.
Харриет, не отвечая, шла по тротуару, нарочно громко стуча каблуками. Она заложила руки за спину, думая о своем.
Чтобы поддержать разговор, Хилли закинул голову назад и издал свой лучший «дельфиний» свист.
— Его называли Флиппер, Флиппер, — пропел он вкрадчивым голосом, имитируя мистера Дайла. — Он плавал быстрее ветра…
Харриет одобрительно хмыкнула. Из-за противного смеха с тонким присвистом и характерного бугра на лбу они давно уже прозвали мистера Дайла дельфином Флиппером.
— А что ты написала? — спросил Хилли. Он с облегчением снял свой ненавистный воскресный пиджак и теперь размахивал им в воздухе, разгоняя мух. — Это ты поставила черную метку?
— Ага.
Хилли просиял. Он обожал Харриет за абсолютную непредсказуемость и загадочность. Он не мог толком объяснить, почему ее поведение вызывает у него такое восхищение, но сердцем чувствовал, что Харриет — крутая девчонка. Ее работа очень расстроила, даже немного напугала мистера Дайла, особенно после выступления Кертиса. Он несколько раз растерянно моргнул, когда мальчишка на задней парте развернул работу, на которой не было ничего, кроме черного кружка посередине страницы.
— Дурацкая шутка, — пробормотал мистер Дайл и сразу же перешел к следующей работе. Разговоры и смешки в классе на минуту прекратились — маленький черный кружок почему-то показался всем зловещим предвестником беды, и детям стало жутко. Такой жест был вполне в духе Харриет — она могла напугать кого угодно, и человек потом гадал: и с чего это у него душа в пятки ушла?
Хилли толкнул подругу плечом:
— Знаешь что? Тебе надо было написать там еще что-нибудь вроде «задница» или «придурок» маленькими буковками, чтобы их было почти не разобрать. Было бы смешно! — Хилли часто придумывал опасные шутки для друзей — сам-то он побаивался так шутить. — Представляю, чтобы у него тогда с лицом стало!
