Эрик Ластбадер - Сирены
Звучат последние объявления — вступление перед шквалом музыки, готовым обрушиться на публику, как разъяренный бык, которого долго держали к клетке. Что они там говорят? Здесь собралось несколько сотен тысяч людей, раздраженных, томящихся из-за слишком долгой паузы. И какой взрыв радости вызывают эти объявления! Целое поколение, сплоченное общей ненавистью к войне, демонстрирует солидарность и единство. Перед ними на сцене нет богов и гениев, есть лишь музыка, звучащая оглушительно громко, и с каждой минутой все громче, чтобы утопить в пении динамиков смерть, с ревом проносящуюся над рисовыми полями, сухой треск автоматных очередей и падающий с неба кошмарный дождь студенистого огня — напалма. Вот вам, мы не пойдем туда!
Музыка разносится над полем, грохотом гитар возвещая целому миру о вызове, который они бросают властям, и от этой всеобщей решимости, подобной раскаленному куску металла, в мозгу Дайны вспыхивает огненная буря.
Теперь образы окружающего мира прыгают и мечутся у нее перед глазами, похожие на вспышки лазеров, в то время, как ее тело дрожит от могучего гула бас-гитары, словно во время землетрясения.
В течение этого долгого праздника она готовила еду для публики, чинила порванную одежду незнакомцам, мгновенно становившимися членами одной семьи и царящей повсюду атмосфере коммуны, и, кажется, вчера — а может быть, позавчера — не позволила какой-то совсем молоденькой хрупкой девушке проглотить собственный язык во время эпилептического припадка. Дайна ела мало и не спала вовсе и теперь устало сидит посреди гудящей толпы, чувствуя, что ее уносит вдаль какая-то непостижимая сила, теряет на время человеческий облик и, проделав назад путь эволюции, превращается в животное.
Внезапно раздается громкий треск, точно она усилием воли разбивает вдребезги зеркало времени. Поднявшись на ноги, она обнаруживает, что является точкой посреди огромной массы, маленькой частью трепещущего органического конгломерата, оборачиваясь вокруг, видит лишь людское море и чувствует себя потерявшейся, будто ее, Дайны, больше не существует и есть только бурлящая толпа. Она — клетка чудовищного тела, спица в колесе, вращающемся, как она теперь понимает, со скоростью, выбранной не ею. Дайне чудится, что она погружается в бездонное море, подхваченная волной прилива, о существовании которого даже не подозревала.
Она поворачивается. Музыка так встряхивает ее кости, словно они сделаны из пластика. Лица, лица, поток лиц, раскачивающихся, мчащихся ей навстречу, как капельки дождя. Дайна исчезает среди них, и тогда до нее доходит, что она — одна из этих капелек.
Перепуганная, она уходит. Уходит. Уходит. Это отнимает много времени. Как будто выбирается из Манхэттена, за которым тут же начинается следующий и так далее. Она двигается все быстрее и быстрее, увеличивая обороты какого-то сумасшедшего мотора внутри себя. Мимо проносятся бесконечные дома. Бесконечные толпы людей. Лица похожи на окна, двери, проемы переулков. Но, наконец, они сменяются деревьями, травой, ветром и бескрайним голубым с серыми прожилками небом над головой.
И, выбравшись из толпы, она падает в изнеможении.
* * *Встав на колени, Хэтер нежно приподняла голову Джеймса из растекающейся лужи его собственной крови и прижала к своей груди.
— Джеймс, — прошептала она. — О, Джеймс, что нашло на тебя, что ты совершил такую глупость?
Его огромные голубые глаза приоткрылись, и он попытался улыбнуться ей. Он пошевелил губами, но не смог произнести ни звука, за исключением страшного, пронзительного писка, лишь отдаленно напоминающего человеческую речь.
Рейчел хотела приблизиться к ним, но Малагез, схватив ее сзади за блузку, оттащил в сторону.
— Простите, — повторяла она, обращаясь к Хэтер, — простите.
Тем временем террористы разбирались с остальными заложниками. Американцы и французы были бесцеремонно выкинуты на плюшевую софу, а оба английских парламентария стояли возле дальнего конца мраморного камина, пока им связывали руки. Один из террористов притащил горничную и дворецкого и злобно швырнул их на пол под ноги англичанам. Жестом руки Эль-Калаам послал четверых из своих людей прочесать окрестности виллы и охранять подступы к ней.
— Хэтер, — голос Джеймса походил на карканье ворона.
— О, Джеми, — услышав то ли себя, то ли его, она опять заплакала. — Ты был прав. Они хотят вернуть свою землю назад. — Она оторвала лицо от ладоней. — Но они сказали, что если мы станем сотрудничать вместе с ними, то нас скоро выпустят отсюда.
— Не соглашайся, Хэтер. — Его веки стали опускаться.
— Разумеется, я соглашусь, — возразила она горячо. — Чем скорее этот кошмар... закончится, тем быстрее нам удастся доставить тебя к врачу.
— Они так сказали? — он слегка покачнулся в ее руках, и его губы скривились от боли. — Не беспокойся обо мне. Помни только, нельзя верить ни единому их слову.
В дальнем углу возле входной двери высокий худой человек с пышными усами стоял, склонившись над раненым товарищем, прижав ко лбу того палец. Подняв голову, он произнес:
— Эль-Калаам, он бредит.
Бородатый командир террористов, совещавшийся о чем-то с невысоким широкоплечим и почти лысым Малагезом, посмотрел на говорившего.
— Он уже начал шуметь?
— Да, — ответил усатый. — Он не в состоянии помочь себе.
Не говоря ни слова, Эль-Калаам пересек комнату и, убедившись, что все заложники имеют возможность наблюдать за его действиями, вытащил из ножен охотничий нож. Двадцатидюймовое лезвие ярко сверкнуло, отражая солнечные лучи. Нагнувшись, Эль-Калаам без всякого предупреждения резким сильным взмахом рассек острой кромкой горло раненого. Раздался: отвратительный глухой булькающий звук, и тело, зажатое в руках усатого, подпрыгнуло, точно проткнутое снизу копьем. Кровавая пена выступила на губах мертвого террориста.
Эль-Калаам вытер нож о штаны покойника двумя экономными движениями и вложил его обратно в ножны на левом боку. Вскинув голову, он приказал:
— Вы, двое, вытащите его наружу.
— Боже! — хрипло прошептала Хэтер мужу. — Он только что прикончил одного из своих людей.
— Не удивительно, — Джеймс с трудом шевелил языком. — Он — профессионал, Хэтер. Берегись его. Для человека вроде него слова — всего лишь уловка, способ достижения поставленной цели. С их помощью он подготавливает почву для своих действий.
— Ну ладно, — Эль-Калаам бросил взгляд на супругов с противоположного конца комнаты. — Поговорили, и хватит. Рита, — обратился он к своей помощнице.
Та подошла к Хэтер и рывком поставила ее на ноги.
— Пошли со мной, — грубо приказала она.
— Что? — Хэтер не могла прийти в себя от изумления. — Его нельзя оставлять в таком состоянии.
— Тебе позволили пообщаться с ним. Чего еще ты ожидала? Что мы перевяжем его раны и отпустим вас двоих на все четыре стороны? — Рита рассмеялась. Ее мелодичный смех удивительно контрастировал с резким, неприятным голосом. — Ну нет.
— Но ведь это несправедливо!
— Справедливость? — на лице Риты появилось злобное выражение. — Где она, эта справедливость? Или, может быть, справедливо то, что нас лишили родины? Что наши женщины и дети умирают от голода? Что наших мужей пытают и убивают сионистские свиньи? — она яростно мотнула головой. — Нет. Не смей даже упоминать в разговоре со мной о справедливости. Ее не существует в этом мире!
— Пусть кто-нибудь... а-а-а!
Рита, увидев, что слова не действуют на Хэтер, крепко схватила ее за руку и потащила за собой.
— Довольно! Пошевеливайся!
Эль-Калаам неторопливо приблизился к ним.
— В чем дело? — он переводил взгляд то на Хэтер, то на Риту. — Я отдал простой приказ и полагал, что не составит труда его выполнение.
— Я выполняю его, — возразила Рита. — Она просто...
— Дай-ка ее сюда..., — начал было он.
— Негодяй! — Хэтер сорвалась на крик. — Мерзавец. Поступить так с...
Стремительным движением, похожим на прыжок змеи, Эль-Калаам кинулся к ней и в бешенстве оторвал ее от земли.
— Сука! — заорал он точно сумасшедший. — Что ты пытаешься сделать?
* * *— Стоп! — завопил Марион, выпрыгнув из кресла. — Стоп. — Он бросился вперед мимо расступившихся актеров. — Черт возьми, Джордж, какая муха тебя укусила? — Широко расставив руки, он старался оградить Дайну от Джорджа Алтавоса, игравшего Эль-Калаама. — Джордж...!
— Зачем эта сука выдумывает новые реплики в мой адрес?
Между ними тремя завязалась потасовка, в то время как все остальные стояли неподвижно, точно каменные изваяния, ожидая, чем закончится дело. В комнате прошелестел тихий шепоток, однако кому он принадлежал разобрать было невозможно.
— Это моя сцена! — вопил Джордж, яростно вцепившись в Мариона. — Вот как, значит, мы ее отрепетировали! Она добавляет реплики...
