Пьер Леметр - Три дня и вся жизнь
Пусто.
Он прекрасно помнил, что, прежде чем уснуть, видел разбросанные по ночному столику лекарства, некоторые даже упали на пол… Где они теперь?
Он с трудом вернулся к себе в комнату.
Вытянуться в постели было облегчением.
– Возьми…
Госпожа Куртен принесла ему кружку дымящегося бульона на подносе, который осторожно пристроила на кровати.
– Мне не очень хочется, – слабо воспротивился Антуан.
– Еще бы, с несварением всегда так, очень долго чувствуешь недомогание, ничего в рот не лезет.
Антуана беспокоило, что он слышит звук телевизора в гостиной. Включать его вот так, средь бела дня, не входило в привычки госпожи Куртен, можно даже сказать, она этого не поощряла. Телевизор превращает людей в идиотов.
– Доктор Дьелафуа обещал заглянуть вечерком, посмотреть, все ли в порядке. Я сказала, что совершенно незачем, ты прекрасно себя чувствуешь, все же не стоит паниковать из-за простого несварения! Но ты ведь знаешь, что он за человек, уж такой добросовестный… Так что он придет…
Госпожа Куртен копошилась в комнате, ходила от письменного стола к окну, снова закрывала уже закрытую дверь, попусту суетилась, старалась взять себя в руки. И ее видимое замешательство не вязалось с твердым и уверенным голосом, которым она продолжала:
– Каплун с душком, уж не знаю, понимаешь ли ты! Вы мне еще попомните!
Антуан заметил, что мать избегает произносить имя Ковальски. Абсолютно в ее духе: если о чем-то не говорить, то этого как будто не существует.
– К тому же, – снова заговорила госпожа Куртен, – несварение – это не дело государственной важности! Я так и сказала доктору Дьелафуа. Он все твердил про больницу, вот еще, потом дал тебе рвотное, и дело с концом.
Казалось, она призывает его в свидетели в этом деле.
– Руминаторное средство, или как там оно называется, это пожалуйста… Ладно, так ты не хочешь бульона?
После этих долгих объяснений – Антуан так и не понял, к чему она клонит, – госпожа Куртен неожиданно заторопилась вниз.
– Погасить свет? Тебе лучше поспать. Сон – лучшее лекарство… Отдых!
Она выключила свет и закрыла дверь.
В погруженной в полумрак комнате слышался только вой усиливающегося ветра – наверное, начиналась буря.
Антуан попытался собрать воедино обрывки того, что он услышал и понял. Лекарства, исчезнувшие с его ночного столика, приход доктора, вмешательство матери… К чему все это ведет?
Он уснул.
Его разбудил звонок в дверь.
Он не знал, просто ли он задремал или проспал довольно долго. Откинув одеяло, Антуан встал и подошел к приоткрытой двери. Он узнал голос доктора.
Госпожа Крутен прошептала:
– Может, пускай лучше спит?
Но на лестнице уже слышались шаги доктора.
Антуан снова улегся, повернулся на бок и закрыл глаза.
Доктор вошел и долго неподвижно стоял возле кровати. Антуан, напряженный, пытался справиться со своим дыханием. Как дышат, когда спят? Он выбрал медленный протяжный ритм – как ему показалось, подходящий для спящего.
Наконец доктор подошел и сел на краешек постели, точно на то же место, где Антуан увидел его при первом визите.
Антуан слышал стук собственного сердца и завывание ветра за окном.
– Если у тебя какие-то неприятности, Антуан…
Доктор говорил тихо, сдержанно, задушевно. Антуану приходилось напрягать слух, чтобы различить слова.
– …ты можешь позвонить мне в любой момент. Днем и ночью. Можешь прийти или позвонить, как хочешь… Пару дней ты будешь ощущать слабость, потом все образуется, и тогда, возможно, ты захочешь с кем-нибудь поговорить… Ты не обязан, просто…
Слова лились неторопливо, фразы доктора не имели завершения, их окончания растворялись в комнате, как легкий туман.
– Если бы я тебя госпитализировал, все сложилось бы иначе, ты понимаешь… Вот потому-то я и пришел. Чтобы сказать тебе, что ты можешь меня попросить, позвонить мне… Все равно когда. Вот. Чтобы поговорить… Все равно когда.
Никогда еще Антуан, да, впрочем, и никто другой в городе, не слышал от доктора Дьелафуа такой длинной речи.
Он еще посидел, давая Антуану время, если он его слушал, уловить смысл сказанного, а потом поднялся и исчез так же, как появился. Как видение.
Антуан не мог прийти в себя. Доктор Дьелафуа не говорил с ним, он нашептал ему колыбельную.
Антуан не шелохнулся. Он снова отдался сну и во сне боролся со стонами, которые ветер доносил в его комнату: тысячу раз повторяющимся душераздирающим воплем…
Антуан!
Проснулся он почему-то в полной уверенности, что сейчас очень поздно. Однако внизу работал телевизор.
Вчерашние события предстали перед ним во всей очевидности. Начало поисков, лекарства, приход доктора…
Надо было ему сбежать.
И снова он вспомнил: он хотел уйти.
Антуан встал. Он был слаб, но держался на ногах. Быстро опустившись на колени, он пошарил под кроватью. Ничего.
Однако он был уверен, абсолютно уверен, что закинул туда рюкзак с одеждой. И скомканную рубашку.
Он поднялся с колен и принялся выдвигать ящики комода: все снова было на своих местах. Фигурка Человека-паука лежала возле глобуса. Он открыл ящик письменного стола. Документов, которые он туда положил, не было.
Это необходимо прояснить.
Антуан приоткрыл дверь и тихонько спустился по ступенькам. Внизу он услышал тихое бормотание телевизора. Прокравшись к комоду в прихожей, он с усилием выдвинул верхний ящик. Его паспорт и разрешение на выезд были там, сложенные стопочкой, точно на своем месте…
Мать, он был в этом уверен, сделала так, чтобы с ночного столика исчезли таблетки, убрала на место паспорт и сберегательную книжку…
Что она себе вообразила, поняв, что Антуан пытался бежать? Что она на самом деле знала? Конечно ничего. И в то же время она, наверное, знала главное. Понимала ли она, каким образом Антуан мог быть связан с исчезновением Реми?
Он задвинул ящик, сделал шаг, потом другой. И увидел мать, сидящую перед телевизором, очень близко, как слепая. Она смотрела ночные новости по региональному каналу. Звук был едва слышным:
«…о пропавшем в пятницу днем ребенке. Поиски, организованные вчера в государственном лесу, увы, результатов не принесли. За один день вся зона, где мог заблудиться ребенок, а именно лес Сент-Эсташ, не могла быть прочесана. Жандармерия приняла решение продолжить поиски завтра утром».
В репортаже показывали группы людей, идущих медленно, бок о бок…
«Пруд Боваля стал объектом первых обследований местности водолазами службы гражданской безопасности. Завтра они продолжат поиски».
От вида матери, тревожно прильнувшей к телевизору, у Антуана сжалось сердце. Ему снова захотелось умереть.
«Зеленый телефонный номер, который вы видите бегущей строкой в нижней части ваших экранов, предназначен для возможных свидетелей. Напомним, что в день своего исчезновения маленький Реми Дэме, шести лет, был одет в…»
Антуан поднялся к себе.
За день им не удалось прочесать весь лес, намечена вторая попытка. Завтра утром.
Они снова пойдут туда.
Второго шанса у Антуана не будет.
В который раз он ощутил, как ему хочется, чтобы буря, вот уже два дня угрожавшая ему, наконец разразилась.
Ветер снаружи усиливался, хлопали ставни, едва не срываясь с петель.
11
Ветер, все усиливаясь, дул всю ночь и стал таким неистовым, что даже начавшемуся под утро дождю, сильному и плотному, пришлось уступить и, обессилев, сдаться.
На всей территории буря оставила свой трагический след. Вместо того чтобы, как полагали, утихнуть, она обрушилась на регион, подобно уверенному в своей силе захватчику.
Город окончательно вышел из оцепенения.
Антуан ощущал тяжесть усталости, накопившейся за последние два дня, тем более что ночью он опять не сомкнул глаз.
Вместо этого он представлял себе, какую форму примет катастрофа, теперь неизбежная. Он лежал в постели и слушал шум бури. Окна за ставнями дрожали, ветер забирался в дымоход и там глухо гудел. Антуан чувствовал неясную связь между сотрясающимся под натиском бури домом и своей собственной жизнью. И еще он много думал о матери.
Об исчезновении Реми и той роли, которую в нем сыграл Антуан, она не знала ничего в точности. Любой другой на ее месте погряз бы в чудовищных образах, ужасе в чистом виде, но у госпожи Куртен была своя метода. Она возводила между беспокоящими ее фактами и своим воображением высокую прочную стену, пропускающую лишь смутную тревогу, которую она приглушала при помощи неслыханного количества привычных поступков и незыблемых ритуалов. Жизнь всегда побеждает, она обожала это выражение. Оно означало, что жизнь будет продолжаться – не такая, как прежде, но такая, как хотелось бы. Реальность всего лишь вопрос воли, поэтому ни к чему позволять себе предаваться бесполезному беспокойству. Самый верный способ избавиться от него – это не обращать внимания. Такая метода была безошибочной, и все существование госпожи Куртен прекрасно доказывало, что действует она безотказно.
