Стивен Кинг - Темная половина
Она надавила на дверь костяшками пальцев, и та распахнулась.
— Клаусон! — позвала она голосом, предвещавшим мрак и проклятия.
Ответа не последовало. В гостиной, отделенной от входной двери коротким коридором, были опущены шторы и горел верхний свет. Негромко играло радио.
— Клаусон, мне надо поговорить с тобой! — она пошла по коридору и… остановилась.
Одна из диванных подушек валялась на полу.
И все. Никаких следов того, что тут побывала голодная шпана, но ее чутье — все еще острое — сработало мгновенно. Что-то она учуяла. Что-то слабое, но явно присутствующее. Немножко похожее на еще не протухшую, но уже подпорченную еду. Нет, не еда на самом деле, но похожее. Приходилось ли ей сталкиваться с этим прежде? Кажется, да.
Был и еще один запах, правда, учуяла она его не носом. По поводу его у нее не было никаких сомнений. И она, и патрульный Гамильтон из штата Коннектикут определили его моментально: запах чего-то плохого.
Она стояла у входа в гостиную, глядя на валявшуюся подушку и прислушиваясь к звукам радио. Чего не смогли сделать три лестничных пролета, сделала одна безобидная подушка — сердце у нее учащенно стучало под массивной левой грудью, а дыхание с шумом вырывалось изо рта. Что-то тут было не так. Очень не так. И весь вопрос заключался в том, станет ли она частью этого, если немного покрутится тут?
Инстинкт велел ей смываться — смываться, пока есть шанс, и инстинкт этот был очень силен. Любопытство толкало ее остаться и разнюхать, и… любопытство оказалось сильнее.
Она перевела взгляд от входной двери на гостиную и посмотрела сначала направо, где находились фальшивые камин и два окна, выходящие на Л-стрит. Потом взглянула налево, и неожиданно голова у нее застыла на месте, словно поворотный механизм у шеи дошел до предела и защелкнулся. Глаза широко открылись.
В этом «защелкнутом» положении она провела около трех секунд, но ей казалось, прошло гораздо больше. И она увидела все, вплоть до мельчайших деталей; ее мозг сам сфотографировал все, что увидел, столь же резко и четко, как это сделал бы полицейский-фотограф.
Она увидела две бутылки из-под пива «Амстел», одну пустую, а другую полупустую, еще с остатками пены в горлышке. Увидела пепельницу с надписью «ЧИКАГО-ЛЭНД». Увидела два окурка сигарет без фильтра, вмятые в белоснежную поверхность подноса, хотя «Маэстро» не курил — сигареты, уж точно. На стеклянной поверхности кофейного столика были рассыпаны кнопки, которыми «Маэстро» обычно пришпиливал разные бумажки к кухонной доске. Несколько кнопок валялось на раскрытом номере журнала «Пипл» — том самом, со статьей о Тэде Бюмонте/Старке. С того места, где она стояла, ей была видна картинка с мистером и миссис Бюмонт, правда, вверх ногами, пожимающими друг другу руки над могильным камнем Старка. Та самая история, которая, если послушать Фредерика Клаусона, никогда не могла быть напечатана. Она должна была сделать из него очень преуспевающего джентльмена. Но, как оказалось, он ошибся во всем.
Она видела Фредерика Клаусона, так и оставшегося «мистером Маэстро», сидящего на одном из двух стульев в гостиной. Он был привязан. Он был совершенно гол, его одежда скомканным клубком валялась под кофейным столиком. На месте его мошонки она видела кровавую дыру. Его гениталии оставались на положенном месте, а член торчал изо рта, где было еще полно места, потому что убийца вырезал язык «мистера Маэстро» и пришпилил его к стене. Кнопка так глубоко вошла в мясо, что торчала лишь ярко-желтая головка, которую ее мозг и сфотографировал чисто автоматически. Брызги крови на обоях под ним своей формой напоминали веер.
Убийца воспользовался еще одной кнопкой, на этот раз с ярко-зеленой головкой, чтобы пришпилить вторую страничку со статьей в журнале «Пипл» к голой груди экс-Маэстро. Она не могла разглядеть лица Лиз Бюмонт — оно было залито кровью Клаусона, — но ей была хорошо видна рука женщины, протягивающая вазочку с шоколадными пирожными улыбающемуся Тэду. Она вспомнила, что именно эта картинка вызвала дикое раздражение Клаусона.
— Что за дешевка! — воскликнул он тогда. — Она терпеть не может готовить — сама говорила об этом в интервью сразу после выхода первого романа Бюмонта.
На стене, прямо над отрезанным языком, пальцем, обмакнутым в кровь, были выведены три слова:
ВОРОБЬИ СНОВА ЛЕТАЮТ.
Господи Иисусе, промелькнуло в каком-то отдаленном уголке ее мозга, это же как в романе Джорджа Старка… Как будто это сделал Алексис Машина.
Позади нее раздался мягкий щелчок.
Доди Эберхарт дико заорала и круто развернулась. Машина шел прямо на нее со своей страшной опасной бритвой, лезвие которой было теперь вымазано в крови Фредерика Клаусона. Лица не было, была лишь жуткая маска из шрамов — все, что оставила Нонни Гриффитс, после того как располосовала его в финале «Способа Машины», и…
И никого там не было.
Дверь просто захлопнулась сама по себе, как иногда захлопываются все двери — вот и все.
И все? — спросил все тот же отдаленный участок ее мозга… Правда, на этот раз его «голос» прозвучал чуть громче — от испуга: она была чуть приоткрыта, когда ты поднялась по лестнице, распахнута не широко, но так, что было видно — не заперто.
Она перевела взгляд на бутылки из-под пива, стоящие на кофейном столике. Одна пустая. Другая — полупустая, с остатками пены в горлышке.
Убийца стоял за дверью, когда она вошла. Если бы она случайно обернулась войдя, то наверняка увидела бы его и… сейчас была бы тоже мертва.
А пока она стояла здесь, зачарованная живописными останками Фредерика Клаусона, «мистера Маэстро», он просто-напросто вышел, захлопнув за собой дверь.
У нее неожиданно подогнулись ноги, и она опустилась на колени со странной грацией, словно девочка, принимающая первое причастие. В мозгу лихорадочно, как белка в колесе, билась одна и та же мысль: ох, мне нельзя кричать, а то он вернется… ох, мне нельзя кричать, а то он вернется… ох, мне нельзя кричать…
И тут она услышала его — осторожные шаги его огромных ног на лестничном ковре. Потом, позже, она готова была поклясться, что эти чертовы Шульманы снова врубили стерео и она приняла гулкие басы за шаги, но в тот момент она не сомневалась, что возвращался Алексис Машина… Человек, настолько одержимый жаждой убийства, что его не остановила бы даже смерть.
Впервые в жизни Доди Эберхарт потеряла сознание.
Она пришла в себя меньше чем через три минуты. Ноги все еще не держали ее, поэтому со свисающими на глаза распатланными волосами она поползла через короткий коридор к выходу. Она хотела открыть дверь и выглянуть наружу, но никак не могла заставить себя сделать это. Вместо этого она заперла замок, задвинула засов и захлопнула полицейскую решетку. Проделав все это, она уселась на пол, прямо напротив двери, судорожно ловя ртом воздух, перед глазами у нее поплыли серые круги. Она отдавала себе отчет в том, что очутилась запертой, наедине с изувеченным трупом, но это было еще не самое страшное. Совсем не страшное, если прикинуть другие варианты.
Мало-помалу силы стали возвращаться к ней, и она наконец сумела подняться на ноги и проковылять на кухню, где стоял телефон. Идя туда она старательно отводила глаза от того, что осталось от «мистера Маэстро», но это был пустой номер; ей еще очень долгое время не удавалось избавиться от четкой и ясной «фотографии» в собственном мозгу, запечатлевшей Клаусона во всей его животрепещущей красе.
Она позвонила в полицию, и когда они приехали, не впускала их до тех пор, пока один из полицейских не просунул под дверь свое удостоверение.
— Как зовут вашу жену? — спросила она у легавого, чья слоистая карточка удостоверяла, что он — Чарлз Ф. Тумей-младший, дрожащим фальцетом, совсем не похожим на ее нормальным голос (даже близкие друзья, если таковые у нее имелись, не узнали бы его).
— Стефани, мадам, — ответил торопливый голос снаружи.
— Я могу позвонить вам в участок и проверить, ясно вам?! — почти проорала она.
— Конечно, ясно, миссис Эберхарт, — ответил тот же голос. — Но не кажется ли вам, что, чем скорее вы нас впустите, тем скорее почувствуете себя в безопасности?
И только потому, что она все еще могла распознать голос полицейского так же безошибочно, как запах плохого, она открыла дверь и впустила Тумея с его коллегами. Как только они вошли, Доди совершила кое-что еще, чего она никогда раньше не делала: закатила настоящую истерику.
VII. Работа полицейских
Когда приехала полиция, Тэд работал наверху, у себя в кабинете.
Лиз читала книгу в комнате, а Уильям и Уэнди возились в своем общем просторном манеже. Она подошла к входной двери и, прежде чем открыть ее, выглянула наружу через узкое оконце с орнаментом, расположенное сбоку. Эту привычку она завела со времени, которое Тэд шутливо называл «дебютом» в журнале «Пипл». Посетители — в основном дальние знакомые, хотя нашлось и несколько чужаков (поклонников Старка), — стали захаживать нередко. Тэд назвал это синдромом «поглядеть-на-живых-крокодилов» и заявил, что через пару недель наплыв схлынет. Лиз надеялась, что он не ошибался. А пока ее беспокоило, как бы кто из визитеров не оказался сумасшедшим охотником на крокодилов вроде того, что застрелил Джона Леннона, и теперь она всегда перед тем, как открыть дверь, выглядывала через узкое боковое оконце. Она сомневалась, сумеет ли определить психопата по виду, но по крайней мере могла хотя бы оградить спокойный процесс мышления Тэда в течение двух утренних часов, которые он проводил за работой. После этого он сам шел открывать дверь, обычно бросая на нее исподтишка взгляд провинившегося мальчишки, на который она не знала, как реагировать.
