Последний Завет - Ле Руа Филипп

– Сообщение о смерти Уильяма подкосило меня. Я испытал потребность в страдании… физическом страдании. Вы меня понимаете?

– Да.

– Вот видите.

– Я знал одного японского сэнсэя, который регулярно уходил в горы и предавался там умерщвлению плоти. Это сближало его с силами природы и имело целью достичь просветления. Вы достигли сегодня вечером просветления?

– Напротив, у меня было чувство, будто я перестал существовать.

– Это одно и то же.

– Вы опять меня вернули на землю из этого жуткого страдания. Браво! Что вам, в сущности, нужно?

– Вы. Ваши самые точные воспоминания. Мне они очень нужны, так что уделите мне пять минут.

– Уильям мне ничего не говорил про вас.

– И мне про вас тоже.

– Наши отношения держались в тайне… Во всяком случае, до того дня, когда полиция провела облаву в Прайде. Да, с тех пор как появился СПИД, Кастро-стрит уже не та, что прежде. Уильям в тот вечер был там, и копы его зарегистрировали. Он боялся, что жена узнает.

– Она и знала. Это она сообщила мне вашу фамилию.

– Должно быть, поэтому Уильям стал появляться тут реже.

– Что вас привлекало в нем? Вы на двадцать лет моложе, и вообще он не Аполлон.

– Как вы о нем говорите!

– Я пытаюсь узнать, кто его убил.

– Его убили? Кто?

– Я же сказал вам: я пытаюсь это узнать.

– Вы коп?

– Нет.

– Ну, значит, вы не арестуете меня, если я приму колеса.

Лофорд заказал еще одну «кровавую Мэри» и совершенно спокойно выложил на стойку пригоршню таблеток экстази. Даже не верилось, что завтра он, солидный, в костюме с галстуком, будет продавать хирургическое оборудование какому-нибудь директору больницы. Он проглотил три таблетки, розовую, синюю и черную, и запил их водкой с томатным соком. Когда он ставил на стойку стакан, на лице его прорезалась кетчупная улыбка.

– Берите таблетки, если хотите.

– Нет, благодарю.

Лофорд закурил мятую сигарету из жеваной пачки, которую извлек из заднего кармана кожаных брюк.

– Флетчер был голова. Я трахал Нобелевскую премию, и это возбуждало. Вам не случалось трахать мозг?

– Нет.

– Значит, вы никогда не спали с гигантом мысли.

– Нет, почему же. С моей женой.

– Берегите ее как зеницу ока.

– Смерть отняла ее у меня.

– Сочувствую. Эта стерва столько пар на планете разбила.

– Это всегда надо иметь в виду.

– А мужчины вас не интересуют?

Гленн взял руку Натана и прижал ее к безволосой груди.

– Нет, – сказал Натан, не пытаясь отнять руку.

– И не пробовали?

– Пробовал…

Натан спал со многими женщинами и мужчинами и получал одинаковое удовольствие, во всяком случае до встречи с Мелани. Безграничная чувственность жены в соединении с любовью, которую они питали друг другу, сделала его верным мужем и отвратила от бисексуальности. Натан изменил Мелани всего один раз – с геем-танцовщиком, но это было необходимо для следствия, которое он проводил в специфической среде. Кроме Максвелла, никто не знал про этот случай, и у Натана не было желания увеличивать список осведомленных.

– …но я предпочитаю женщин. Или, вернее сказать, свою женщину.

– Чем вы профессионально занимаетесь?

– Боевыми искусствами.

– Это прибыльно?

– Нет.

– Тяжелый случай.

– В сущности, это не должно приносить прибыль. В этом весь фокус.

– Что, деньги грязная вещь?

Лофорд курил, заглатывал спиртное и экстази в стремительном темпе, словно пытался заполнить внутреннюю пустоту.

– То, что вы сделали с Лайлом, здорово впечатляет.

В этот момент Натан вдруг осознал, что с момента приземления в Сиэтле он действует, как Боуман. И хуже всего, что это произошло неосознанно, легко. Он посетил его жену, пользуется его паспортом и телефоном, занял его квартиру, курил его сигареты и пил его пиво. А дальше все покатилось естественным образом. Завтра у него встреча с человеком, принявшим его за Клайда; он взял под свое крыло детей, которых Боуман незаконно удерживал, пересказал им «Ночь охотника», пользовался в работе теми же методами, ввязывался в драку при первой же оказии. Так он ударил мальчишку аутиста и несчастного садиста, который ублажал своего приятеля мазохиста. Клайд Боуман всегда выбирал силовое воздействие, тогда как Натан использовал приемы боевых искусств только в качестве крайнего средства. В мозгу у него было запечатлено наставление Ризуке Отаке: «Если вступаешь в схватку, надо победить, но сама схватка не является целью. Воинское искусство – искусство мира, а искусство мира наитруднейшее: нужно победить, не вступая в схватку». Ему случалось игнорировать людей, становившихся у него на дороге. Избегая схватки, он ни разу не проиграл. В отличие от Клайда, который проиграл последнюю битву. Вот уже двадцать четыре часа, как Лав отошел от своего метода расследования, а все из-за того, что влез в шкуру своего друга.

– На меня произвело огромное впечатление, как вы метнули цепь, – сообщил Лофорд. – Вы этому у ковбоев научились?

– Нет, у ниндзя. Обычно на одном конце цепи находится свинцовый шар, чтобы раскроить череп или отбить почки, а на другом серп – отсечь голову. Это оружие называется кусаригама. Вашему другу повезло, что у меня его с собой не оказалось.

Произведя еще большее впечатление на собеседника, Натан продолжил расспрашивать его.

– Уильям был вашим близким другом. Наверное, он говорил вам о том, что ему угрожает?

– Еще бы! Он был чистой воды параноик. Ужасно боялся, что его жене станет известно о нашей связи, что у него отнимут Нобелевскую премию, что напарник предаст его, что шпионы доберутся до его исследований, что спонсоры бросят его и оставят без средств. Вы видели его лабораторию? Настоящий бункер.

– По сведениям ФБР, Уильяма убили по заказу одной японской секты, которая назначила награду за его голову.

– ФБР? Забавно, что вы это говорите.

– Почему?

– Потому что больше всего Уильям боялся ФБР. Последний раз, когда я говорил с ним по телефону, он находился в жуткой депрессии из-за какого-то федерального агента.

– Когда это было?

– На прошлой неделе. Не помню, в какой точно день.

– Чего от него хотели федералы?

– На него оказывали давление.

– Какого рода давление?

Гленн напевал «It's raining men», ремейк которого в громогласном исполнении Джерри Халлиуэл колотился о стены бара и цеплялся за стойку, как за спасательный круг.

– Прошу прощения, но я начинаю видеть вас в розовом свете, мне мерещатся золотые крылья за вашей спиной и нимб. Так что не принимайте во внимание то, что я тут плету.

Натан оставил Гленна, втягивающего со стойки полоску кокаина, и вышел в холодную ночь Сан-Франциско, пронизанную запахами из пекарен. Возврат к цивилизации. Он выяснил лишь, что Боуман оказывал давление на Флетчера. Было уже четыре утра, и Лав в этом заведении больше узнал о людском уделе, чем о том, что необходимо для расследования.

18

Джесси и Томми спали, сжав во сне кулаки. Приоткрыв дверь их спальни, Натан растроганно смотрел, как они тихо лежат. Смерть Мелани лишила его радостей отцовства. На какой-то миг он вообразил себе, что это его дети, а жена спит в соседней комнате.

– Нет! – вдруг крикнула во сне Джесси.

Он подошел и положил ей на лоб ладонь. Девочка тут же сбросила ее и свернулась клубочком, она сжалась, оставаясь во власти кошмара. Натан подождал, когда она успокоится, и укрыл детей простыней, свалившейся на пол.

Усталый, он принял душ, прошел в свою комнату, освободился от личности Боумана, съел плитку шоколада, полчаса медитировал и лег спать.

Через два часа его разбудил утренний свет. Спал он плохо. Дух его метался в недвижном теле, а это противно закону природы. Если дух возбужден, возбуждено должно быть и тело. Когда тело спокойно лежит, должен быть спокойным и дух. Тело и дух неразделимы, они единое целое.

Вид на Сан-Франциско с балкона заставил забыть роскошь номера. Солнце поднималось над деревянными домами в викторианском стиле, над горбатыми улицами, бескрайними пляжами, кружевом набережной, над зелеными прямоугольниками газонов, над Золотым Рогом. Мусорщики сгребали с тротуаров ежедневные тонны отходов, оставленные обществом потребления. Адепты тай-чи-чуань разминались в сквере Санта-Мария. Над заливом туман окутывал холмы, подобно вуали, сотканной столкновением теплого воздуха пустыни и холодного воздуха океана, устремляющегося между прибрежными горами. Самой природой созданный ватный кокон, раскачиваемый звоном вагончика канатной дороги, который мускулистые водители поднимали по Пауэл-стрит. Натан считал Сан-Франциско наряду с Венецией самыми красивыми городами на свете. Судьба обоих городов была ненадежной, подвешенной во времени, обоим грозило исчезнуть: одному – уйти под воду, второму – под землю. И с обоими были связаны воспоминания о Мелани. В одном Натан встретил ее, во втором женился.