Ингер Фриманссон - Крысоловка
– Ты не думаешь, что отказала этому человеку в великой радости – знать, что у него есть ребенок? Сын.
– Титус, пожалуйста…
– Где он? Ты с ним видишься?
Быть может, то была просто ревность? Нет, тут крылось нечто более глубокое, темное, тревожащее. Роза молча покачала головой.
– Посмотри на меня! Посмотри же!
Схватил ее. Развернул к себе.
– Нет… – прошептала она и расплакалась, впервые за долгое время. – Он живет в Англии… мы встретились лишь однажды, на вечеринке в Сандхамне… Я не знаю про него ничего…
Вот такие вспышки. Но в остальном Розу не покидало ощущение стабильности. Для Томаса он стал наставником. В самом трудном, переходном возрасте. Томас к нему прислушивался, дал уговорить себя не бросать гимназию, хотя до того не единожды порывался сделать это. «Сама бы я не справилась, – думала Роза. – Я давно не авторитет».
С девочками было проще. Во-первых, дома они жили лишь каждую вторую неделю. Во-вторых, дочери боготворили отца и, похоже, радовались, что Роза переселилась к ним. Вечером после свадьбы на подушке двуспальной кровати она обнаружила букетик белого клевера. К стебелькам крепилась крошечная записка, детским почерком было написано: «Добро пожаловать к нам в дом, Роза» – и еще что-то про «вторую маму». Она растрогалась, показала письмо Титусу. Все дети в то время были у Биргитты. В их день свадьбы. Простая, скромная церемония в ратуше и трое детей в качестве свидетелей.
Он заботился о ней. Она так долго была одна. Точнее, так: они заботились друг о друге. По ночам она лежала, прижавшись спиной к его теплому животу, чувствуя, как он наливается твердостью. Его спокойный, защищающий ритм, и то, как он входит в нее с успокаивающими словами: ты моя любимая, красавица моя, милая моя, прекрасная.
Никто и никогда не называл ее красавицей. И она ею стала. Красавицей. Начала покупать другую одежду, девочки помогали разобраться в косметике. Совсем еще дети, но в моде разбирались совсем не по-детски. Йеннифер укладывала ей волосы, изобретала для нее прически. Юлия массировала ступни, мазала кремами. Они накладывали ей на лицо маски и выщипывали брови. Девочки мечтали стать косметологами. И ей пришлось превратиться в их подопытного кролика.
И с Биргиттой встречи не удалось избежать. Поначалу женщины держались напряженно, но девочки растопили лед. На метро они доехали до Хэссельбю, где в таунхаусе жила Биргитта с мужем. «Бренчальщиком», как презрительно именовал его Титус. Но он и в самом деле преподавал музыку. Место, где жила пара, называлось «Остров любви». Еще один повод для насмешек.
Биргитта оказалась жизнерадостной и гостеприимной женщиной. Дом у нее был уютный, слегка богемный. В гостиной царил рояль, по полу разбросаны ноты. Когда они пришли, Элмер играл. Музыка была слышна еще с улицы. Мелодия «Аббы».
– Я испекла ревеневый пирог, – сказала Биргитта. – У нас за домом маленький участок, совсем крошечный, но я посадила там смородину и ревень.
Она разрезала пирог, подала на стол. Томас и девочки скрылись где-то в глубине дома. Биргитта понизила голос:
– Боже, как же я вам рада! Ну, то есть не только вашему визиту, а вообще. Что вы появились в жизни Титуса. Я ведь его так ранила. И девочкам его горечь передалась, озлобились, стали мстительными.
Я очень надеюсь, что вы поможете ему стать немного… как бы это сказать… терпимей.
А ей нравится эта женщина, поняла вдруг Роза.
Биргитта продолжала:
– И ваша свадьба… От души поздравляю, хотя и не понимаю до конца, что чувствую на самом деле. Наверное, теперь у него все будет хорошо. В любом случае, желаю, чтобы у вас все сложилось. Счастливой вам жизни… Думаю, такой она у вас и будет. Какой была у нас… Пока я не встретила другого.
Замолчала и улыбнулась вошедшему Элмеру:
– Любовь слепа.
И расхохоталась.
– Ты о чем, дорогая? – Акцент у него был певучий, нежный. Элмер был родом из Эстонии. – Разве тебя не покорила моя неземная красота? Я всегда считал, что так.
Титус пожелал узнать все в подробностях. Сначала заявил, что ему совершенно не интересно. Но мало-помалу принялся расспрашивать.
– Ну как она тебе?
– А может быть, тебе лучше расспросить Бренчальщика?
Титуса так и передернуло. А потом он расхохотался – сначала напряженно, а затем вполне искренне.
«Пожалуй, – подумала Роза, – мне и впрямь удалось сделать его терпимей».
Ингрид
Бродила по квартире, из комнаты в комнату. Свет из окна падал на паркет большими остроугольными клиньями. Слепил. Тяжесть в голове, во всем теле. Никак не могла уснуть. Сдалась и приняла снотворное. Прописал таблетки семейный врач вскоре после того, как закрыла книжный магазин. Вся ее жизнь оборвалась тогда.
Как и сейчас. Как и сейчас!
Провалилась в сон, но через несколько часов вскинулась от кошмара. Снилось, что в спальне Йеннифер. Стиснула бледные, как ростки спаржи, пальцы на ее шее и душит. А Ингрид просто ждет. Не сопротивляясь. Во взгляде Йеннифер печаль, глаза словно просят прощения.
– Ты же понимаешь, что я вынуждена так поступить. И знаешь почему. Или не знаешь? Скажи сама.
Во сне Ингрид была маленькой, спала, уложив голову на костлявые колени Йеннифер, точно цыпленок. Ее переполняла боль. Боль была повсюду, везде. Зубы и лоб ныли, будто от синусита.
И тут же вспомнила просьбу Титуса. Всхлипнула.
Попробовала защититься.
– Но ведь ты и сам можешь позвонить, – сказала она.
– Я не знаю, как Роза отреагирует. Не хочу рисковать, вдруг бросит трубку.
– Ну, пусть дочери позвонят. Ведь они хорошо знают Розу, они сумеют с ней поговорить.
– Не хочу впутывать их в наши отношения. И еще вот что… Насчет тебя. Я знаю, как много ты думаешь о ней… все эти разговоры о вине и долге… Я хочу, чтобы вы поговорили. Понимаешь? Хочу, чтобы помирились. И хочу, чтобы она пришла. Сможешь оказать мне такую услугу, Ингрид? Прошу.
Ингрид стояла в палате у окна. Краска на раме вся в трещинках.
Поскребла ногтем, краска сползала белой ленточкой. Упала на пол. Пошел дождь, капли стучали о стекло. Что такое с Титусом? Почему вдруг эта странная просьба? Неужели он не понимает, как тягостна она для нее? Или метастазы поразили и мозг?
Вспомнилась старушка, жившая по соседству с родителями. У нее был рак лобных долей мозга. Старушка всю жизнь была глубоко религиозной, но тут ее словно подменили. Выкрикивала непристойности и богохульства, кляла своего тощего, насмерть перепуганного мужа, забравшись на стул, выставляла свои старческие прелести в окно. Ингрид вспомнила, как беспокоилась мать. Они приятельствовали. Частенько по-соседски заглядывали друг к другу выпить кофе. Господин и госпожа Далинн. Обоим за семьдесят, прожили жизнь в благочестии.
– Ингрид?
Обернулась:
– Пожалуйста, не заставляй ты меня.
Он неотрывно смотрел на нее, лицо полно страдания. Внутри у нее поднималось тошнотворное отчаяние.
– Я даже не знаю ее адреса!
Титус медленно сполз вбок по подушке.
Адрес написал заранее, догадалась она. Как же он устал. Как и она.
Домой, запереться на все замки. Спать. Нырнуть в темноту под одеялом.
Она подчинилась – выдвинула ящик тумбочки.
– Слева… листок…
Листок там был. Сложенный, слегка мятый, вырванный из блокнота. Молча протянула ему.
– Разверни, – пробормотал он.
Новая волна отчаяния. Не заставляй меня! И снова подчинилась. Развернула листок, прочла. Роза. Номер мобильного телефона, адрес. Хутор Боргвика в Седертелье.
Заварила чай. От мысли о кофе желудок тут же скручивало в узел. Съела несколько ложек йогурта. Уже девять. Может, Роза спит, может, она сова. Значит, отсрочка.
Позвонила в больницу, понимая, что не вовремя, сейчас там пересменка.
Ответила сестра Камилла:
– У вашего мужа есть телефон в палате. Позвоните ему.
На разговор с ним сил не было. Спросила:
– Как он?
Слушала, как медсестра шуршит бумагами. Голоса и смех. Обычная работа. И что с того, что там умирают. Всегда можно и посмеяться, и пофлиртовать.
– Как вчера. Даже чуть получше. Вставал сам, немного прошелся – под присмотром, конечно. Вы позвоните ему в палату. Он проснулся, я только что заходила к нему.
Ингрид прошла в ванную. Халат соскользнул на пол. Осмотрела свое тело, живот. Сплошные складки. Лишний вес уже изрядный. С тех пор как пришлось закрыть книжный магазин, она расслабилась. Много ела. Много пила. Теперь вся одежда стала мала, приходится покупать на пару размеров больше. А Роза наверняка прекрасна. «Но старше», – подумала она.
Порылась в шкафу. Вот это, наверное, подойдет. Будет говорить с Розой стройная, сильная. Ну и что, что всего лишь по телефону. А самоуважение? Вот в чем дело. Черные джинсы, черный топ, чистые трусы под джинсы. А вот какую надеть рубаху?
Нашла рубаху цвета зеленой мяты. Когда покупала осенью прошлого года, казалась красивой. Примерила. Выпяченный живот. «Черт подери, – подумала, – вот дерьмо!»
