Джоди Пиколт - Последнее правило
Потом она выбегает из пиццерии, оставив меня одного за столиком.
Официантка приносит наш заказ, который я вынужден есть один.
— Надеюсь, что ты голодный, — говорит она.
Я не голоден. Но я беру кусок пиццы, кусаю и проглатываю. Похоже на картон.
Что-то розовое мигает по другую сторону от вазочки с салфетками. Джесс забыла свой сотовый. Я бы позвонил ей и сказал, что телефон у меня, но так не получится.
Я засовываю телефон в карман и в уме отмечаю: принести телефон Джесс во вторник, когда пойму, что же такое я должен был вынести из разговора.
Уже больше десяти лет мы на Рождество получаем открытку от одной неизвестной семьи. Открытки адресованы Дженнингсам, которые жили в этом доме до нас. Обычно на открытках изображен заснеженный пейзаж, а внутри золотым штифтом напечатано: «Веселых праздников. С любовью, семья Стейнбергов».
Стейнберги вкладывают также письмо с фотографиями, в котором описывают произошедшие за год события. Я читал об их дочери, Саре, которая бросила заниматься художественной гимнастикой и поступила в престижный гуманитарный колледж, а потом была принята на работу в одну консалтинговую фирму, но уехала в Индию, в монастырь, и усыновила ребенка. Я узнал о том, как была загублена удачная карьера Марти Стейнберга в ведущем инвестиционном банке Америки «Леман Бразерз»: он был в шоке, когда в 2008 году компания обанкротилась, а он остался без работы. И теперь он вынужден преподавать экономику в одном из городских колледжей в северной части Нью-Йорка. Я наблюдал, как его жена, Вики, из домохозяйки превращается в предпринимателя, торгующего домашним печеньем с изображениями породистых собак. (Однажды прислали даже попробовать!) В этом году Марти взял отпуск, и они с Вики поплыли в Антарктику — наконец-то осуществилась заветная мечта, когда компанию Вики приобрела торговая марка «Эукануба» (корма для животных и зоотовары). Сара и ее приятель Инез поженились в Калифорнии. В письме имелось и фото Райты — уже трехлетней малышки. Не девочка, а куколка.
Каждый год на Рождество я пытаюсь вскрыть письмо Стейнбергов до того, как его увидит мама. Она выбрасывает их в мусор, причитая: «Неужели до этих людей не доходит? Ведь Дженнингсы им не отвечают!» Я достаю открытку и кладу в обувную коробку, которую приберег специально для писем Стейнбергов.
Не знаю, почему, когда я читаю эти поздравительные открытки, мне становится хорошо, как и тогда, когда я лежу под теплым грузом постельного белья. Или когда беру толковый словарь и в один присест прочитываю все слова на одну букву. Но сегодня, вернувшись домой после встречи с Джесс, я едва вынес обычный разговор с мамой (Мама: Как все прошло? Я: Отлично) и тут же бросился в свою комнату. Как наркоман, которому нужна доза, я направляюсь прямо к письмам Стейнбергов и перечитываю их, от старых до самых последних.
Дышать становится легче. Потом я закрываю глаза и уже не вижу лица Джесс на внутренней поверхности своих век, зернистого, словно набросок на «Волшебном экране». Тут все похоже на тайнопись, где «А» на самом деле «Д», а «Б» на самом деле «В» и так далее. Поэтому ее искривленные губы и смешные нотки в голосе — вот что она в действительности хотела сказать, а не те слова, которые произнесла.
Я лежу и представляю, как заявлюсь к Саре и Инезу.
«Приятно познакомиться, — скажу я. — Вы выглядите именно так, как я и думал».
Я представляю, как Вики с Марти сидят на палубе своего корабля. Марти потягивает мартини, а Вики пишет открытку, на которой запечатлена Валлетта на Мальте.
Она неразборчиво выводит «Жаль, что ты не с нами». И на этот раз она обращается непосредственно ко мне.
ЭММА
Никто в детстве не мечтает о том, чтобы стать тетушкой-советчицей.
Втайне мы все читаем советы читателям — кто не просматривал колонку «Дорогая Эбби»?[9] Но копаться в чужих бедах, чтобы заработать на жизнь? Нет уж, увольте.
До сего дня я думала, что стану настоящим писателем. Мои книги войдут в списки бестселлеров «Нью-Йорк таймс», и литераторы будут поздравлять меня с тем, что я способна затрагивать серьезные проблемы в книгах, в которых многие узнают себя. Как и многие другие жаждущие славы писатели, я пошла обходным путем, начав с редактуры. В моем случае — редактуры учебников. Мне нравилась моя работа. Всегда есть правильный ответ. И я предполагала вернуться на работу, когда Джейкоб пойдет в школу. Но мечтала до того, как узнала, что быть защитником прав своего ребенка-аутиста на образование — уже сама по себе полноценная еженедельная работа. Любую поблажку приходилось отстаивать и неусыпно следить за выполнением: разрешение покидать класс, чтобы успокоиться, когда Джейкобу станет невмоготу; комната сенсорной релаксации; медсестра, чтобы помочь, как первокласснику, изложить свои мысли на бумаге; индивидуальный учебный план; школьный психолог-консультант, который не станет каждый раз закатывать глаза, когда у Джейкоба случается приступ.
По ночам я подрабатывала внештатным редактором — тексты подкидывал мне по доброте душевной бывший начальник, — но этого недостаточно. Поэтому когда «Берлингтон Фри Пресс» объявила конкурс на место редактора новой колонки, я им написала. Я не разбираюсь ни в фотографии, ни в шахматах, ни в садоводстве, поэтому выбрала то, что знаю: воспитание детей. В своей первой статье я рассуждала о том, почему — как бы мы ни старались — матери всегда чувствуют, что чего-то недодают своим детям.
В ответ на пробную статью я получила триста писем и неожиданно стала давать советы по воспитанию детей. Потом стала давать советы тем, у кого детей нет, тем, кто хочет их завести, тем, кто не хочет. Подписка на газету увеличилась, когда моя колонка стала выходить не один, а два раза в неделю. И еще поистине примечательная вещь: все эти люди, которые доверили мне свои печали, верят, что у меня есть разгадка, когда придет время разобраться в своей собственной.
Сегодня пришло письмо из Уоррена, штат Вермонт:
Помогите! Мой чудесный, вежливый, милый двенадцатилетний сын превратился в чудовище. Я пыталась его наказывать, но впустую. Почему он так себя ведет?
Я склоняюсь над клавиатурой и начинаю печатать:
Когда ребенок начинает плохо себя вести, необходимо выяснить причину. Вы, разумеется, можете налагать запреты, но это как накладывать пластырь на зияющую рану. Нужно стать детективом и выяснить, что на самом деле беспокоит вашего сына.
Я перечитала написанное и удалила весь абзац. Кого я пытаюсь обмануть?
Наверное, Берлингтон с пригородом.
Мой сын ночью, тайком, ездит на место преступления. И что, я следую своим советам? Нет.
От лицемерия меня спасает телефонный звонок. Вечер понедельника, начало девятого, поэтому я прихожу к выводу, что звонят Тео. Он поднимает наверху трубку спаренного телефона и через минуту появляется на кухне.
— Тебя, — говорит Тео. Он ждет, пока я сниму трубку, и вновь исчезает в своей спальне.
— Эмма у телефона, — представляюсь я в трубку.
— Миссис Хант? Это Джек Торнтон… учитель математики у Джейкоба.
Внутри у меня все сжимается. Есть учителя, которые видят в Джейкобе лучшее, не обращая внимания на его выходки. А есть другие, которые его не понимают. И даже не стараются. Джек Торнтон хочет сделать из Джейкоба великого математика, однако люди с синдромом Аспергера не всегда гениальны, что бы там ни думал Голливуд. Но его разочаровал ученик, чей почерк неразборчив, который переставляет числа, производя вычисления, который слишком буквально понимает некоторые теоретические концепты математики, например мнимые числа и матрицы.
От звонка Джека Торнтона хорошего не жди.
— Джейкоб вам сообщил о сегодняшнем происшествии?
Джейкоб что-нибудь говорил? Нет. Я бы запомнила. Опять-таки сам он может не сознаться, если не спросить прямо. А еще скорее я бы поняла по изменениям в его поведении. Обычно Джейкоб становится более замкнутым, зажатым или, наоборот, болтает без умолку, словно обезумев, — и я понимаю: что-то произошло. В такие моменты из меня получается настоящий детектив, намного лучше, чем Джейкоб мог бы себе представить.
— Я попросил Джейкоба выйти к доске и написать ответы к домашнему заданию, — объясняет Торнтон. — А когда я укорил его за небрежность, он толкнул меня.
— Толкнул? Вас?
— Да! — подтверждает учитель. — Можете представить реакцию остального класса?
Что ж, это объясняет, почему я не заметила изменений в поведении Джейкоба. Когда весь класс засмеялся, мой сын решил, что поступил хорошо.
— Мне очень жаль. Я с ним поговорю.
Не успела я положить трубку, как на кухне появляется Джейкоб, достает из холодильника пакет молока.
