Моника Фет - Сборщик клубники
— Она чувствовала себя несчастной, — сказала я, — хотя недавно влюбилась. Там были проблемы.
И я рассказала ему об экстравагантном приятеле Каро. О том, как она боялась, что он гей, как, не зная его имени, она придумывала ему все время разные имена и что он просил ее подождать.
— Подождать? Чего?
— Ну… он… он не трогал ее, — промычала я, смущаясь необходимости рассказывать о таких вещах незнакомому человеку.
— А, понятно, — отвел глаза комиссар. — Когда они познакомились — Каро и ее приятель?
— Точно не знаю. Несколько недель, наверное. Даже не знаю, молод ли он. — На самом деле я горько сожалела, что не расспросила Каро о нем подробнее.
— И как часто они встречались?
Я пожала плечами.
— Раньше она никогда так не скрытничала. Мы с Мерли ни разу его не видели.
— То есть он никогда сюда не приходил?
— Нет, он провел здесь одну ночь, но на глаза нам не попался. А еще он запрещал ей рассказывать нам о нем.
— Но почему?
— Каро говорила, что он хочет сначала убедиться в том, что они любят друг друга.
Комиссар задумался. Поблизости завыла сирена — мимо промчалась полицейская машина либо «скорая помощь». Поздно. Никто уже не поможет Каро.
— У нее всегда были такие трудности?
— Ей никто не нравился, и потому она быстро бросала своих парней. Все искала настоящую любовь. И ей казалось, с новым бойфрендом она наконец нашла, что искала.
— Значит, он не нашел?
— Да, — кивнула я. — Она говорила, что ему, мол, тяжко приходилось в жизни и потому он такой робкий и осторожный.
— Где можно найти этого человека?
Хороший вопрос. Ах, если бы только знать!
— Понятия не имею, — ответила я, — о чем весьма сожалею.
Вопросы комиссара на этом не закончились. Далее он спрашивал, когда я в последний раз видела Каро, когда Мерли видела ее в последний раз, звонили ли мы ее родным, были ли необычные телефонные звонки в последние недели. А также не замечали ли мы чего-нибудь странного у нашего дома. Я отвечала как могла, пока у меня не начали дрожать руки от утомления. Заметив это, он распрощался и ушел. Деревянные ступени заскрипели под его шагами.
Я постучала в дверь Мерли. Она лежала на кровати, обняв подушку, и слушала музыку.
— Он ушел? — спросила она голосом полным слез.
— Да, только что.
— Хорошо. Извини, что я бросила тебя одну, Ютта.
— Да ладно, все в порядке.
— Узнала что-нибудь новенькое?
Да, узнала. Примерное время смерти Каро — от полуночи до трех часов утра. И еще кое-что. Что похороны в понедельник. Все это я сообщила Мерли шепотом, не имея духу произнести в полный голос.
Мерли ткнулась лицом в подушку и расплакалась, а я легла рядом и обняла ее. Так мы и лежали некоторое время.
— Знаешь, что сказала мне Каро в последний раз, когда мы виделись? — спросила Мерли. — Она обозвала меня форменной дурой. — Мерли рассмеялась сквозь всхлипы. — Из-за Клаудио. Совсем не в духе Каро, верно?
— Да уж… что-то не припомню, чтобы она любила читать мораль.
— А тебе? Что она сказала тебе в последний раз?
— Она… она сказала — спасибо, мол, ты настоящий ДРУГ.
— Но, Ютта! — Мерли вытаращила глаза. — Ведь она с тобой прощалась!
— Ну нет уж, это совпадение. Она просто рассказывала мне об этом своем бойфренде, как она любит его и будет любить до гроба.
— Что?
— Ну знаешь: пока смерть не разлучит нас. Прямо так и выразилась.
Мерли снова зарыдала.
— Думаешь, у нее было предчувствие?
Нет, я так не думала. Хотя, возможно, ее подсознание увидело что-то такое, чего не замечали глаза.
— Слушай, Мерли, — сказала я, — мы должны найти его.
— По-твоему, это он? — прошептала она, цепенея от ужаса.
При этих словах меня, наконец, прорвало — слезы так и хлынули из глаз. Мерли обняла меня за плечи.
— Надеюсь, что нет, — всхлипнула я, — но он может пролить свет во тьму.
Ага, пролить свет во тьму. Меня можно было поздравить: я заговорила, как героини в детективах у моей матери.
Когда он ехал обратно, шоссе было закрыто из-за аварии, и весь транспорт двигался по объездным проселочным дорогам, не приспособленным для этого. У Берта разболелась голова, засосало под ложечкой. Он догадался выключить радио, и тогда напряжение немного спало. Порой ему хотелось сменить работу — чтобы не нужно было общаться ни с единой живой душой. В горле драло после всех этих разговоров, глаза щипало. Нервы болели от усилий, когда он пытался сосредоточиться и понять, что ему говорят. Дочь фрау Тальхайм была, пожалуй, приятной собеседницей, а вот ее подруга Мерли — та еще штучка. Ее поведение заставляло заподозрить, что совесть у нее нечиста. Хотя, может быть, безо всякой связи с убийством Каро. Но так или иначе, за ней стоило присматривать.
Самой неприятной частью дня была беседа с родителями Каро. Холодные, как собачий нос, бесчувственные люди. Едва они вошли, в его кабинете сразу завоняло сигаретным дымом, как у них дома. Отец Каро опять принялся бегать туда-сюда, заложив руки за спину. Они оба изъяснялись обрывочными агрессивными фразами, обвиняли всех и вся, а том числе и свою убитую дочь.
— Мы никому не нужны, — заявила фрау Штайгер.
Как оказалось, Каро еще при жизни подвела их, уклонилась от своих обязанностей, пошла на поводу у этой богачки, дочери популярной писательницы — как бишь ее зовут?
— …Она нас стыдилась, вот что.
Их дочь задирала нос, считала себя особенной, и от этого у всех были неприятности.
— …и Калле против нас настроила.
Брат ее куда-то подевался. Жулик малолетний. Социальным службам, конечно, дела до него не было и нет. Хоть по телевизору его разыскивай. Они подали заявку на участие в чат-шоу.
Какие отношения были у Каро с мужчинами?
— Обыкновенные, — хмыкнул герр Штайгер, — она с двенадцати лет шлюха.
В первый момент Берт подумал, что ослышался, но потом понял, что нет. Ему захотелось ударить этого типа, но профессиональная выдержка не подвела. Он еще в детстве уяснил, что сдержанность помогает выжить. Он даже улыбнулся — механический жест, но подкупающий — способный расположить и разговорить собеседника. Они повелись на это, как он и рассчитывал.
Оставалось только внимательно слушать. Штайгеры расписывали свою дочь как исчадие ада, и неудивительно — ведь они не любили ее. Дома она видела от них лишь недоверие, побои и оскорбления. С тех пор их отношение в общем не переменилось. Каро рано сбежала из дома, и Берт понимал ее. Он даже позавидовал ей, ведь в свое время не смог этого сделать. Он не смог оставить мать одну на милость тирана-отца, воспринимающего сына и жену как свою собственность. Даже теперь, много лет спустя, Берт не мог забыть унижений своего детства и юности.
Берт вспомнил шрамы на руках Каро и спросил:
— Когда она начала резать вены?
Фрау Штайгер подняла на него обиженный взгляд.
— Актриса она была, вот что.
— Ну и что же? — Берт еле сдерживался. — Она получала помощь?
— Этого еще не хватало, — хмыкнул Штайгер.
В кабинете вдруг стало нестерпимо душно, и не только из-за дыма сигарет. Берт открыл окно. Терпение кончалось. Пора было заканчивать разговор.
Он выставил их, распахнув перед ними дверь. На прощание лишь сухо кивнул. Пожать им руки он не мог бы ни за что на свете.
«Это работа, — сказал он себе, — нечего принимать близко к сердцу».
Но легче сказать, чем сделать. Признаться, держать эмоции под контролем ему удавалось лишь в хорошем настроении. А это случалось нечасто.
Лишь с Каро он забывал обо всем, потому что она была выдумщица и брала его в свой воображаемый мир. Только теперь он это оценил. Это был мир, свободный от насилия, от войн, от голода. Мир совершенной гармонии. Вначале он заподозрил, что Каро наркоманка. Но нет, она была сумасшедшей от природы, и это обезоруживало и привлекало. Он находил это очаровательным. Его матери не понравилась бы Каро, потому что она любила тихих, скромных, неприметных девушек и сама хотела быть такой, хотя и безуспешно. Сквозь ее блеклый фасад то и дело проглядывала та самая сумасбродная девица, которая однажды по уши влюбилась и всю жизнь расхлебывала последствия.
Для Натаниела Каро была как откровение. В ней сочеталось все, что он искал в девушке — молодость, красота, непосредственность, невинность. Было что-то удивительно трогательное в том, что она сохранила веру в доброту, вопреки своему безрадостному детству.
— С тобой, — говорила она, уютно прижимаясь к нему, — я смогу все. Может быть, даже помириться с родителями.
Он любил слушать ее, любил звук ее голоса, не по возрасту зрелый. Любил, когда она была молчалива и задумчива. С ней легко было молчать.
Клубника. Бесконечные идеальные прямые ряды клубники. Руки, спины, головы, солнце, жара, пот, болтовня, смех. И над всем этим одуряющий аромат спелых ягод.
