Лев Пучков - Джихад по-русски
Толчок приклада в плечо, прыжок прицела вправо вверх, возврат в исходную точку, левый патрон долой из уха — до правого тянуться надо, времени нет — и фиксация результата.
Что там у нас? На матовом стекле левой задней двери дыра в паутинках трещин, из салона — средней продолжительности вопль, полный первобытной боли. Есть результат!
Подведя риску под дыру, Антон произвел еще два выстрела с интервалом в две секунды — для закрепления результата. Оглохнув на левое ухо от собственной стрельбы, быстро переместился на правую сторону штабеля, изготовился по-человечьи, чтобы в случае надобности поработать над ошибками.
Дед, забыв об осторожности, обежал «таблетку» и перестал быть видим с места сидения Антона — судя по всему, посунулся в кабину со стороны водилы, посмотреть, что там приключилось со стрелком. Через несколько секунд послышался громкий крик, полный горестного недоумения.
— Во как! — ехидно воскликнул Антон. — Ай-я-я! Что за чудеса!? Стрелял себе парень, постреливал, свежим воздухом дышал… А тут вдруг — шлеп! И самого завалили. Какая досадная неожиданность!
Дед причитал недолго — спустя несколько секунд он вновь возник в поле зрения Антона, на этот раз имея в руках оружие.
«Винторез», — наметанным взглядом определил Антон, на всякий случай беря деда на прицел. Что-то в таком ракурсе примерно и предполагалось. И кто вам, уродам, такую хлопушку подарил?
А дед между тем, даром что старый хрыч, заприметил, откуда вел огонь нежданно объявившийся супостат, и теперь топал прямиком к Антонову штабелю, держа оружие на изготовку для стрельбы стоя. И рычал при этом, аки заправский янычар. Решил, стало быть, напоследок слегка покамикадзить — видимо, незадачливый снайпер был ему близким человеком. Увы, такова двуличная арифметика войны: это для тебя он враг, убив которого ты ставишь в блокноте «минус один», а для кого-то этот «минус» — муж, сын, брат, внук и так далее. Ты вывел в «минус» одного «духа», а в «плюсе» приобрел всех его родственников и близких, которые отныне и вовеки стали теперь кровниками.
— Зря ты так, дед, — буркнул Антон, упираясь прицельной риской в правое плечо старика. — Зря, но… я тебя понимаю. Ну, держи…
Выстрел отбросил мстителя назад, развернув по оси на полтора оборота — неловко заплетая ноги, раненый старик упал в грязь. Оружие, однако, из рук не выпустил — старый вояка! — неловко сел на колено, превозмогая боль, вскинул винтовку к левому плечу, быстро изготовился в сторону штабеля.
— А вот это уже лишнее, дед, — нервно бормотнул Антон, целя на этот раз в корпус — тут уж не до шалостей, дед стал нормальным врагом и автоматически попадал в режим работы «кто кого».
Шлеп! Вновь толчок в плечо, скачок прицела вправо вверх — чеченец, отброшенный выстрелом назад, рухнул в грязь и затих. «Винторез» шлепнулся в двух шагах
Выскочив из-за штабеля, Антон засеменил приставными шажками к «таблетке», держа ее на прицеле. Добравшись до деда, изъял винтовку, повесил на плечо стволом вниз, оценил состояние раненого. Амба. Почти готовый «минус», первая пуля пришлась ниже ключицы, вторая в диафрагму, легкая дрожь конечностей место имеет и хрип характерный, в общем, дойдет минут через пять. Тут уже никакая помощь не поможет.
— А не хрен было лезть, — буркнул Антон, бросая деда на произвол судьбы и приближаясь к машине.
В кабине лежала беременная чеченка.
Нехорошо так лежала: навзничь, спиной на моторной части, пальцы левой руки мертвой хваткой вцепились в рулевое колесо, правая зажимала рану на груди скомканной косынкой.
Верхняя треть правого легкого навылет — покрытый дерматином кожух моторной части богато оплывал густой темной кровью. Губы намертво закушены, из уголка рта обильно сочится кровавая слюна с пеной, мучительно цедит воздух короткими частыми глотками, в груди что-то сипло хлюпает. Огромный вздувшийся живот пульсировал, медленно сокращался в мелких судорогах.
— Ё-мое! — потерянно выдохнул Антон. — Мать твою за ногу! Тебя-то как угораздило?! Ты ж справа должна сидеть!
Метнулся к распахнутой двери отсека для транспортировки лежачих: так и есть, худющий пацан на носилках в солдатских обносках, лет девятнадцати-двадцати, славянин, салага совсем, ноги по щиколотку в бинтах, правая рука — тоже.
Отскочив от машины, Антон мгновенно оценил обстановку, поводя стволом в направлении окаймлявших место происшествия кустов. Тишина, пустота, никаких признаков постороннего присутствия. От брода, сильно прихрамывая на правую ногу, очень медленно тащится с автоматом «притертый», тяжко матерясь и потрясая кулаками. Со стороны станицы слышен слабенький гул приближающихся моторов — поднятая по тревоге ГБР будет минут через восемь-десять.
Ах, какая нехорошая картинка предстанет взору потревоженных станичников, во главе которых наверняка примчится сам атаман! Энша, прославленный ас ратного дела, палил черт знает в кого, подстрелил беременную бабу, уложил деда, зато упустил снайпера, который наверняка завалил двоих омоновцев, тяжело ранил еще одного и вдоволь поиздевался над оставшимися двумя. Ай-я-яй!
— Где снайпер?! — замогильным тоном вопросил Антон, возвращаясь к худющему салаге и потрясая у его носа грязным кулаком. — Где?!
— Какой снайпер? — Взгляд пацана был как у умирающего от старости человека, пережившего столько страданий и страшных мук, что удивить его новой напастью было просто невозможно.
— Который по омоновцам стрелял, — несколько сбавив тон, пояснил Антон. — Я все время за машиной наблюдал… Не мог же он испариться!
— Баба стреляла, — с полным безразличием сказал пацан. — Ствол подо мной был заныкан — поэтому не нашли…
— Что-о? — внезапно севшим голосом всхлипнул Антон. — Кхе-кхе… Ты… Ты что, парень, гонишь? Как она могла — беременная?!
— А ты у нее руки посмотри, — посоветовал пацан. — И плечо. Я тебе говорю — баба стреляла.
В полном смятении Антон вернулся к кабине. Определить, есть ли следы порохового нагара на руках раненой, не представлялось возможным — одна рука в крови, вторая при деле, не разожмешь. Примерно то же получилось и с плечами: все обильно залито кровью, попробуй поищи свежие следы от приклада!
— Ты стреляла? — спросил по-чеченски Антон, поймав полный невыразимой муки взгляд раненой.
— Да, — тихо прохрипела женщина. — Да, я… Ты… нохча?
— Я русский, — угрюмо буркнул Антон, отводя глаза. — Но тебе уже все равно. Перестань рану зажимать, умрешь быстрее. А хочешь, я тебя дострелю? Один выстрел — и все мучения позади.
— Нет, — чеченка экономно мотнула подбородком. — Не-е-т…
— Ну и дура, — перешел на русский Антон. — Сейчас сюда от брода притопает один твой приятель, которому есть что тебе сказать. Мне почему-то кажется, что он будет резать тебя на мелкие кусочки — и начнет с живота. А чуть позже подтянутся наши казачки. Тоже ба-аль-шие любители снайперих! Я от чистого сердца предлагаю. Не то чтобы ты мне нравилась — просто страсть не люблю таких зрелищ, когда над беременными издеваются… Так что — добить?
— Не-е-ет… — чеченка собралась с силами и выдохнула с кровавым бульком:
— Рожать… буду…
— Пф-ф-ф! — возмущенно фыркнул Антон. — Совсем е…анулась баба! Какой рожать?! Кого рожать?! Тебя щас расчленять будут, мать твою!
— Это… это сын Беслана… — выплюнула чеченка с очередным сгустком крови. — Он… он должен жить…
— Какого еще Беслана? — возвысил голос Антон, обращаясь к лежавшему за перегородкой раненому салаге. — Гантамирова, что ли? Тоже конь еще тот — не вижу причин, чтобы как-то помогать его коханой, тем более такой вот…
— Беслан Сатуев, — индифферентно пояснил салага. — Это его жена. Сатуев у них — большой человек, полевой…
— Не надо мне про Сатуева — сам в курсе, — поморщился Антон. — Много бы отдал, чтобы он сейчас на месте своей супружницы оказался. А то они все горазды за юбкой…
— Эн-ша! Эн-ша! — проревел подковылявший к «таблетке» метров на пятьдесят «притертый». Судя по тону, зацепило его весьма чувствительно, но недостаточно сильно, чтобы окончательно «выключить» — состояние, вполне пригодное для полноценного припадка бешенства, чреватого самой гнусной поножовщиной и прочими надругательствами.
— Где он?! Где этот пидар?! Только не говори, что ты его совсем завалил! Я его на куски буду рвать!!!
— Вообще-то он не пидар, — пробормотал Антон, отступая на шаг и направляя ствол карабина в голову раненой. — И не совсем «он»… Все, крольчиха, дальше тянуть нет смысла. Через полторы минуты твой приятель как раз доковыляет, тогда мне уже трудно будет оправдать свой поступок. Если хочешь помолиться — давай, только очень быстро. Тридцать секунд…
Раненая вдруг ворохнулась всем телом, широко раздвинула колени и, уперев ступни ног в грань дверного проема, принялась тужиться, страшно хрипя и пуская розовые пузыри.
