Леонид Бершидский - Рембрандт должен умереть
– Федяев знает про нас? – спрашивает она.
– Да, он навел справки. Разговаривал с нашими однокурсниками.
– Наверное, он все правильно сделал. Я почему-то уверена, что ты не обманешь.
– Несмотря на то, что было? Не уверен, что смогу соответствовать твоему романтическому представлению обо мне.
– Может, как раз из-за того, что было. – Софья пожимает плечами.
Иван не хочет идти дальше и по этой тропинке. Но все-таки спрашивает:
– Ты здесь с Савиным?
– Мы уехали вместе. Но теперь – нет. Хотя он все еще в Бостоне. У него не пошли здесь дела.
Нежданная, лишняя, нелепая надежда наполняет Штарка при этих словах – совершенно помимо его воли. Он ничего не может поделать со своими реакциями на эту взрослую, чужую, в сущности, женщину с глазами той, пятнадцатилетней, нечужой. Иван предчувствовал, что так будет, потому и оттягивал встречу, но – потому и не улетел сегодня домой.
– Я сама по себе уже шесть лет, – продолжает Софья. – Учу детишек рисовать, веду студию.
– Могу я тебя спросить, откуда у тебя картина… или картины?
– Картины. Я, собственно, и собиралась тебе рассказать.
Приносят вино. Иван пробует его, кивает. Софья ждет, пока официант отойдет подальше.
– Из училища же я ушла, со второго курса, – начинает она, убедившись, что никто не слушает; а ведь разговор идет по-русски. Нервничает, значит. – Так что здесь сразу пошла учиться. На дизайнера, в местный колледж искусств. Там я подружилась с девочкой, американкой. Ровесницей. Она занималась скульптурой. Мы тусовались вместе, ходили на концерты. Миловидная такая девчонка, у нее был парень, играл на трубе. Чем-то похож на тебя: рыжий, высоченный. Ирландец, кажется. Савину они нравились, он говорил: смотри, какие здесь молодые люди беспечные, свободные, никакой совковой задавленности, никакой достоевщины. И вот однажды эта девочка – Лори – говорит мне: Софи, у меня большие проблемы. Джейми – так звали ее парня – взял кое-что, ну то есть украл. И мне кажется, что добром это не кончится. Попросила помочь это спрятать. Думаю, если бы она кого-нибудь из местных попросила, тут бы ее и сдали сразу. Ну, а у нас же, сам понимаешь, на друзей стучать не принято. Я взяла у Савина машину – он купил подержанный вэн, холсты возить. Поехали к Лори, и тут я увидела, что у нее, – что он взял, этот Джейми. Я даже спросить ничего не смогла, так и застыла. Но делать нечего, погрузили мы эти картины в фургон. В мастерскую к Савину я их, конечно, не повезла – мы сняли ячейку в «Ю-Хол»… Ну, знаешь, здесь есть такая контора, они дают тебе ключ от кладовки, а ты там можешь хранить что захочешь. И сгрузили туда эти картины и еще всякий хлам для виду. А на следующий день этот Джейми пропал. Лори была уверена, что его убили. Я хотела, чтоб она переехала к нам – представляешь, в каком состоянии она была? – но Лори отказалась. Сказала, что приходил к ней один, ну, бандит, интересовался картинами и пообещал следить. В общем, мы почти перестали общаться, но Лори ходила по-прежнему в колледж, старалась выглядеть как раньше. А Джейми так и не нашли.
Софья отхлебывает вина. Повисает пауза – к счастью, уже несут утку. Иван сосредоточенно принимается за еду. Чуть помедлив, Софья следует его примеру.
– Роскошная утка, – прерывает она молчание через пару минут. – Ты знал это место?
– Да, был здесь с коллегой пару лет назад.
И снова опускает глаза, орудует ножом и вилкой. Софья тихонько касается его руки.
– Иван, ты уверен, что хочешь сразу про все это слушать? Я… пытаюсь снова немного привыкнуть к тебе.
– Знаешь, я ни в чем не уверен. – Ему тоже хочется взять Софью за руку, но он цепляется за остатки своего нейтралитета. – Я даже не уверен, что ты мне не врешь. Вот ты рассказала, что случилось… сколько?.. двадцать лет назад. А что происходило все это время? Почему ты нашла Федяева только сейчас? А картины что, так и лежат в этом вашем «Ю-Холе»?
– Все это время я ждала тебя, – улыбается Софья, и Штарк снова видит перед собой ту, пятнадцатилетнюю. – Ну, и еще – этот бандит, гангстер, который приходил к Лори, Джимми Салливан. Его в то время весь город боялся – говорили, что даже ФБР у него в кармане. Думаешь, только в России такое бывает? Этот Салли был тут королем, и вот он сам приезжал к Лори. Думаю, он и убил ее бойфренда. Так что первое время мы и не думали ничего делать с этими картинами: нас бы просто грохнули в тот же день. А потом что-то случилось – вроде нашлись какие-то свидетели, – и Салли уехал из города, пустился в бега. Мы тогда с Лори подумали, что, может, пора выходить из подполья… Ну, вернуть картины в музей, например. Но потом решили еще подождать: Салли же не один был в этой банде. Его люди никуда не делись, их видели в городе, они продолжали заниматься тем же. Их тогда стали постепенно сажать, про это было в газетах, но мы не знали, сколько еще осталось на воле, помнят ли они про картины или уже махнули рукой. А сейчас – столько времени прошло… Салли если и жив, ему не до нас. А остальные, кто был с ним в то время, – или в тюрьме, или уехали во Флориду доживать. Вот мы и решили рискнуть.
– Рискнуть, это точно. Ты даже в Москву летала, искала там покупателя… кстати, ты же говоришь, что никого там не знаешь больше? Почему вы не связались просто с музеем и не отдали картины?
Софья качает головой, ее глаза грустнеют.
– Лори не захотела так. Мы, говорит, просто две женщины, нас сразу возьмут в оборот; может, найдут, за что посадить, и уж точно придумают, как не выплатить награду. Это она предложила поискать покупателя в России. Там, говорит, у вас серьезные ребята, серьезные деньги. Но они будут здесь осторожнее, потому что это не их территория. И если мы тоже будем себя осторожно вести, все у нас может получиться. А насчет «никого не знаю» – я не так сказала, Ваня. Никому не доверяю, так вернее. Савин иногда продает свои картины в Москве, там на них хоть какой-то спрос. Я поехала к галеристу, который ему обычно помогает. Попросила познакомить с коллекционерами или хотя бы рассказать про самых крупных. Вот так я узнала про Федяева. Познакомить этот галерист не познакомил, я сама Федяева разыскала. Сначала он и говорить не хотел, думал выставить меня. Но раздумал почему-то. А потом отдал мои образцы на экспертизу, и вдруг отношение его так изменилось… Он даже гостиницу оплатил за все время, что я в Москве прожила.
Все это звучит так просто и искренне, что Ивану становится стыдно за свое недоверие. В сущности, он сам был виноват тогда, в Свердловске, кажется ему теперь. Кому нужен такой зажатый, закомплексованный подросток, да к тому же ревнивец? Почему он не разыскал ее раньше? Тоже мне, воспользовался «Гуглом»…
– На самом деле я не хотела сегодня рассказывать всю историю. – Софья берет его руку и на этот раз не отпускает. – Я покажу тебе картины, тогда и спросишь все, что захочешь. Хоть завтра.
Штарк и сам не хочет больше думать о картинах. Подростковые эмоции и сытная еда совсем его подкосили; у Ивана тяжелеют веки. Ну и что, что Федяев торопит: быстро все равно ничего не выйдет – ведь картины надо будет проверять. В этом должен помочь Молинари, но сегодня не было смысла обсуждать это с ним – сперва надо было встретиться с Софьей.
– Ба, да ты носом клюешь! – вдруг замечает она.
– Да, джет-лэг догнал. Чаю надо выпить.
– Кофе! Черного!
– Я кофе не пью, – отказывается Иван и поднимает руку, чтобы подозвать официанта.
– Слушай, а может, не надо ни кофе, ни чаю? А лучше баиньки? Утро вечера мудренее, завтра еще поговорим, да?
Когда он в прошлый раз вспоминал эту пословицу? Два дня назад, в Москве? Кажется, будто месяц прошел.
– Знаешь, я и вправду поехал бы спать. Сейчас даже не могу придумать, что еще спросить.
Вместо чая Штарк просит у официанта счет. Они выходят, и Софья останавливает как по волшебству возникшее такси.
– Ты поезжай, – говорит ей Иван, – я другое поймаю.
– Давай сначала тебя отвезем, а потом я домой поеду.
Просыпается он – правда, не вполне – уже напротив гостиницы.
– Совсем тебя разморило, – Софья, улыбаясь, качает головой. – Давай провожу тебя.
Выбравшись из машины, Иван, пошатываясь, бредет в гостиницу. Сил спорить у него нет, ему приятно, что Софья рядом и крепко держит его под руку. В номер они входят вместе. Штарк знает, что она хочет остаться и что он, конечно, не прогонит ее. «Одноклассники. ру», бостонская версия…
11. Непохоже
Амстердам, 1641
– Послушай, – Рембрандт старается, чтобы его слова звучали уверенно. – У нас есть все, что нужно, мы точно знаем, что хотим ребенка, доктора говорят, что ты в добром здравии. Чего ты боишься?
– Ты прекрасно знаешь, чего я боюсь, – заплаканная Саския отталкивает его. – Когда мы сюда переехали, ты говорил, что, когда у нас будет свой дом, все точно получится. Но Нелтье прожила всего месяц, даже меньше, чем Румбартус. Уже троих мы потеряли, с нами что-то не так, проклятые доктора только морочат голову и тянут деньги. Я не хочу больше ходить беременной, не хочу хоронить наших детей. Зачем это опять со мной?
